Мы продолжаем публиковать воспоминания новочеркасцев, которые в годы Великой отечественной войны были угнаны в Германию

— Это тяжело вспоминать, — говорит  Татьяна Фёдоровна Шерешкова. — Мне было 13 лет, мы жили в Смоленске, и немцы очень скоро после начала войны уже были у нас. Я жила с бабушкой, а мама моя с группой односельчан пошла угонять скот в Россию, — успели до прихода немцев. В Германию с нашей деревни забрали 14 человек. Но сначала привезли в Белоруссию, отвели нам что-то вроде сарая, где раньше был скот. Заставили навоз вынести, солому постелили, и мы там жили, на разных работах работали. А потом нас перевезли в Польшу, в лагерь. Надо было убирать брюкву, грузить её на машины – это очень тяжёлый труд.  оттуда нас ещё раз перевезли – уже не помню, в какой польский город, в этом лагере были одни женщины.  А в Германию мы попали, когда наши уже наступали, в 1944-м году. За нами приехали хозяева, бауэры. Построили нас и спрашивали, кто что умеет делать. А что мы умели? Только мусор убирать, да копать. А я взяла и сказала – я умею корову доить. А сама и не умела – только двумя пальчиками. И хозяйка меня взяла.

— Зачем вы так сказали?

— А куда деваться? Оставаться в лагере? Там кормили плохо, а хозяева, может быть, будут лучше кормить.

Скот у них пасётся всё лето в поле. Хозяин дал мне ведро и скамеечку.

— А вам до этого приходилось доить?

— Дома, немного, двумя пальцами.

Хозяин подошёл, спрашивает по-немецки: ну ты подоила? Я говорю – да. Он забирает у меня ведро, скамеечку и сам садится к той же корове. И после этого надоил ещё полведра молока. Тогда он со всего маху ударил меня по голове. Я упала, минуты 2-3 не могла встать, а он сказал – вставай, работать надо. Встала, он показал, как надо доить – кулаком. Потом нужно было собирать жёлуди в большую корзину. Она была очень тяжёлая, поднимать трудно, и я потащила её за ручку. За это хозяин меня сильно ударил – чтоб я поднимала корзину, а не тащила, потому что так она поломается…

Но и после того, как пришли американцы, мытарства не закончились.

— Не сказать, чтоб хорошо кормили, и тоже нужно было работать. Мы пошли к коменданту нашего лагеря, просили, чтоб нас отправили на Родину, а он сказал, что не может этого сделать, потому что наши должны запрос сделать, чтоб нас туда передали. Уговаривали не возвращаться в Советский союз – говорили, что вас в Сибирь сошлют, из-за того, что в Германии были. А мы сказали – нет, мы хотим домой, пусть в Сибирь, если  в чём виноваты, а мы за собой никакой вины не чувствуем.

А потом этот лагерь понадобился для каких-то воинских частей и нас всех оттуда отправили.

— И что, так и сказали – идите, куда хотите?!

— Да… И я вернулась к своему хозяину – а куда мне было идти? А он смеётся – ну что, мол, освободили вас?

(Мне это было совсем непонятно, а расспрашивать не решилась – чувствовалось, как тяжело давался этот рассказ Татьяне Федоровне). И даже когда война закончилась, и несовершеннолетняя пленница вместе с другими товарищами по несчастью оказалась наконец-то в распоряжении наших войск, до встречи с Родиной было ещё далеко.

— Нам сказали, что из Восточной Пруссии немцы ушли, а хлеб неубранный на полях остался, и очень нужно убирать урожай. Тут уже нас кормили хорошо, да мы и мы сами варили себе еду.

И вот, наконец, нас стали отправлять на Родину. Собирали по группам, кто живёт в одной местности. Долго ехали, добралась я до Смоленска, а до нашей деревни ещё 50 километров. Я не знала, в какую сторону идти, у кого ни спрошу – никто не знает. Ну, подсказали мне, и через несколько  дней оказалась в соседней деревне, где жил дядя, председатель сельсовета. А он с неохотой меня принял, член партии был…

— А Вы из Германии, подозрительная личность…

— Да. Разрешил переночевать, а утром отправил, ни кусочка хлеба не дал. Пришла я в свою деревню, нашла другого дядю, маминого брата. Он воду набирал, увидел меня, подбежал, обнял – не побоялся, а ведь тоже член партии… Привёл меня к бабушке, она уже старенькая была, а мать так и не вернулась с тех пор, как они скот в Россию угоняли, и я не знала, где она, жива ли. Уже пожже они вернулись в деревню, несколько молодых женщин.

Мне в КГБ – 25 километров от деревни нужно было много раз ездить, — когда на лошади, а когда и пешком. Там допрашивали – как попала, что делала. А троих из нашей деревни – они не со мной были в Германии, я не знаю, где они были, что делали, — отправили в Сибирь. Они старше меня были, и я думаю, что меня оставили, потому что была малолетней. А тут ещё горе такое – пришла бабушка и плачет – узнала, что всех жителей деревни, где жила её дочка, — кто из жителей не успел убежать, — всех сожгли, и дочку с внуками…

В 46-м году я вышла замуж, мужа моего исключили из партии, за то, что я в Германии была. А вскоре выбрали его председателем колхоза.

-Беспартийного?!

-Беспартийного, потому что некому было, мужчин мало было в деревне, и те неграмотные.

Много испытаний выпало Татьяне Фёдоровне, как она сама сказала —  «Если б начала писать, наверно, целую книгу бы написала бы». Мужа за провинность осудили на 6 лет.

– Может, и не дали бы столько, если б он был партийный. А через несколько лет он написал, что в деревню не вернётся, к ним приезжали вербовщики с золотых приисков за Абаканом, и он поедет туда. И я поехала к нему. Туда нужно было ехать только по вызову, работали там одни ссыльные.

А потом нас родня позвала сюда – сказали, что завод строился 17-й. Мы 15 дней ехали из Сибири, на каждой станции стояли 2-3 дня. Я заболела. Денег мало платили, а у меня уже двое детей, с одним я приехала, а второго здесь родила. Вот моя жизнь такая, богатая на всё. Да не пишите вы про это…

— Неужели вы своим внукам про это не рассказываете? (А внуков, как сказала татьяна Фёдоровна, у нее шестеро! И четыре правнука)

— Рассказываю. Кто слушает, а кто и нет…

Неужели правда, что эти истории о том, что такое война в судьбах обыкновенных людей, никому не интересны?

Ирина Городецкая