(Продолжение. Начало в «ЧЛ» №№ 13-19).

Мы так увлеклись этим занятием, что не заметили, как к окопу, запыхавшись, подбежал наш товарищ, работавший неподалеку, и, размахивая руками и показывая в направлении нашей стрельбы, стал что-то несвязно выкрикивать. Наконец, мы из его слов поняли, что наши мины бьют по румынской колонне, а румынские солдаты, растянувшись цепью, быстро приближаются к нам.
Я до сих пор не могу понять, как за несколько, как нам показалось, секунд, мы, мчавшиеся, как преследуемые гончими зайцы, очутились в четырех — пяти километрах от окопа — у стен городской тюрьмы.
На другое утро нас, как это обычно описывается в детективных историях, потянуло на «место преступления». Аккуратный и уютный окоп был неузнаваем. Развороченные ниши с боезапасами, глыбы черной, опаленной взрывами земли, искореженный красавец-миномет…
Позже мы, как по своим наблюдениям и размышлениям, так и по рассказам очевидцев, установили почти полную картину нашего «подвига». Миномет еще нашими был пристрелян к участку новой ростовской дороги, проходившему через ложбину, несколько ниже, чем эта дорога расположена теперь. Естественно, что мы ничего этого не знали и палили из миномета по дороге, выражаясь по-военному, из закрытой позиции. В это же самое время, по направлению к городу двигалась большая колонна румынских войск.
Очевидцы рассказывали, что когда по обеим сторонам дороги начали взрываться пущенные нами мины, то румыны сперва решили, что это воздушный налет, и с воплями «Альарм, альарм!» — то есть, тревога, стали бросать свои экипажи и рассыпаться на прилегающем к дороге пространстве. Потом они, будучи все же военными людьми, догадались, что это обстрел из миномета и определили направление огня, по которому и был направлен так испугавший нас отряд разгневанных солдат, рассыпавшихся цепью, и ведших короткими перебежками наступление по всем правилам боевого искусства.
Тогда-то и помчался нам на выручку наш товарищ, после чего мы, до смерти перепуганные, как жалкие трусы, покинули свою позицию и позорно бежали с такой удивительной скоростью.
Так и закончился наш неожиданный «подвиг», который можно было бы записать в анналы истории войны, а нас самих отнести к многочисленному братству героев-партизан. Но самой великой наградой за случившееся было то, что мы остались целы и невредимы и из-за огромной скорости перемещения не успели от страха наложить в штаны.
Другой эпизод, который вполне мог бы сойти за партизанскую акцию, произошел поздно осенью, когда уже выпал первый снег. Немцы очень большое внимание уделяли электроснабжению и связи своих войсковых соединений. Во многих дворах стояли компактные передвижные электростанции, от которых в разные стороны разбегались по прилегающим домам, где немцы располагались на простой, густочерные кабели, запасы которых хранились в специальных бобинах тут же. Город был буквально опутан сетью ярко окрашенных разноцветных телефонных проводов, опирающихся на временные подставки или лежащих прямо на земле вдоль тротуаров. Таких красивых проводов мы раньше никогда не видели.
Эта-то красота проводов и сыграла свою коварную роль. Дело в том, что объявленная немцами частная инициатива породила множество занятий, направленных на производство товаров, пользующихся спросом у покупателей. К таким товарам относились разноцветные корзиночки, красиво сплетенные как раз из немецких телефонных проводов, поэтому на рынке всегда был спрос и на провода.
И вот, соблазнясь легким доступом к этим проводам, мы решили заняться «бизнесом», как теперь говорят. Мой друг «позаимствовал» у своего деда — большого любителя столярного искусства, маленький, но чрезвычайно острый топорик, и мы отправились «на дело». Идти далеко было не нужно — свиток из нескольких проводов лежал вдоль тротуара тут же, около наших домов. Осенью вечерело рано, и уже смеркалось. Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что нас никто не видит, мы выбрали подходящий участок улицы около длинного забора, огораживающего нежилую территорию, где раньше располагалась на нашей улице воинская часть.
Друг, отличавшийся точностью удара и быстротой ног, «тюкнул» топориком по свивке проводов в начале и конце этого участка, мы, не мешкая, смотали вырубленную часть в клубок и убежали, затаившись в надежном убежище, став ждать: что же будет дальше? Не прошло и получаса, как на линии появилось несколько громко кричащих немцев, которые, освещая магистраль фонариками, обнаружили обрыв. Тут они загоготали еще громче, чем-то напоминая стаю встревоженных гусей. Быстро устранив обрыв, они, потолкавшись у забора нежилого дома и решив, что претензии предъявить некому, сели на свои мотоциклы и укатили, продолжая громко ругаться.
Провод этот мы так никому и не продали, и он провалялся в укромном месте до конца оккупации, но сам по себе факт нарушения немецкой связи, да еще, как говорили, связывающей штабы нескольких войсковых соединений — то-то немцы так быстро и обнаружили обрыв, вполне мог бы быть расценен, как партизанский подвиг, если… Если бы нас не преследовали самые пошлые и корыстные цели.
Как потом выяснилось из бесед, нечто подобное случалось и с ребятами из других компаний. Однако несметное количество самых разнообразных боеприпасов, разбросанных по всей округе, и неудержимое любопытство ребят приводили к случаям с более трагическим финалом. До сих пор в городе можно встретить бывших в то время детьми искалеченных людей — слепых, безруких, с лицами, изуродованными страшными шрамами и ожогами, чьи увечья были связаны с неудачными попытками удовлетворить собственную любознательность и узнать: «Что там внутри у загадочных устройств, придуманных взрослыми негодяями специально для того, чтобы как можно быстрее и экономичнее спровадить на тот свет своего ближнего?» А сколько таких любопытных ребят бессмысленно погибло…
Я и сам был очевидцем и невольным виновником несчастного случая подобного рода, случившегося с моим другом, при его попытке узнать внутреннее устройство запала ручной гранаты, которые во множестве были разбросаны на развалинах баррикаду.
Мой друг заинтересовался устройством запала гранаты РГД-41. Попытка развинтить два изящных цилиндрика, вкрученных, как казалось, один в другой, послужила причиной многих несчастных случаев с любознательными ребятами. Запалы разрывались в руках, нанося увечья в виде оторванных пальцев, а иногда заканчивались и смертельными исходами, вызванными заражением крови и отсутствием медикаментов для его лечения. Мой друг также пострадал при разборке запала и самый тяжелый удар по моей совести был в том, что именно я оказался виновником этого события, так как принес другу, по его просьбе, для вскрытия запала огромные клещи, принадлежащие моему деду-кузнецу. Он уединился в одном из отсеков баррикады и стал клещами осторожно вывинчивать цилиндрик. Как выяснилось, конструкция запала была неразборной. Прозвучал негромкий взрыв, и мой друг, зажав правой рукой истекающую кровью левую, стремглав помчался домой, оставляя на тротуаре кровавую струйку. Хорошо, что он, по его словам, в этот момент догадался отвернуть лицо и спас глаза…
Представьте весь ужас сложившегося положения. Прошло всего три или четыре дня со времени прихода в город немцев. Конечно, никакой речи о скорой помощи не могло быть. Стояла очень жаркая погода, и уже к вечеру рана стала сильно гноиться, а прилегающие участки кожи — темнеть. Создалась угроза заражения крови. И вот утром дед погрузил парня на ручную тачку, так как он так ослаб, что не мог сам передвигаться, и мы, его друзья, вместе с дедом, впрягшись в эту тачку, резво потащили ее через весь город в работавшую железнодорожную больницу. Кстати, потом стало известно, что служащие этой больницы во время оккупации спасли жизнь многим нашим раненым, записывая их под видом железнодорожников.
По дороге нас несколько раз останавливали немецкие патрули, но, убедившись, что мы везем мальчишку, отпускали. Так мы благополучно добрались до ворот больницы. Раненого приняли, а нас дальше не пустили. Через несколько дней похудевший и побледневший, но совершенно здоровый, мой друг вернулся домой. Лишившись указательного пальца на левой руке, он рассказывал, что его буквально спас от смерти талантливый хирург, городская знаменитость Живодьян, сделав ему немыслимую операцию в условиях начавшегося заражения крови. Сам этот хирург через некоторое время трагически погиб…

ПЕРЕВОД ГЛАВНОЙ СТАВКИ?
Однажды, в самом начале осени, наша ребячья компания из пяти или шести пацанов собралась сходить в «город», как мы говорили, когда направлялись в центр города. Рассказывали, что там, на Московской, в витринах бывшего здания НКВД были выставлены фотографии, иллюстрирующие разгром десанта союзников, попытавшихся высадиться в районе Дюнкерка.
Мы, как обычно, чтобы попасть в центр города, сворачивали с Почтовой (Пушкинской) улицы на улицу, носящую гордое, но не совсем понятное название — улица Просвещения, вероятно за то, что на нее выходил главный корпус Индустриального института.
Но на этот раз наша попытка пройти по этой улице успехом не увенчалась. В самом начале квартала на проезжих частях были установлены полосатые шлагбаумы, охраняемые большим количеством чинов, так называемой «Фельджандармери» — полевой жандармерии, отличительными чертами которой были большие металлические бляхи-жетоны, подвешенные на груди на специальных цепочках. Эта служба у немцев была аналогом нашего «Смерш» или ему подобных организаций, то есть с этими ребятами шутки были плохи.
Как только мы сунулись под шлагбаум, думая что это заграждение предназначено только для машин, но не для пешеходов, нам тут же преградили дорогу несколько жандармов и, угрожая автоматами, стали орать уже привычное для нас:
— Вэг! Вэг!
Мы были вынуждены отступить. Отойдя несколько поодаль от шлагбаумов, мы вдруг увидели, как наши охранники, уже не обращая на нас никакого внимания, что дало нам возможность тоже полюбоваться интересным зрелищем, дружно, как по команде, повернули головы в сторону Московской улицы, откуда на охраняемый участок въехало несколько шикарных, блестящих черным лаком лимузинов и длинных открытых автомашин с большими военными чинами, что можно было определить по изящной форме и фуражкам с высокими тульями у пассажиров, дружным вытягиванием рук в фашистском приветствии и громкими криками: «Хайль! Хайль!», издаваемыми охранниками по мере того, как машины медленно двигались к двухэтажному особняку, имеющему вычурные, но приятные архитектурные формы, и исчезали в воротах его двора.
Наши охранники, гордо вытягивая руки и выпячивая груди, старались придать себе молодцеватый вид и что-то негромко, но с энтузиазмом обсуждали. В потоке их слов мы несколько раз уловили почтительно произносимое, уже знакомое нам:
— Хитлеа! Хитлеа!
А один из самых зорких и обладающих хорошим воображением наших товарищей, потом даже уверял нас, что ему удалось рассмотреть в одной из машин самого Гитлера. Хотя мы и сами видели нечто подобное, но из-за отдаленности нашего наблюдательного пункта быть уверенными в этом не могли.
Был ли на самом деле в нашем городе Гитлер или нет? Даже после знакомства с материалами о войне и мемуарами участников, мне так и не удалось выяснить, но существует несколько факторов, которые свидетельствуют в пользу этого предположения.
Фактор первый. Из истории войны известно, что после успешной для немцев летней кампании 1942 года, когда они вплотную приблизились к Волге, Гитлер намеревался перенести свою ставку из Винницы дальше на восток, а уютный и в то время малонаселенный наш город для этого подходил вполне.
Фактор второй. Немцы очень тщательно готовились к встрече высокого начальства и поэтому приняли экстраординарные меры: въезды в квартал, где находилось здание, предназначенное для визита, перегородили шлагбаумами, поставили большую охрану, выселили из домов квартала все гражданское население, а опустевшие дома были заняты солдатами СС.
Фактор третий. Необычное поведение и разговоры охранников при встрече лимузинов с военными чинами.
Фактор четвертый. Район, где был расположен особняк, этой же ночью подвергся ожесточенному налету нашей авиации, хотя ни до этого, ни после — никаких налетов не было. При бомбежке, из-за ошибки бомбометателей, бомбы упали не на особняк, а на расположенный в соседнем квартале главный корпус Индустриального института, нанеся ему заметные повреждения.
Фактор пятый. Наши собственные впечатления, свидетельствующие о том, что происходит что-то необычное, из ряда вон выходящее, а также уверения нашего глазастого товарища.
В заключение этого эпизода скажу, что победные фотографии немцев мы все-таки посмотрели, но для этого пришлось воспользоваться другим маршрутом. Запомнились колонны пленных в необычного вида форме и больших касках, оплетенных сеткой, хмуро бредущих куда-то с руками на шее, под охраной улыбающихся в объектив немецких солдат.
На этих же витринах немцы ранее выставляли фотографии о покорении Эльбруса, где такие же улыбающиеся солдаты устанавливали на вершине огромный флаг со свастикой…