Люблю, знаете, поспорить. Ну не как псих какой-то, который спорит по поводу и без, нет, я аргументированно, без драк и ненормативной лексики. Интеллектуальный спарринг доставляет мне удовольствие – думаю, я была бы любимой ученицей Сократа, если бы, конечно, философ опустился до спора с презренной женщиной, а не велел ее связать и отправить давить маслины, или чем там занимались древнегреческие женщины.
Эта черта характера появилась у меня в весьма нежном возрасте. Как гласит семейная легенда, я спорила с родителями о том, как, где и сколько мне можно гулять и не раз они меня разыскивали., т.к. в споре доказательством у меня были ноги.
В школьные годы мой личностный рост тяжело сказался на психике преподавательского состава – особенно доставалось учительнице литературы, с которой я проводила в словесных баталиях добрую половину урока. Как только учительница открывала рот и выдавала фразу из дидактических материалов «Этой метафорой автор хотел сказать…», я моментально начинала выступать на тему: «откуда вы знаете, что хотел сказать этой метафорой автор, ааа???» Я до хрипоты в голосе убеждала ее, что Наташа Ростова могла выйти замуж за Пьера, только если ей имплантировали чужой мозг – заблуждение, свойственное юности, но в тот момент я доказывала свою точку зрения обстоятельно, с цитатами, и даже написала сочинение «Почему я НЕ люблю Наташу Ростову», переиначив заданную тему, и от полученной интерпретации женщину чуть не хватил гипертонический криз, а я получила двойку.
Пубертатный период принес в мою жизнь новые интересы и новые темы – я с удовольствием спорила о месте и роли женщины в этом мире, что сильно мешало развитию личностных отношений. Прыщеватые кавалеры, прихватив меня, как полагается, за талию и, совершая променад, делали трагическую ошибку, их зарождающееся мужское самосознание толкало их на заявления типа «место женщины на кухне» и прочую чушь, после чего томный вечер заканчивался разрушением мозга кавалера путем обстоятельного спора.
Этот спор всегда заканчивался в мою пользу, я обладала подвешенным языком и сильной аргументационной базой – мы расставались недовольные друг другом, я уходила с мыслью «урод конченный». Он – «полоумная, наверное, целоваться не умеет».
В хорошем споре есть что-то от спорта – надо быстро думать, чувствовать, куда клонит собеседник и просчитывать его аргументы. Спорить с маньяком не интересно – когда на тебя орут или, еще хуже, норовят с разбегу в голову, «чтоб заткнулась!», никакого азарта не остается, только жалость к ограниченному собеседнику. Спорить интересно со спорщиком, который получает от беседы удовольствие и от которого не стыдно потерпеть поражение.
Нет ничего плохого в споре. Спор рождает истину. Сегодня мой 16-летний сын ответил на мою просьбу-таки заполнять школьный дневник, как это делают все «нормальные ученики»: «С чего ты взяла, что все нормальные ученики заполняют дневник? Ты что ж, видела всех нормальных учеников? Так зачем же говоришь…?»
Я улыбнулась и подумала – гены!..
И мысль о том, что мы зачастую зря ругаем нынешнее молодое поколение, укоренилась у меня в голове. Мы просто не оглядываемся назад. Не потому, что сродни волкам и у нас физиология головы такова, что не можем повернуться. Просто мы хотим видеть ИХ лучше себя. Успешнее, счастливее. Но они – продолжение нас. И если это забыть, то можно прийти к мысли, что с каждым поколением дети все хуже, а родители все лучше; отсюда следует, что из всех более плохих детей вырастают все более хорошие родители. Ну не абсурд ли?