С легкой руки Государственной Думы 4 ноября Россия отмечает новый праздник — какого-то то ли Единения, то ли Согласия, то ли и того и другого вместе.
Поводом избрали окончание смутного времени начала XVII века. В герои единогласно избрали Минина и Пожарского.
В программе «Зеркало» 29 октября в беседе с Николаем Сванидзе А.Н. Сахаров, директор института Российской истории РАН попытался обосновать историческую закономерность вновь назначенного праздника: «То ли четвертого, то ли пятого ноября 1612 года ополчение Минина и Пожарского изгнало из Кремля поляков, а потом и закончило разгром казачьих банд».
Н. Сванидзе робко поправил «русского историка», сказав, что казаками в то время называли бандитские шайки. Но он продолжал гнуть свою линию, словно забыв русскую пословицу: «Пришли казаки с Дону — погнали ляхов к дому!»
А «историк» А.Н. Сахаров продолжил свое глумление над казаками и в передаче В. Познера «Времена» 30 октября договорился до того, что заслуга Минина и Пожарского не столько в изгнании поляков, сколько в разгроме казачьих банд. И это в программе, которая посвящена «Дню примирения и согласия».
Вот почему я решил рассказать правду народам России о роли казаков в прекращении смутного времени и в основании царской династии Романовых.
Обратимся к историческим документам, подтверждающим справедливость изречения великого русского писателя Л. Н. Толстого о том, что казаки создали Россию!
К сожалению, русские люди почти ничего не знают о роли казаков Дона в разгроме поляков и воцарении династии Романовых на Русском Престоле. Мало того, сегодняшние историки обвиняют казаков в предательстве.

Как это было

Обратимся к «Курсу Российской истории», ч. III русского историка Ключевского. Вот как он описывает заключительный аккорд конца Великой смуты на Руси: «В октябре 1612 года казаки пошли на приступ и взяли Китай-город. Земское же ополчение не решилось штурмовать Кремль, сидевшая там горсть поляков сдалась сама, будучи доведена до людоедства».
Таким образом, Москва была очищена от поляков и праздновала свое избавление. Но радость была омрачена известием о том, что польский король Сигизмунд, объединившись с гетманом Украины Ходкевичем, с огромным войском идет от Смоленска на Москву. Это войско смогло дойти лишь до Волоколамска. Здесь его встретили два отряда донских казаков под командованием атаманов Нелюба Маркова и Ивана Епанчина. Они вместе с небольшим городским ополчением воеводы Карамышева встретили захватчиков и сначала отбросили от города, а потом завершили разгром, выпроводив остатки за русские пределы.
Русские люди, вспоминая все то, что сделали казаки за 10 лет лихолетья, тогда же сложили поговорку: «Пришли казаки с Дону — погнали ляхов к дому». Этой победе предшествовала длительная борьба казаков Донского атамана Межакова и первого Рязанского ополчения во главе, сначала с Ляпуновым, а после его гибели в 1611 году — с Трубецким.
К сожалению, как всегда в смутные времена, всплывает и всякая мразь, пытающаяся нажиться на грабежах и разбоях. Вот и к ополчению Ляпунова примкнули банды бывшего тушинского вора: запорожец Заруцкий и «перелет» — москвич князь Трубецкой, именовавшие себя казацкими атаманами, а на самом деле, предводители гулебщиков—черкас и разного московского сброда. А между тем, поляки уже были в самой Москве. Их впустило туда московское боярское правительство, присягнувши королевичу Владиславу.
В начале марта 1611 года Ляпунов с ополчением и казаками двинулся на Москву. Сброд Трубецкого и особенно чернь Заруцкого пьянствовали, называли себя казаками и кичились перед земскими ополченцами. Ляпунов применил к бандитам казачьи законы, и 28 человек черни Заруцкого за ограбление и убийство мирных крестьян были осуждены к казачьей казни «в куль, да в воду».
Ляпунова пригласили на «круг», чтобы, якобы, обсудить сложившееся положение. Но до «круга» он не доехал, казаки Заруцкого убили руководителя первого русского ополчения, человека, всем своим сердцем преданного интересам несчастной, истерзанной Родины. Казаки Дона встретили эту весть враждебно к взбунтовавшейся черни, но оставить Москву в руках поляков и уйти на Тихий Дон, где их ожидали кровавые счеты с крымскими татарами, они не могли.
Основой всей исторической жизни донцов и их действий всегда, во всех случаях была служба Царю и Отечеству.
Главным начальником ополчения стал Трубецкой. Но дела пошли еще хуже.
Историк Ключевский пишет: «…ополчение два с лишним месяца простояло под Москвой и ничего важного не сделало для ее выручки. Даже когда Ляпунов озлобил против себя своих союзников-казаков, дворянский лагерь не смог защитить своего вождя, и без труда был разогнан казацкими саблями».
Ничего не делая и после смерти Ляпунова, ополченцы ни в чем не уступали черни Заруцкого в пьянстве, буйстве, в грабежах и насилии, заносчивость дворян и ополченцев превосходила все мыслимые границы. Они оскорбляли донских казаков Феофилакта Межакова, называя по привычке ворами, разбойниками и грабителями. Не выдержав издевательств, казаки частью перебили, а частью разогнали эту мразь.
Но сами казаки остались под Москвой. Их удерживало то чувство, которого не нашлось у земских людей — чувство глубокой любви и жалости к несчастной гибнущей Родине и желание во что бы то ни стало спасти ее от окончательной гибели.
«В этих простых сердцах прирожденных воинов жил неистребимый инстинкт государственности. Может быть, они не умели выразить словами, но глубоко чувствовали, что с гибелью Москвы России, как самостоятельному государству, наступит конец, а с гибелью России должно поздно или рано сгинуть единокровное и единоверное ему казачество», — писал замечательный казачий историк И. А. Родионов в своем историческом труде «Тихий Дон», Очерки истории донского казачества. С. Петербург. 1914 год.
Аналогичным образом сложились отношения казаков Ф. Межакова и Трубецкого с ополчением Минина и Пожарского. Напомню лишь один эпизод из этих непростых отношений.
Историк Ключевский говорит: «По боевым качествам оно (второе воинское ополчение) не стояло выше первого, хотя было хорошо снаряжено благодаря обильной денежной казне, самоотверженно собранной посадскими людьми нижегородского и других городов, к ним присоединившимся».
В августе 1612 года к Москве приблизилось огромное войско Украинского гетмана Ходкевича. Москву обороняли только казаки Трубецкого и Межакова. Ополчение Минина и Пожарского находилось в районе Троице-Сергиева монастыря. К вождям ополчения был послан атаман Внуков с просьбой, поспешить на помощь Москве. Но они не торопились, т. к. казаков боялись и ненавидели больше, чем поляков и литовцев.
И все же 18 августа, за три дня до подхода Хоткевича, ополчение заняло оборону в 5 километрах от Москвы на реке Яуза. Два раза Трубецкой предлагал Пожарскому расположиться лагерем у Яузских ворот, поближе к Москве вместе с казачьими полками и оба раза получал заносчивый ответ: «…отнюдь нам с казаками вместе не стаивать!»
Оскорбленные казаки построили для себя отдельный лагерь.
Пожарский приступил к осаде Москвы, где прочно обосновались поляки Лжедмитрия второго, но не помышлял давать отпор шедшему на подкрепление гетману Ходкевичу, и жестоко просчитался.
Ключевский говорит: «Скоро стало видно, что без поддержки казаков ничего не сделать, и в три месяца стоянки под Москвой без них ничего не было сделано».
21 августа Ходкевич уже занял Поклонную гору, а 22-го на рассвете перешел Москву-реку и напал на войска Пожарского. Семь часов длился кровопролитный бой. Земское ополчение оказало огромное упорство, но профессионально подготовленные польские войска наносили страшный урон более многочисленной, но необученной рати Пожарского. И настал момент, когда дело защиты Руси могло окончательно погибнуть.
Трубецкой с казаками стоял на противоположном берегу реки, недалеко от Крымского брода, не принимая решительно никакого участия в битве. Донские казаки атаманов: Межакова, Коломны, Романова и Козлова стояли на правом фланге лагеря Трубецкого. На их глазах поле усеивалось трупами русских людей. Несколько раз старший из них — Межаков посылал гонцов к Трубецкому за разрешением ударить на врага, но каждый раз гонцы возвращались с одним ответом: «Подождать!»
Когда гибель ополчения стала очевидной, атаман Межаков сам поскакал в лагерь Трубецкого и вскричал: «От вашей нелюбви Московскому государству и ратным людям пагуба становится. Ну, теперь я и без вас обойдусь!» Казачьи полки вмиг были на лошадях и на полном скаку бросились через брод всесокрушающей лавой на врага. С ними вместе бросились на помощь ополченцам пять сотен лучших конников Пожарского, находившихся в резерве, в лагере Трубецкого.
Сокрушительный налет казаков, как пишет летописец, пришелся как раз вовремя. Ополчение уже изнемогло, их полки были разбиты и перемешаны. Бой был недолгим. Донцы и пять сотен конницы Пожарского гнали и рубили поляков до самой реки, быстро устлав обширное поле многочисленными трупами врагов.
Спасшиеся польские части укрылись в своем лагере на Поклонной горе, а сделавшие из Кремля вылазку поляки тоже были разбиты и вернулись обратно. Ночью Ходкевич попытался провезти в Кремль обозы с провиантом к осажденным полякам, но соединенные роты русских и казаков отбили эти обозы.
Однако мира между вождями ополчения и атаманами не наступило. Воспользовавшись этим, 24 августа Ходкевич напал на лагерь ополченцев, сбил их в реку и заставил отступить к городу. Поляки, засевшие в Китай-городе, под прикрытием Ходкевича сделали вылазку и выбили ополченцев из Климентьевского острожка, вывесив свои знамена на церкви святого Климента. Казаки не выдержали такого издевательства над православной верой и вмиг загнали поляков обратно, а знамена порубили.
Ополченцы же снова не поддержали казаков. Разгневанные станичники всерьез решили покинуть Москву. Но, наконец, опыт кое-чему научил Минина и Пожарского. Они попросили инока Авраамия Палицына отговорить казаков от принятого решения покинуть Москву.
Пламенные речи инока-патриота так мощно подействовали на обносившихся и голодных казаков, что они тут же дали слово, что скорее все до единого умрут здесь, а не уйдут, и выгонят поляков. Не успел инок закончить свои речи, как они бросились на врага. Ополченцы, видя наступление казаков, поддержали их, Ходкевич был отбит. Совместными действиями ополчения и казаков были заняты все дороги, по которым мог наступать Ходкевич на Москву. Ночью 24 августа обе рати двинулись на лагерь Ходкевича и нанесли такое сокрушительное поражение, что он с разбитыми войсками бежал к Можайску.
Боевые действия приостановились, продолжалась лишь осада Кремля. Вновь Минин и Пожарский не находили общего понимания с Трубецким, боялись приезжать в его лагерь, хотя уже никакой черни Заруцкого там не было. Сказался старый русский порок — спор о местничестве.
А между тем, началась холодная осень. Ополчение Минина и Пожарского ни в чем не нуждалось и даже имело возможность бражничать. У казаков же не хватало теплой одежды, обувь изорвалась, есть было нечего самим и кормить лошадей тоже. До казаков в земском ополчении никому не было дела. И если бы не скудное жалование, которое собирал с народа Троице-Сергиев монастырь, им пришлось бы или грабить, или умереть от голода. Казаки стали роптать: «Мы голодны и холодны и не можем далее стоять под Москвой. Пусть под ней стоят богатые дворяне».
И вот здесь я подхожу к истории самого страшного обвинения донским казакам, которое постоянно появляется или в исторических, или в газетных публикациях. Казаков обвиняют в грабежах и разбоях и даже похищении золота Троице-Сергиева монастыря.
Откройте Летопись, прочтите, как проходил Земский Собор в 1613 году, и у Вас от стыда отвалится язык, а карандаш выпадет из дрожащих рук.
Вот как это было на самом деле.
Троицкий архимандрит Дионисий понимал, что с уходом казаков из-под Москвы с поляками не справиться, но денег у него не было, чтобы платить казакам жалование. И тогда он послал в стан атамана Межакова золотую ризницу монастыря.
Казаков так тронул за душу бесценный дар патриота Отечества, что они на другой же день возвратили архимандриту все драгоценности и церковную утварь, поблагодарили за доброту и заявили, что все до единого лягут костьми у стен Москвы, но ворогов выгонят с родной земли. А пока просили молиться за них, грешных!