ЯШКИНЫ  ДРУЗЬЯ  И  ИРОНИЯ  СУДЬБЫ

В «ЧЛ» №№ 34, 36 от29.8 и 12.9.2013 года мы публиковали воспоминания нашего земляка, политехника Юрия Емельяновича Пономарева. Это была незаурядная личность: ученый, многие разработки которого успешно внедрены в производство; политик – депутат городской Думы Новочеркасска первого созыва, один из инициаторов и авторов Устава нашего города. Несколько лет назад Ю.Е. Пономарева не стало. Его вдова недавно передала в редакцию «ЧЛ» его, к сожалению, не законченные воспоминания, наброски рассказов, стихи.

Сегодня мы публикуем рассказ Юрия Емельяновича. Думаем, нашим читателям, особенно принадлежащим к тому же поколению, что и Пономарев, будет интересно возвратиться вместе с автором в начало 60-х годов прошлого века, пройтись с ним по улицам города того времени, заглянуть в заводское общежитие, в книжный магазин на Кругу. И вспомнить «как молоды мы были»…

Маленькое пояснение.  Речь в рассказе идет о студентах, поступивших на заочное в НПИ и направленных работать на Новочеркасский завод синтетических продуктов.

 

 

Оказавшись в одной комнате, куда новоселов привела комендант общежития, ребята первым делом выбрали себе кровати.

Возле каждой кровати на стене коврик, рядом с кроватью тумбочка.

Посредине комнаты — стол, четыре стула. Часть комнаты отгораживал трехстворчатый коричневый полированный шкаф, за шкафом импровизированная кладовка для рабочей одежды. Вешалки с обратной стороны шкафа. Комната большая, два окна, высокий потолок, крепкая дверь, полы зеленые, свежевыкрашенные, стены — наклеенные обои с мелким рисунком розовых цветов в вазочках. Под потолком лампочка в оранжевом тряпичном абажуре, на стенах две розетки, от которых, как и от выключателя, протянуты две нитки скрученного изолированного провода, закрепленного на керамических роликах. Под окнами батареи водяного отопления.

Душевая, прачечная и туалет в противоположном конце коридора. Жить можно.  Ранняя осень. Днем было жарко, но вечерами уже не было духоты. Занятия в институте еще не начались, потому что всех, зачисленных на дневное обучение, отправили в колхоз — на уборку помидоров, баклажан, огурцов и лука. На заводе студентов-заочников зачислили учениками с выплатой ученических, равноценных стипендии. Распределили по сменам и бригадам. Студенты прошли инструктаж по технике безопасности и стали получать молоко за работу во вредных условиях.

Полно свободного времени. Всей комнатой ребята изучают окружающую обстановку. В поселке химиков отличный клуб и стадион. Оказалось, что каждый — спортсмен. Яша прыгает в высоту, Лева — футболист, Юра — бегун, только Виталик — наблюдатель. Но спортом заниматься хорошо, когда сытно. «Денег нет — и песен нет», — гласит народная мудрость, то же можно сказать и про спорт. Вот-вот должны прийти денежные переводы и посылки от родителей, а пока хамса по 11 копеек за килограмм. Хорошо, что и в поселковой столовой хлеб бесплатный, то же и в институтской. На одном хлебе и чае можно прожить, да и гарнир бесплатный.

Второкурсники, проживающие в общежитии завода, рассказали, как они добывают себе пропитание, когда кончались деньги. Рядом, да это видно, если пройти до конца улицы Южной, с шахтинской трассы просматриваются строения. Там птичники. Можно договориться или так и без договора пару кур всегда можно прихватить.

Яша сразу загорелся. Познакомить с приемами охоты вызвался бывалый абориген, уже третий год обучающийся на первом курсе Паша.

Шли спокойно, разговаривали. На всякий случай прихватили авоськи и мешок. Дорога через поле скошенной пшеницы. За спиной огни поселка да заводское освещение, впереди темень беспросветная. Лучше не оглядываться назад,   тогда   привыкаешь   к  темноте.  Одно радует, что заблудиться невозможно. Назад путь искать не придется.

О том, что пришли, догадались по запаху помета и перьев. Людей ни души. Тишина. Куры спят. Паша и Яша с мешком исчезли за дверью слабоосвещенного тамбура. Через полчаса охотники, с полным мешком добычи молча, посапывая, направились в общагу.

Когда ввалились в Пашкину комнату, где тот жил пока один — его ребята ещё в отпуске, Яша принялся описывать события:

— Пашка крадется на цыпочках, а я следом. Куры белые, их видно. Пашка хвать одну за голову, и на бок, а я держу открытый мешок. Куры начали просыпаться и шевелиться. Но ещё не успела первая опуститься на дно мешка, а Пашка уже вторую, третью — так десять штук одну за другой. Потом нам показалось, что кто-то посторонний в курятнике шевелится. Мы притихли. А там кровать посредине птичника и на ней голые баба с мужиком кряхтят. Оно-то интересно подглядывать, но ничего не видно в деталях, можно только догадываться. Мы и давай дёру, а нас никто и не услышал. А потом тащили мешок, в какую-то канаву навернулись, мешок нам по головам. Подумали, что кто-то влепил. Мешок бросили, и давай дёру, потом опомнились. Долго искали мешок. Нашли по запаху курятника.

— Ладно, хватит болтать, давайте что-то готовить, предложил Лева. Но никто не представлял, как приготовить столько кур, когда ни посуды, ни кастрюль, ни сковородок. Пашка заверил, что у него все есть. Это успокоило.

Из титана на кухне взяли горячей воды, запарили половину кур и стали их обдирать от перьев. Вонь же стояла — есть не захочешь. Ощипанных кур начали разделывать, измазались в крови и в курином помете. Все отходы и перья заталкивали в ведро для мойки полов.  Набили доверху, накрыли мешком и убрали за шкаф.

Дело шло прилично к ночи, отварили на каждого по курице в большой алюминиевой кастрюле. У Пашки и соль была, и лавровый лист, и лук, а две булки хлеба по 16 копеек Виталик купил ещё до похода за птицей.

Шнырявшие по коридору жильцы общежития интересовались приготовлением, и когда все было готово, ввалилась орава ещё человек из пяти с вином, помидорами, огурцами. Набрали в чайник кипятка.

Яша пожалел, что нет лимончика, потому, что он любит, как и его папа, пить чай с лимоном:

— Могу и без сахара и без чая съесть килограмм лимонов и даже не скривлюсь.

Начали обсуждать, что съесть килограмм лимонов и не искривиться — это совершенно невозможно.

Лёва встал, прилично захмелевший и от вина и сытной пищи и от обстановки дружеского общения:

— Я официально заявляю, что не съешь. А если даже и съешь, то не сможешь, чтобы не скривиться.

Яша тоже встал:

— На что спорим?

—  На две трёхлитровых банки пива! Идёт?

— Идет. Только ты покупаешь килограмм лимонов.

— Годится.

Гуляли часов до трёх ночи, а потом стали разбредаться по своим местам, оставив Пашку наедине с огрызками, костями и грязными обрывками от газет и листами из тетрадей, служивших тарелками всем участникам дружной трапезы.

На следующий день, когда все пришли с работы, Яшу поджидала горка глянцевых, желтеньких, как суточные цыплята, лимонов на столовской тарелке, установленной в центре стола.

Лёва решительно был готов выиграть спор.

Виталик не раздеваясь, прямо в брюках и в сандалиях уселся на кровать, упершись спиной в стену, и в напряженном молчании поблескивал глазенками, устремленными на центр стола.

Юра, которому не нравилась эта затея с поеданием лимонов, предложил заварить чай и попить его с халвой и белым хлебом, но Лёва требовал выполнения спора, и Яша, раздевшись по пояс, сел за стол.

Сначала выпрямился, глубоко вздохнул, закрыл глаза, а потом, откинувшись на спинку стула, Яша протянул длинные ноги так далеко, что его кеды показались на противоположной стороне стола, улыбнулся, открыв красные десны с крепкими, но небольшими зубами, облизнул полные красные губы, и взял двумя пальцами самый верхний лимон, аккуратно, нежно, как бы боясь его уронить или раздавить.

Лёва тут же напомнил, что по условиям спора Яша проиграет, если скривится хотя бы один раз, даже если это будет последний лимон.

Яша аккуратненько очистил лимон от кожуры и, когда лимон стал совсем голенький, также аккуратно, с нежностью начал отделять дольки и поочередно направлять их в рот, изображая на лице беспечную улыбку, ни чем не выдавая свое действительное состояние.

Нос у Яши постоянно был забит. То ли от простуды или аллергии, а может быть, и гайморита, он вынужден был дышать ртом. Он даже спал с открытым ртом. А тут такое испытание…

Нельзя было понять, как он умудрялся прожевывать с показным удовольствием и, не спеша, без всякого усилия, проглатывать эти ароматные и невероятно кислые лимонные дольки. Только глаза не могли скрыть состояние противоборства организма и нервов. Белки стали более влажными, а зрачки как бы сдавленными упругими колесиками карой радужной оболочки.         У наблюдавших за этим домашним цирком стало возникать ощущение оскомины не только от причастности, но и как бы собственного участия в необычайном представлении.

А Яша между тем брал очередной лимон и также, широко открывая рот, обнажая зубы и десны, заглатывал сначала воздуха, проглатывал слюну, а потом спокойным движением, придерживая тремя пальцами правой руки, растопырив при этом незанятые пальцы обеих рук, укладывал на язык сочную, как бы завернутую в прозрачную тоненькую пленочку дольку лимона, напоминающую плотно спрессованные кусочки заливного с едва заметными прожилками.

На третьем или четвертом лимоне в комнату стали заходить вчерашние свидетели спора. Шли на запах, потому что через раскрытую дверь лимонный дух распространялся на все два этажа небольшого общежития. В комнате набилось не меньше десятка гостей.

Когда зашла всегда шумная тётя Даша — уборщица общежития, то она сначала не смогла понять, что происходит, но потом, когда увидела Яшу, доедавшего последний лимон, всё также невозмутимо с легкой покровительной улыбкой и почти закрытыми глазами, она заорала, употребляя слова, постоянно используемы в обиходе со своими товарками и имевшие убедительную силу воспитательного значения для жильцов общежития:

— Идиоты, …, …, что надумали! Лучше бы себе засунули в … ! Пацан отравится и помрёт, не дай Бог. А ну заканчивайте заниматься … Валяйте из комнаты. Что вам здесь за кино?

После использованных ещё нескольких убедительных доводов и столь же понятных предложений тёти Даши зрители стали неохотно, но послушно расходиться, продолжая в коридоре и на лестничных площадках обсуждать и восхищаться увиденным.

Когда все разошлись и в комнате остались лишь её обитатели, ещё немного посидев, как бы не осознавая, что уже всё закончилось, Яша всё так же аккуратненько, оттопырив пальцы, направил ко рту воображаемую дольку лимона, глотнул слюну, так же, не скривившись, улыбнулся, легко вскочил из-за стола, но вдруг как-то обмяк, и все увидели, что он стал меняться на глазах. Яша направился к своей кровати и лег. Сразу же вызвали скорую, и Яшу отвезли на промывание.

На третий день его проведали в заводской больнице. Яша, побледневший с высохшими, потрескавшимися губами, все также улыбался, дыша ртом, обнажая красные десны:

— Ну что, Лева видел, как надо есть лимоны?

— Видеть-то видел, но и видел, как ты чуть не дал дубу.

Собравшиеся в палате больные в подробностях знали о Яшином подвиге, но без хохота и мата не могли спокойно выразить своё отношение к происшедшему. При этом всех Яшиных друзей называли не иначе, как сволочами и притом дурными, не соображающими безмозглыми идиотами и предлагали компенсировать страдания Яшины не пивом, а водкой и тоже без закуски и пить, чтобы не скривиться.

Когда Яшу выписали из больницы вид у него, конечно, был не тот, что до смертельного номера — поедания лимонов. Худой, улыбка натянутая. В глазах тихая грусть. С лица как-то спал, да и зарос. Густые курчавые волосы торчали во все стороны. Небритое лицо, покрытое редкими черными волосиками, не смогло скрыть проявившиеся на щеках прыщики.

Но молодость — пора, когда всё забывается быстро, будь то болезни или неудачи, как правило, урок — не впрок. И скоро Яша стал прежним — хвастуном и трепачом, готовым к новым невообразимым подвигам, при всём прочем, оставаясь обязательным, честным, добрым человеком, невольно притягивающим к себе всех, с кем приходилось ему встречаться, а тем более общаться по велению судьбы.

Пришла очередь дождей. Здорово не побродишь. От скуки целыми днями играли в покер, всей комнатой читали Ильфа и Петрова. Обращались друг к другу на языке персонажей любимого произведения, выученного почти наизусть. По телевизору смотрели в Красном уголке футбол. Как-то в перерыве между таймами показали прыжки в высоту Брумеля.

Сидевший в первом ряду Яша заявил, что он тоже смог бы прыгать не хуже, если бы у него были те же условия и прыжковые шиповки, что у Брумеля, а не китайские кеды, в которых скользишь, как Белоусова и Протопопов.

—           Знаешь, Яша, не заливал бы ты, — возразил Юра. Я, конечно, не прыгун в высоту, но понимаю, что дело не в шиповках, а в прыгучести. Рост — тоже не последнее дело, да и избыток веса играет немалую роль. Да. А за сколько ты пробегаешь стометровку?

— Всегда меньше 13 секунд. Рост — метр 81. Вес — 63 килограмма. Могу прыгнуть не меньше ста восьмидесяти, а если постоянно тренироваться, то и под два метра.

Тут отозвался Лёва:

— Ну, пошли прыгнешь.

— Где под дождём сейчас прыгать?

— В спортзале. Возьмешь метр восемьдесят — с меня килограмм лимонов.

Юра вскочил:

— Знаешь, Лёва, кончай свои закидоны, лучше с тётей Дашей поспорь, она найдет, что дать тебе взамен и куда вставить.

— Ладно, я пошутил. Что, ненормальный, шуток не понимаешь?

— Боцман, шутки у тебя дурацкие.

— Ладно, хорош, — прервал Яша, без спора гарантирую метр восемьдесят.

Дождь закончился, но лужи стояли на асфальте тротуара и по дороге. Тепло, воздух свежий, но можно ходить уже в пиджаках. Спортзал в клубе Дома культуры завода. Перед помпезным зданием с колоннами, посередине клумбы ярких персидских гвоздик — свежевыкрашенный серебрянкой на высоком пьедестале памятник Ленину. Вождь указывает поверх мокрых верхушек молодых акаций и тополей рукой в сторону столовой, куда послушно ходят почти все холостые обитатели посёлка. Место хорошее, и его любят.

Юрий Пономарев.

(Окончание в следующем номере).