На заре перестройки в женском журнале прочла, чем отличается истинная женщина от действительно истинной женщины. Но в случае с Надеждой Григорьевной Серпокрыловой не перепутаешь. И ее интервью – монолог действительно истинной женщины (иногда удавалось вставлять вопросы). Разговаривали в ее квартире-«шкатулочке», заплетенной живыми растениями, увешанной картинами и фотографиями, украшенной трехцветными пушистыми клубками роскошно спящих кошек, и пили чай из лепестков роз.
Излучает столько тепла, что моя дочка Лида, впервые ее увидев, как прижалась к ней при первой возможности, так и просидела, пока я ее не отлепила.
В Дании королева (по-датски – дронинг) сама спустилась к ней по лестнице, как в сказке. Датчане неоднократно говорили, что Настя с их королевой Маргрете очень похожи.
Для студентов она Надежда Григорьевна — учительница английского, для друзей – Настя, Анастасия, что на латыни означает «избавляющая от боли».
Все картины – подаренные, часть лежит, ожидая своей очереди явиться миру, в запасниках.
— А эти картины, которые «в запасниках», нельзя развесить в других комнатах?
— В других комнатах уже висят другие картины. У нас всего две комнаты, я живу с сыном. В его комнате еще живет компьютер, и нет такого количества цветов, а у меня здесь зимний сад маленький. Летом на балконе мои растения бушуют. Как-то стала считать – у меня было 38 цветов, и 18 из них цвели. Это было прекрасно. Но у меня сторона северная, и зимой часть цветов грустнеет, прибаливает и даже погибает. Я думаю тогда, что они взяли от нас какую-то болезнь, переболели и своей жизнью спасли наши. Я верю во взаимоотношения цветов и людей, животных и людей, камней и людей…
— Картина «Бульдонеж» — кажется, будто она старинная.
— Художник, который помогал мне ее писать, учился у «мастеров старых кистей». Анатолий Заворин из Таганрога. Этот букет стоял у него в мастерской, в подвальном помещении, и угол был очень темный. Мне стали удаваться прозрачные флаконы, бутылки. Я думала раньше, как же написать стекло? Вообще я очень люблю стекло, не хрусталь, а стекло – его дутую форму, толщину, цвет. Может быть, в прошлой жизни я была аптекарем или парфюмером. А вот это действительно старая картина. Это Крылов. Я занималась английским языком с девочкой, которую за год надо было подготовить к поступлению: переучить с французского. Мы не забывали французский, просто выучили английский. Девочка — внучка племянницы Крылова. И та сказала мне: «Что хочешь, выбирай». У нее много было картин, подаренных художником. Я выбрала этот этюд. А это — Шехавцев. Он умер полгода назад. Был человек с размахом, настоящий казак. Второй муж, Михаил, купил мне эту картину с выставки. «Зеленая» работа. За зелень я ее и полюбила. Чувствую ее свежесть, запах. Художники считают зеленый цвет самым тяжелым для написания, и самым опасным. Но Шехавцев его не боялся.
— А сколько Вы знаете языков?
— Не так много. В Кубанском университете выучила два языка, английский и французский. Родители у меня тогда уже на Кубани жили, а родилась я в Красноярском крае, в сердце Сибири. Мамины родные были репрессированы после революции, когда все отбирали — дома, поместья. А папа приехал со своей мамой в эвакуацию во время войны. И в Сибири они встретили друг друга. Детство мое прошло в городке Черногорске. Меня брат двоюродный научил кататься на коньках. Я знала много «мужских» элементов. «Пистолетиком» умела, и покрутиться «волчком» могла. И «женские» элементы освоила – «ласточкой» каталась… Я не боялась, немножко мальчиковатая была. У меня был разряд по гимнастике — первый. Сантиметров десять в диаметре труба над карьером, и я по ней ходила, и гимнастические упражнения делала, и перевертывалась. И на лыжах неплохо каталась, и с трамплина прыгала. Однажды прыгнула и сломала лыжу. И нам с братом сказали: «Теперь катайтесь на одной лыже». И мы научились кататься, и очень даже неплохо, на одной. Хорошие лыжи были редкость, как и коньки. Я на мужских, остроносых, каталась. В пятом классе мне папа привез «снегурочки». Как хорошо девочке кататься на «снегурочках», как хорошо быть девочкой! Я владела всеми «мальчиковыми» навыками. Любила математику, играла в шахматы. А когда выигрывала, удивлялись. Хорошо играла лет с 4-5. Отец научил меня играть в шахматы.
— У Вас долго была коса?
— Коса у меня жила еще на втором курсе. Была ниже пояса, средней пушистости, мягкая и шелковая. Когда обрезала коротко, голова стала пушистая, как одуванчик, и на тонкой шейке. Декан простить не мог: «Ни зачета тебе, ни экзамена». С детства в моем окружении звучало несколько языков. Говорили на украинском, пели на грузинском. Немецкий сестра учила, я делала ей перевод. Способности всегда были. А уже во взрослой жизни выиграла грант в Скандинавию и выучила датский язык в университете Копенгагена. Училась языку и ходила на международные семинары по языкознанию, куда приезжали ученые со всего мира, даже из Австралии. Но уровня, на котором читают лекции, я не достигла в датском языке. Я ездила потом в Германию, во Францию, но везде работала через английский язык. В нем чувствую себя свободно, как в воде рыбка золотая. Но говорю и на французском, и на немецком – чуть-чуть.
— Легко ли сегодня быть женщиной?
— Очень трудно быть женщиной в наше время, в век техники и слишком быстрых отношений. Я смотрю на своих детей (студенты – это уже нам дети, почти внуки) и вспоминаю Обломова, как он сидел в саду под ливнем с кружкой, из которой Ольга пила чай, и он был счастлив безумно. Наши дети это уже не очень понимают. У них все очень быстро. Моя бабушка говорила, и я с ней согласна: век очень быстрый, новая техника, много информации, а человеческий век все тот же. И это не значит, что надо торопить события. У меня был один брак, один гражданский брак, и были интересные романы. В моей жизни есть копилочка. Я не накопила «злата» — денег, автомобилей, хотя и работала в некоторых странах, а не только училась. Отовсюду везу с собой только «джентльменский набор» — книгу, шляпку и цветок. Иду «зеленым коридором»: шляпа — на голове, книга — под мышкой, цветок – в руке. Но у меня такая шкатулка воспоминаний о людях, с которыми жизнь даровала мне встречи. В моей выставке, кроме картин и фотографий, участвовали шляпки из разных стран, юбка, которая танцевала на балу у датской королевы, туфелька, которая прошла по Елисейским полям (вторая не дошла, сломался каблук). Шляпки были синяя, белая и красная: так посмотришь — российский флаг, а так – французский. Дети — самое большое богатство, друзья — точка опоры, и коллеги — моя работа. Вот три кита, три составляющих меня.
Маленькое родовое гнездо — в Славянске-на-Кубани. Здесь мама с тяпочкой, «последняя из могикан» — уйдет, и вся эта культура вместе с ней. Мама любит цветы: одни у нее отцветают, другие зацветают, и так до поздней осени. Даже в декабре я привезла домой цветущую календулу из ее сада. Под снегом цвела. Папы нет уже, умер молодым. Папа у меня необыкновенный. Он знал все поэмы Лермонтова и все сказки Пушкина наизусть. У нас дома любимые писатели Пушкин, Лермонтов, Толстой. И сын их любит, и папа любил, и дедушка. Томики уже растрепанные. Чехова все очень любим. Папа перед смертью читал Чехова. А Достоевский у нас не прижился.
— Говорят о студентах, что слабый набор, не хотят учиться.
— Но среда молодых благотворна сама по себе: их идеи, энергия, мнения. Очень интересно видеть в них людей. Я как-то предложила: давайте почитаем стихи Ахматовой на английском и переведем ее на русский. Ребята — технари, а тут вечер поэзии. Но мальчик перевел, и нам понравилось. Потом он показал свои стихи: такая боль за Россию, так чувствует, что происходит. Сказал: «Сам не знал, что могу писать, не пробовал»…
Повела их на выставку. Кто пропустил занятия, предложила: «Сходите на выставку. Это и будет отработка: опишете по-английски впечатления». Студент написал: «Надежда Григорьевна заставила пойти, понравились три графические работы». А потом сам увлекся графикой, стал ходить к художнику Куинджи, начал писать картины…
Еще один мой студент зачет не мог сдать. Тогда я сказала: «Спой, раз не можешь ответить…» Он спел – голос роскошный! «Иди в оперу», — говорю ему. Он и пошел — в наш институтский оперный театр. Начал петь, а после окончания ФИТУ поступил в Санкт-Петербургскую консерваторию. Если подходить с интересом, всегда можно сделать открытие. Этим троим мальчикам считаю себя крестной матерью.
— А детей трудно воспитывать в наше время?
— Я считаю, что очень трудно и очень ответственно. Хорошо, если бы окружающая среда еще помогала. Сейчас я вообще не знаю, как воспитывать. Мама попросила меня: «Не оставайся в США, ты далеко, мне страшно», — и я вернулась. Мне говорили американцы: «Но это же твоя жизнь!» Нет, моя жизнь делится на три части: это мои родители, которые жили для меня, я сама, и мои дети, я живу для них. Если я им нужна, я возвращаюсь. Я вернулась из Америки. И из Дании вернулась. Потому что дома цвела герань, и любимый человек сказал: «Сижу возле аленького цветочка, как чудище в сказке».
— У Вас длинные волосы, это о многом говорит…
— Я время от времени делаю стрижку и потом скучаю по волосам. Когда мы расстались с первым мужем, я подстриглась и была в депрессии: двое детей, время голодное и холодное. Привыкла, что волосы защищают, и тут поняла, что потеряла не только мужа, но и волосы, и у меня нет защиты. Но волосы накапливают энергетику, информацию о старой жизни, и лучше расстаться с ними, чтоб избавиться от прошлого.
— Николай Сергеевич Серпокрылов стал блестящим ученым.
— В нашей совместной жизни он написал и защитил две диссертации. Потом мы все по-дружески поделили: сюда — диссертации, сюда – дети да мешок с песнями, стихами, письмами.
— А Вы?
— Я не защитила. Написала несколько статей, опубликовала в журналах, в газетах. Мои коллеги любят читать, что я пишу. За пропаганду своего предмета, за выставки в стенах университета получила благодарственное письмо от ректора. На «втором образовании» читаю лекции на английском языке по страноведению об образовании и культуре. У нас в университете за сто лет существования никогда не читали лекций на иностранном языке.
— Какие мы, женщины, наши современницы?
— Расскажу эпизод, он характеризует нас: ведь все познается в сравнении. В Дании меня приглашали в гости или в ресторан. Датчане иногда готовят, у них это чаще делают мужчины. И я делала ответный «русский вечер». Традиционно я варю борщ, делаю винегрет, который они называют русский салат, пеку блины (стараюсь привезти две баночки икры). Делаю блины — с икрой, сладкие, со сметаной; борщ или с мясом, или с фасолью и грибами. После первого раза они сказали: нас так вкусно кормили горячими блинами и борщом. И другие люди тоже захотели. И я опять делала «русский вечер». А женщина, у которой я жила в Дании, сказала: «Как же нужно любить мужчину, чтобы готовить ему это блюдо, — имея в виду борщ, — ведь это время…». А у нас мужчину или любят, или ценят, или уважают, или терпят, но борщ готовят обязательно – муж ли, сват ли, брат ли…
Мы умеем выглядеть хорошо: не благодаря спа-салонам, а вопреки — всему. И для нас важно любить и быть любимыми, это важнее, чем карьера. Для меня – это так. Хотя сейчас ситуация меняется. Многие молодые женщины предпочитают семье, рождению детей – карьеру. Бизнес-леди: независимые, ухоженные, есть мужчина, питаются в ресторане, борщ не варят. Женственность истинная уходит.
— А наши мужчины?
— Мужчины – это деды и прадеды, отцы, братья, мужья, сыновья и возлюбленные. Уважаю, восхищаюсь, преклоняюсь и просто люблю. Когда все это есть, это жизнь, это гармония в женской судьбе. «Свидание души и тела – жизнь, свидание инь и ян – любовь». Мужчин я не берусь оценить. С одной стороны, они привлекают тем, чего мне не хватает: силой, мужественностью. Но, с другой стороны, я их мало знаю, плохо знаю и побаиваюсь. Своего первого мужа я боялась, чувствовала себя с ним школьницей-недоучкой: не так живу, не так работаю, не так деток воспитываю. После развода я расправила крылья и полетела по миру. Второй мужчина своей любовью меня отогрел, помог мне поверить в себя. Благодарна первому мужу за детей и фамилию, подходящую мне по характеру, а второму – за любовь и счастье летать по всему миру. Скандинавия, Индия, США… С первым прожила 15 лет, со вторым – 10, вместе можно отмечать серебряную свадьбу.
— Как живется творческой элите?
— Обидно, что не живем, а выживаем. Несвободны мы материально: не можешь поехать куда хочешь, купить себе что хочешь. Дружим с художниками, поэтами, композиторами. Ходим на выставки, на концерты, пишем стихи, прозу. Был такой замечательный скрипач Игорь Алексеевич Муляр. Недавно он ушел из жизни. От Бога музыкант. Мы дружили с ним, собирались у него в огромной комнате, с высокими потолками. Мы даже выставки у него делали. Сейчас собираемся в доме художника Вильяма Константиновича Куинджи. Хозяйка там — его вдова Любовь Денисовна.
А с Новочеркасском меня связала мистическая вещь. Когда я приехала в Новочеркасск к будущему мужу, он привел меня в Крытый двор, и мы поднялись на третий этаж. Была высоко, к небесам близко, и я произнесла такую фразу: «Господи, какое счастье здесь учиться и работать». Бог исполняет наши мечты. И я работаю. С детства у меня было три просьбы к Богу. Первая — чтоб всем было хорошо: и животным, и птицам, и рыбкам, и букашкам, чтоб им было что кушать, чтоб их не убивали. «А если для меня, — говорила я Богу, — то, как мои родители, прожить всю жизнь с одним человеком в любви и согласии». И еще я мир хотела повидать…

Ее портрет работы Константина Сиденина представлен в Выставочном зале Дома-музея Крылова на выставке, посвященной Новочеркасску.
А для меня Надежда Серпокрылова – «Аленький цветочек», и это значит — «Сокровище». «Пред чистым девственным листом испытываешь потрясенье. Цветок появится иль цифра, нота-звук иль Слово, Божие творенье…» Ее стихи.