Аркадий Семенович Глазырин свою юбилейную медаль уже получил. Правда, вешать уже некуда. Блеск всех его медалей меркнет от двух орденов Славы — третьей и второй степени. Высшая награда первой степени где-то затерялась. Аркадий Семенович не оставляет надежды на ее возвращение и говорит, что наград могло вообще не быть. Если бы когда-то его не спасла пара лошадей. Любовь к военным помощникам, около 8 миллионов которых погибло на фронтах, до сих пор помогает ветерану жить.
Душа живет в нем до сих пор. И болит каждый раз, когда волей или неволей вспоминает эти минуты, дни и годы. Сейчас Аркадий Глазырин говорит: мне везло, как утопленнику. Всю войну провел на передовой, трижды был ранен. А тогда, в свои 16, на фронт уходил вслед за старшим братом. Признается, никак поверить не мог, что там убивают. К жестокости войны пришлось привыкнуть. Но собственной не допускал. Когда, чуть живой после автоматной очереди, стал выбираться к своим, не смог пройти мимо раненой медсестры. Их спасла артиллерийская упряжка лошадей, оставленных немцами.
Лошади промчали их через поле боя за реку к своим. Словно выполнили свою главную миссию.
С тех пор, как спасся, крепкая любовь к грациозным и верным животным стала безграничной. Он рисовал их сначала карандашом, уже на пенсии появились картины. Учился сам. Любимыми скакунами — мирными и боевыми — окружил себя и родных.
Сейчас вспоминает друзей-артиллеристов и не только тяжелые моменты. Порой было и весело — но тоже по-военному. Когда после сильного ливня кричал в сторону немецкой траншеи: «Фриц, не стреляй! Давай воду вычерпывать!» — и огонь прекращался. Говорит, выжить и победить помогли только дружба, взаимовыручка и патриотизм. А выносливость понадобилась и дома.
После войны, признается Аркадий Семенович, в душе было много злобы. Но тогда не принято было показывать ее людям. Сейчас остались лишь воспоминания.
Артиллерист Аркадий Глазырин фильмы о войне почти не смотрит. Новые — из-за оскорбительной выдумки, старые — из-за болезненной правды. Хотел писать мемуары — замучила бессонница. Но унывать не привык. С утра руки тянутся к полотну или к баяну. Говорит, поиграю — и легче становится.
