У Виталия Ивановича Сердюкова, словесника Божьей милостью, были по-девичьи маленькие и мягкие руки, точнее — пястья. Интересно было с ним встречаться: здороваясь, он никогда не жал крепко, подавал ладошку как бы нехотя, или подчеркивал тем — ему некогда. Он и впрямь все время о чем-то думал, куда-то торопился.
— Ну, ладно. — Поддергивал он зачем-то брюки. — Я пошел. А вообще-то я не согласен с этими ревизионистами. А этот — вообще политическая проститутка…
Он был редактором газеты ГРЭС. Мотался туда-сюда, жалуясь на высокое давление. А выпускал многотиражку в типографии № 7, где на втором этаже базировались и мы, и тогда весь день, раз в неделю, был с нами — «знаменковцами». В нашей редакции городской газеты «Знамя коммуны» имелось и для него местечко, и для журналистов НЭВЗа. Это сейчас в редакциях «чужих» не любят.
Удивлял Виталий Иванович своей неуёмностью и какой-то, как мне казалось, отрешенностью от мира сего, влюбленностью в Маяковского. Ему, «поэту-трибуну», он посвятил, можно сказать, всю свою жизнь.
Однажды мы собрались в отделе партийной жизни, чтобы отметить день рождения фотокорреспондента Владимира Дружбина. На столе, покрытом белой бумагой, взятой у полиграфистов, все, что для этого надо.
Дверь неожиданно распахивается, и на пороге Виталий Сердюков. Замялся, хотел было тут же уходить, но его позвали:
— Заходи, Виталий Иванович!
— Мы здесь вот… у Володи Дружбина день рождения!
— Пристраивайся!
Подошел. Взял стакан, и тут же «выдал» экспромт. Начало не помню, а заключительная часть такова:
Кто поздравил,
Кто таков?
Твой ровесник —
Сердюков!
В энциклопедии «Новочеркасск» о нем написано:
«… член Союза журналистов России. С. — член общественного совета Государственного музея В.В. Маяковского. Организатор передвижной выставки «Маяковский и Северный Кавказ», которая с 1983 года побывала во многих городах и станицах Дона. Автор литературоведческих статей о В.В. Маяковском, М.А. Шолохове. Его отчет о поисках прототипов романа М. Шолохова «Тихий Дон» поместил журнал «Болгарская русистика» с предисловием писателя Анатолия Калинина. Очерк С. о поиске живых героев произведений В. Маяковского «Проверь, товарищ» в газете «Литературная жизнь» вызвал большой интерес у маститых маяковедов. Поисковая работа связана с творчеством А. Чехова, Л. Толстого, Д. Бедного, Я. Френкеля и др. … Писал «колючие» тексты для городской свето-звуковой газеты «Крокодил идет по городу»… Около 30 лет просуществовал на ул. Декабристов (нынче — Александровская, И.К.) домашний музей С. В основе реликвий музея — фонд из редких книг, плакатов, газет, рисунков, открыток, редкие материалы…»
Встретились с ним как-то на улице.
— Платовскую водицу пил когда-нибудь? Э-э-х ты-ы! Холодненькая, аж в зубы заходит! Как-нибудь поедем в Мишкин, здесь рядышком, в электричку прыгнул и — там! Покажу родничок, закачаешься! Из-под земли водица течет, что слеза. Зимой не замерзает, а летом — холодней не надо!
Поддернул брюки, как бы поправил их, и отправился по своим делам.

***
ПИСЬМО ИЗ ПУХЛЯКОВСКОГО

Писатель, автор романов «Запретная зона», «Суровое поле», «Гремите, колокола!» и «Цыган», повестей «Эхо войны», «Возврата нет» и других произведений, лауреат Государственной премии РСФСР им. М. Горького, кавалер орденов Ленина, Отечественной войны I и II степеней, Красной Звезды, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, ряда медалей Анатолий Калинин с 1946 года живет в хуторе Пухляковском, что на берегу Дона. Но начинал свой творческий путь прозаик газетчиком в Новочеркасске, в газете «Знамя коммуны». Здесь им редактировалась детская газета «Пионер Новочеркасска». С нашим городом, где работали и его родители, он не прерывает связь и по сей день.
Когда в 1990 году редакция газеты «Знамя коммуны» решила впервые издать сборник произведений местных авторов разных лет, назвав его «Отзвуки», Анатолия Калинина попросили написать к книге вступительную статью. В это время решалась и судьба газеты: быть или не быть ей. Писатель тут же откликнулся на просьбу, озаглавив свое послание так — «Корреспондентам, редакционным работникам Новочеркасской газеты «Знамя коммуны» и членам литературного объединения при ней». Вот что писал бывший новочеркасец:
«Прошу вас не обидеться на меня за слова, что теперь не время для юбилейного фимиама и сентиментальных иллюзий. Тревога о судьбе той самой трибуны гласности, с которой и я более полувека назад начинал свой разговор с земляками о насущных проблемах времени, охватывает меня. Как я понимаю, сегодня на повестке дня — вопрос о самом существовании, выживании печатного органа новочеркасской партийной организации и городского Совета народных депутатов. И в довоенные, и в военные, за исключением мрачного периода фашистской оккупации, и в послевоенные годы «Знамя коммуны» была тем колоколом, к которому с утра прислушивался Новочеркасск. Колоколом тревог и надежд его жителей, которые всегда с взыскательной и ревнивой любовью относились к своей газете. Нельзя себе представить, чтобы треснул или замолк этот колокол, раскололся по линии разделения его на две части, половинки, о чем мечтают те, кого не устраивает выстраданное за многие годы новочеркасцами товарищество, единение перед лицом общих трудностей и повседневных забот о благополучии родного города, своих семей, своих детей и внуков. Вместе с земляками надеюсь, что трудовые коллективы всех предприятий города найдут возможности и необходимые средства, чтобы в наше бурное, сложное и многообещающее время поддержать свою «Знаменку».
С глубокой благодарностью и неувядающей любовью вспоминаю своих товарищей по редакции газеты «Знамя коммуны». Это они, Петр Хорев, Александр Суичмезов, Ян Янсон и многие другие товарищи по перу прививали мне открытый и честный взгляд на жизнь, любовь к слову, а в сущности — и любовь к литературе. До полуночи засиживались мы в редакции, читая письма рабочих и сельских корреспондентов, чтобы лучшие из них, наиболее острые, умные, животрепещущие уже на следующий день смог прочитать, обсудить и оценить весь Новочеркасск. И потом «Знамя коммуны» уже на всю жизнь осталось для меня тем островом, к которому я всегда причаливал сердцем, а значит, причаливал к родному и дорогому для меня Новочеркасску.
Я люблю Ваш, наш, мой городок и за его славную и многострадальную историю, и за его неувядаемую молодость духа, за его интеллект, за сияющие над казачьей степью купола знаменитого собора, за его театр со славными и высокими традициями, за то, что он так накрепко связан с «Тихим Доном» и его бессмертным автором, за то, что и выстрадав кровавую трагедию, после войны, он сохранил мужество и верность социалистической Родине, ее светлым идеалам. Сам не знаю, как, но само собой получается, что еще и сегодня, например, в дни окончания работы над романом «Цыган», то и дело закрадывается в строчки это родное и светлое имя и слово «Новочеркасск».
Товарищам из редакции «Знаменки», ее читателям, а также членам литературного объединения при газете — мой самый ласковый привет. Не сомневаюсь, что всех нас еще больше объединит общая тревога за судьбу нашей великой Родины, и вместе со всем своим народом мы выйдем из тягчайших испытаний с достоинством и честью.
Ваш Анатолий Калинин».
… Правобережные холмы, спускающиеся к Дону, не дают северным ветрам студить хутор.
— У нас тут тепло, — говорит Анатолий Вениаминович, шутит: — Чем не Черноморское побережье?
А летом он встречает гостей у раскидистой шелковицы. Под тютиной уютно и всегда прохладно. Круглый стол. А вот и помощницы — жена Александра Юлиановна и дочь Наталья.
За домом и деревьями, слышно, плещется Дон. Вверх по течению натужно идет баржа. Река не знает покоя. И он, наша гордость — Калинин, под стать ей — все время в делах.

***
РЫСЬ СТЕПАНОВНА

Это была неистовая корректорша: необычайно знавшая наш язык, строгая, но и уважительная.
— Не стоит так писать, понимаешь? — подходила она иной раз к тебе, не поленившись найти в лабиринте редакции. — Нельзя, это не по-русски, подумай, а я предлагаю написать вот так.
И твое университетское образование ей побоку, и что ты о ней подумаешь, и все остальное.
Сколько в корректорской службе «Знамени коммуны» перебывало людей, а такой, как Раиса Степановна Данилова, не находилось. Бывало, пишешь что-либо и думаешь: а что скажет по этому поводу стоящая на страже ошибок и стиля корректорша?
Ее еще называли Рысь Степановной. Не напрямую, конечно, а за глаза, так, чтобы не слышала. А она, и прознав, не обижалась, хотя прикрикнуть могла:
— Я вот сейчас как трахну по башке, так будешь знать. Ишь, моду взяли!
И поныне слышу ее голос:
— Иди, иди сюда! Я тебя в щечку чмокну. Иди, не бойся. У тебя доченька родилась, понимаешь? Понимаешь, чудо гороховое?
Внешне — что картофелина, но только овалом кверху. Невысокая, сбитая, круглолицая, глаза большие, губы пышные. Довольно приятная брюнетка. Много, правда, курила. Натолкает в мундштук беломорины ваты и давай пыхтеть. «Рысь Степановна, что паровоз!». И действительно: из-за дыма и самой не видно. И не просто курила, а в глубокую затяжку. Будто никак того дыма не могла наглотаться. Потому в тот момент и не сидела в корректорской, а стояла в коридоре. Тут же блюла порядок.
— Ну, ты и догадался. — Слышалось ее назидание. — Тебе что, не видно, где мусорная тумба стоит? Давай, я тебе покажу. Вот она где, запомнил? То-то!
Тогда среди женщин только она и курила. Позже узнал, почему. Во время войны жила где-то далеко, в Белоруссии. Была связана с партизанами. В деревню нагрянули немцы. Куда деться? Забежала в сарай. В отгороженном закутке овцы, бросилась к ним. Когда немцы распахнули дверь, овцы испуганно сгрудились в угол, а она в самом уголке, свернулась в комочек. Что они пробормотали, не разобрала. От испуга долго не могла придти в себя, ноги не слушались, руки онемели… Такое переживешь — закуришь.
Она жила недалеко от редакции. На Красноармейской. Между Московской и Атаманской. Тогда — проспектом им. В.И. Ленина и улицей Советской. Был теплый майский день. Только что отцвела сирень. Но кое-где еще виднелись ее запоздалые гроздья. Главная магистраль города слегка туманилась голубой дымкой. Был ею подернут и тихий дворик на Красноармейской. Мы пришли с Георгием Таловеровым поздравить вышедшую на пенсию Раису Степановну с праздником Победы. Алые гвоздики в ее руках заметно вздрагивали. «Как быстро пролетело время… Скучаю. Всем привет!».
День разгорался солнечный и широкий.