МЫ ЕСТЬ. МЫ БУДЕМ. БУДЕМ ЖИТЬ

21 апреля в Центре эстетического воспитания прошло собрание, посвященное трагической дате — 20-летию со дня аварии на Чернобыльской АЭС. В этот день в актовом зале Центра собрались те, на чью долю выпала обязанность защитить мир от ядерной катастрофы. Были дружеские рукопожатия, воспоминания, но ни на одном лице не было счастливой улыбки. Все эти 20 лет ликвидаторы живут наперекор обстоятельствам. За дни и месяцы пребывания в зараженной зоне каждый из них получил дозу радиации, которая теоретически не сопоставима с жизнью. Но они сегодня не просто живут, но и продолжают работать, хотя по всем медицинским показаниям это им запрещено. В 1992 году всех новочеркасских “ликвидаторов” объединила городская общественная организация инвалидов “Союз Чернобыль”. Последние два года ее возглавляет С.В. Рыбальченко. Выразить свою признательность новочеркасским чернобыльцам 21 апреля пришли глава городской Думы В.И. Золоторенко, заместитель главы администрации А.Д. Вальтер руководитель пенсионного фонда В.И.Серебряков, начальник УТиСР Ю.Т.Чебаков.
От имени руководства города глава городской Думы пообещал оказывать всемерную поддержку общественной организации чернобыльцев, которая, несмотря на свою малочисленность, ведет большую и очень полезную работу.
На собрании, посвященном этой трагической дате, руководство общественной организации инвалидов “Союз Чернобыль” наградило самых активных своих членов почетными грамотами и благодарственными письмами. Памятные знаки за участие в ликвидации аварии на ЧАЭС получили В.П. Борода, М.Д. Чернышов, вдова ликвидатора Т.Б. Макаровская.

“…А СТАРИКИ ПРОДОЛЖАЛИ САЖАТЬ КАРТОШКУ”
У личного состава эскадрильи военно-транспортных тяжелых вертолетов отдельного вертолетного полка, дислоцировавшегося в 1986 году в г. Полоцке, Белоруссия, где на тот момент я служил штурманом отряда, — вспоминает Владимир Андреевич Ордин,- 26 апреля был обычный выходной. Но ранним субботним утром мы были подняты по тревоге. О том, что на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, никто на тот момент еще не знал. Это потом, после майских праздников, после того, как зараженное облако накрыло почти всю Европу, советское правительство официально объявило о техногенной катастрофе. А 26 апреля в сторону Чернигова с полкового аэродрома вылетели два экипажа, которые возглавили командир полка и его заместитель. 27 апреля в том же направлении вылетели еще четыре вертолета, в состав одного из экипажей попал и я. О том, куда летим, мы уже знали. А вот какие задачи предстоит выполнять, не представляли. Прибыв на место, сразу приступили к работе. Она заключалась в том, что к каждому вертолету крепилось 10-12 парашютов, загруженных мешками с песком, каждый парашют весом около одной тонны. Нам с этой “авоськой” необходимо было подняться и зависнуть над реактором на высоте 100-120 метров и целенаправленно сбросить груз в жерло реактора. На всю эту операцию отводилась одна минута. В течение рабочего дня каждый экипаж совершал до 30 заходов. Опасно это или нет, мы не думали. Просто выполняли боевую задачу и все. Вертолеты МИ-26, на которых мы летали, проработали на ликвидации последствий этой страшной аварии месяц, после чего вернулись на базу постоянной дислокации и вплоть до 1990 года продолжали выполнять служебные задания. В этом же году командование ВВС СССР признало, что десять МИ-26-х, летавших в небе над Чернобылем, из-за их зараженности к дальнейшей эксплуатации не пригодны. В те дни мы на своих вертолетах летали в самой опасной зоне: на “острие” гамма-лучей. Использование авиации в первые часы и дни работы было вызвано тем, что радиоактивная обстановка не позволяла никому находиться в радиусе полутора километров от реактора. Поэтому и было принято решение – с помощью авиации забросать песком и свинцом источник радиации, тем самым уменьшив дозу его излучения. И пока вертолетчики со снайперской четкостью с воздуха сбрасывали мешки с песком на реактор, на земле сотни работников станции и военные вели разгрузку транспортных парашютов, которые самолетами свозили в зону аварии со всего Союза, заполняли мешки песком, загружали их в “авоськи”. А на одном из Чернобыльских заводов было налажено круглосуточное производство крепежных деталей, на которые вешались эти самые “авоськи”.
Летая над Припятью и Чернобылем и на тот момент, уже осознавая всю сложность и опасность ситуации, трудно было понять стариков, которых мы видели с высоты птичьего полета. Они, как ни в чем не бывало, выходили в свои огороды и сажали картошку. И это в каких-то 20-30 километрах от станции!
Думали мы тогда о каких-то наградах и признании своих заслуг? Нет! Не до этого было. Когда в мае 1991 года меня и моих сослуживцев-“ликвидаторов” вызвали в штаб округа, никто из нас и предположить не мог зачем. Здесь нам за мужество и героизм, проявленные в дни работы на ЧАЭС, вручили почетные грамоты, учрежденные американским вертолетным обществом имени капитана Уильяма Дж. Касслера. Одна из задач этого общества – искать по миру выдающихся коллег. Почетную грамоту кроме меня получили еще шестеро моих сослуживцев. В числе награжденных был и Анатолий Грищенко. К сожалению, он не дожил до всемирного признания своих заслуг. В грамоте было написано, что она вручается: “За выдающиеся достижения в области практического применения вертолетных летательных аппаратов, участвовавших в начальных вертолетных операциях по ликвидации аварии ядерного реактора в Чернобыле в знак признания продемонстрированного мужества и самопожертвования”.
… Сегодня о тех далеких днях В.А.Ордину, кроме американской грамоты, напоминает орден “Мужества” да карточка доз облучения, в которой записано, что ее обладатель “хлебнул” 27 рентген, тогда как максимально допустимой для ликвидаторов в то время считалась доза в 25 рентген.

“56 ДНЕЙ. И ВСЕ БЕГОМ”
В 1986 году я жил и работал монтажником в ПМК в узбекском городе Джизак. Об аварии на Чернобыльской АЭС узнал из телевизионных сообщений. Но никогда не думал, что моя судьба будет связана с этими событиями, — рассказывает Вячеслав Михайлович Арбузников. — 15 мая я получил повестку из военкомата. Когда мы прибыли к месту назначения, мне и еще 40 “партизанам” сообщили, что необходимо отбыть на ремонт санатория в Пятигорске. Но проработали там всего неделю. В один из дней нас собрали и сообщили, что группу из 160 ремонтных рабочих переправляют в Чернобыль на ликвидацию последствий аварии. Предложили написать рапорта с указанием наличия малолетних детей. Тех, у кого они были, обещали демобилизовать. Но спустя какое-то время я увидел своих товарищей, отцов малолетних детей, на АЭС. Наши рапорта, как потом выяснилось, были чистой формальностью.
Работать в зоне ликвидации последствий техногенной катастрофы по специальности не пришлось. Все 56 дней, которые я пробыл в этой командировке, пришлось пробегать с 50 кг мешком на плечах. Нам необходимо было закладывать эти мешки в трещины в стенах, окнах, образовавшихся в результате аварии на разделительной стенке между третьим и аварийным четвертым реактором. Рабочая смена составляла три часа. Время пребывания в зараженной зоне за смену не должно было превышать пяти минут. На преодоление расстояния в 100 м давалась одна минута. Каждый ликвидатор за смену в радиоактивную зону доставлял 3-4 мешка с песком.
Что осталось в памяти о тех днях? Ощущение тревоги перед неизвестностью. Ведь когда видишь врага в лицо, можно себя чем-то обезопасить, выработать тактику противодействия. А в то время о том, что ты “поглощаешь” радиацию, напоминал лишь жуткий кашель. Но на него никто не обращал внимания. Советскому человеку все было нипочем. Главное – выполнить поставленную задачу. Техника в зараженной зоне “сдыхала” в считанные часы. Помню, как в первые дни для механизации ликвидационных работ на крышу реактора установили два японских робота. Но они приказали долго жить, пробыв на крыше совсем немного. А мы, как бы тяжело и трудно ни было, шли и работали. О наградах и признательности своих заслуг не думали. И когда нам по прибытии домой к ежегодному отпуску, за время пребывания в зараженной зоне, прибавили 10 дней, были даже удивлены.

“БЕРИТЕ ЛОПАТЫ, ЕЗЖАЙТЕ В ЧЕРНОБЫЛЬ”
Так шутили между собой сослуживцы Владимира Петровича Мельничука, которым в мае 1986 года поступила команда: для выполнения дальнейших боевых задач, отбыть в командировку на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС.
— В то время я служил прапорщиком в одной из частей, расположенной в Казачьих лагерях, — вспоминает Владимир Петрович. — Прибыв в Чернобыль, я получил задачу – в специальной лаборатории проверять продукты питания на их радиоактивность. Только после нашего заключения они поступали в столовые. В первые дни командировки, а началась она у меня 15 мая 1986 года, приходилось работать на русских приборах. Чтобы узнать “чистоту” помидора или картофеля требовались многочасовые математические вычисления. Чуть позже в мое распоряжение поступил компактный немецкий прибор, который “ставил диагноз” любым продуктам в течение двух минут. Кроме прямого назначения, я его использовал и как путеводитель. По нему легко можно было определять зону повышенной радиации. В своей лаборатории я строго следил за “чистотой” продуктов. Но, выйдя за ее пределы, просто не мог удержаться от соблазна попробовать на вкус ягоды и фрукты, которые росли в лесополосе и садах, окружающих наш поселок. Приносили домой прекраснейшие яблоки и груши. Ели и думали: “Авось, пронесет”. Как потом оказалось, “пронесло”, да еще как. Лечились от неожиданных неприятностей спиртным. Им же пытались вытеснить радиационную воду из клеток своего организма. В любой палатке в те дни можно было обнаружить мини-самогонные аппараты. Начальство нас за это не ругало. Да мы и не злоупотребляли, так как понимали, что главное — работа, работа, работа. В 2004 году новочеркасская городская общественная организация инвалидов “Союз Чернобыль” потеряла 15 человек, в 2005 году – пятерых. А за три месяца 2006 года не стало еще двоих. Сегодня на учете в организации состоит 115 человек, среди которых не только чернобыльские ликвидаторы, но и бывшие работники производственного объединения “Маяк” и Семипалатинского полигона, подвергшиеся воздействию радиации, вследствие испытания на нем ядерного оружия.

“ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО ВСТРЕЧ БЫВАЕТ МАЛО”
Мы не ставим перед собой больших задач, — говорит руководитель “Союза Чернобыль” С.В. Рыбальченко. — Большую часть своего времени мы заняты оказанием юридической помощи и защите поруганных прав ликвидаторов. Так, в 2005 году нами было выиграно 57 судебных исков. Постоянно оказываем материальную помощь вдовам. Мы всегда рады, когда нас приглашают на различные встречи. Очень жаль, что их бывает не так много. Хотелось бы чаще встречаться с молодежью, чтобы рассказать им о том, что пришлось пережить их отцам и дедам в те годы. Ведь и сейчас никто не застрахован от последствий этой катастрофы. Еще как минимум 200 лет саркофаг будет держать в напряжении страны СНГ и Европы. В связи с этим встает вопрос: “Если не задумываться о судьбе ликвидаторов, не объяснять, во имя чего они старались, то кто будет ликвидировать подобные последствия, если они, не дай бог, возникнут?”

Фото Николая Склярова

Фотографии из архива “Союз Чернобыль” не очень хорошего качества. Главная их ценность заключается в том, что наперекор всем запретам ликвидаторам удалось не только запечатлеть события тех лет, но и вывезти их из “зоны”.