По-видимому, этот фарс разыгрывается по воле шевалье де Тотт, но мы живем уже не во времена Димитрия, и пьеса, имевшая успех двести лет назад, ныне освистана.
Вольтер
из письма
к Екатерине II.
Во второй половине XVIII века под скипетром Екатерины Великой Россия целенаправленно и агрессивно присоединяет к себе все новые и новые территории, отодвигая границы от московских лесов на Западе, на Востоке, на Юге. Сии успехи не могли не привести к раздорам с исторически враждебно настроенными соседями. Прежде грозная Речь Посполитая доживала последние дни, шведская спесь присмирела на дне Балтийского моря и в безымянных могилах Малороссии. Но южный сосед был по-прежнему силен, поэтому начавшаяся в 1767 году война с Османской империей или Блистательной Портой, как ее называли в то время, ни для кого не явилась неожиданностью.
Победы Петра Румянцева у озера Кагул, на Ларге, у Рябой могилы, славная Чесменская виктория Алексея Орлова уже склоняли чашу весов на сторону России. Подписание мира на выгодных для Санкт-Петербурга условиях казалось таким близким, как вдруг, на диких степных просторах, еще плохо освоенных и малозаселенных русскими, начинаются события, впоследствии получавшие разное название, самое распространенное из которых до настоящего времени звучит так: Крестьянская война под предводительством Емельяна Пугачева.
В дальнейшем ход рассуждений мы будем сверять с самым авторитетным, на наш взгляд, источником — “Историей Пугачева” А.С. Пушкина. Кстати, все приведенные впоследствии цитаты взяты именно из этого замечательного труда.
Итак, опасные настроения среди яицких казаков начались еще с 1762 года — года восшествия на престол Екатерины II. В 1771 году калмыки, с начала века служившие русскому царю, решили оставить Россию и снестись с китайским правительством. Яицкому войску велено было остановить побег. Казаки подняли мятеж, который был подавлен всего лишь одною ротой гренадер с артиллерией.
Начало было стихийным, одним словом, обычный казачий бунт, каковые русская история знала во множестве. Мятежники не выступали под антифеодальными лозунгами, не покушались на российскую государственность и царскую корону. Они лишь боролись против притеснений, творимых местными чиновниками. Однако любой южанин знает, что степной пожар начинается неожиданно, распространяется быстро и неудержимо, а заканчивается лишь тогда, когда все вокруг выгорает дотла.
Самая известная, и самая, пожалуй, загадочная фигура во всей истории, это, конечно же, Пугачев.
“Незнакомец был росту среднего, широкоплеч и худощав. Черная борода его начинала седеть. Он был в верблюжьем армяке, голубой калмыцкой шапке и вооружен винтовкою”.
Споры же о том, кем в действительности был этот странный “незнакомец”, ведутся по сю пору.
С появлением Пугачева мятеж перерастает в настоящую войну, если судить по числу вовлеченных в нее с обеих сторон. Но не это главное. Исчезает первоначальная стихийность. С 1762 года события развиваются так, словно ими управляет какая-то опытная рука.
“Он (Пугачев, — А.П.) отличался дерзостью своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша тотчас по приходу казаков должен им выдать до пяти миллионов, покамест он обещал каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья”.
Несколько странные речи для безграмотного бродяги, не правда ли?
В селе Малыковке “по указанию крестьянина,(выделено мной, — А,П,) ехавшего с ним одной дорогою”, Пугачева ловят и отправляют под стражею в Симбирск, а оттуда в Казань.
19 июля 1773 года Пугачев совершает побег из-под стражи, причем, судя по всему, побег был прекрасно спланирован. Мало того, все произошло за три дня до прибытия в Казань из Петербурга утвержденного решения суда, “по коему Пугачев приговорен к наказанию плетьми и к ссылке в Пелым на каторжную работу”.
Вскоре Пугачев снова появляется среди яицких казаков, объявив себя убитым в Ропше императором Петром III. Известие быстро долетело до Петербурга и взволнованные придворные, роняя пудру с роскошных париков из уст в уста передавали самое страшное в России слово: “самозванец”. Екатерина, добросовестно изучившая историю своего нового Отечества, прекрасно знала, какие великие бедствия постигли Россию в начале XVII века, тем более, что из Оренбургской губернии приходили известия, леденящие кровь.
Повторюсь, что дикие степи за Волгой в те годы были еще мало заселены. То тут, то там построенные фортеции — праматери нынешних блок-постов призваны были защищать наши юго-восточные рубежи от киргиз-кайсацких набегов. Сии укрепления обороняли небольшие гарнизоны, вооруженные несколькими пушками, причем, практически везде цареву службу несли все те же яицкие казаки. Противостоять с такими силами многотысячной орде, осененной тем, что их за собою ведет законный Государь, было невозможно. Начались лютые расправы над пленными, отказавшимися присягнуть самозванцу.
“Слух о самозванце быстро распространялся. Еще с Будорниского форпоста Пугачев писал к киргиз-кайсацкому хану, именуя себя императором Петром III и требуя от него сына в заложники и ста человек вспомогательного войска”.
Нурали-хан предъявил оренбургскому губернатору Рейнсдорпу ряд требований, обещая изловить самозванца и выдать его законным властям. Сам же вошел в дружеские отношения с Пугачевым, а “киргизы стали готовиться к набегам”.
Повстанцы усиливались с невероятною быстротою. Осенью 1773 года, всего за две недели, горстка бунтовщиков превратилась в грозное трехтысячное войско, вооруженное двадцатью пушками.
Я не вижу нужды в дальнейшем пересказе тех жутких событий: они известны и подробно описаны в многочисленных исторических трудах. Но при внимательном изучении первоисточников невольно наталкиваешься на сведения, плохо поддающиеся объяснению до сих пор.
То, что мы упорно продолжаем называть “Крестьянской войной”, в корне отличается от подобных событий, имевших место в средневековой Европе. Вспомним самые крупные антифеодальные выступления западных народов, известные каждому школьнику. Это французская “Жакерия” 1358 года, английское восстание под предводительством Уота Тайлера в 1381 году и Крестьянская война в Германии 1525 года.
Разумеется, у подобных социальных катаклизмов есть и общие черты. Восстания XIV века в Англии и Франции были порождением Столетней войны и страшной эпидемии чумы, вошедшей в историю под названием “Черной смерти”. Немецкие потрясения были вызваны причинами религиозными.
В России пугачевскому бунту также предшествовала затянувшаяся война с турками и чума, занесенная из Задунайских степей. В 1771 году чума добралась до Москвы, вызвав отчаянный стихийный бунт. Дело не обошлось и без религиозных мотивов. Как утверждает Пушкин, Пугачев был раскольником, “илецкие, как и яицкие казаки, были все староверы”. К тому же бесконечное многообразие народов, населявших Поволжье, Заволжские степи и Южный Урал было нехристианского вероисповедания или же приняли Православие совсем недавно.
Теперь об отличиях.
Во-первых, как я уже говорил, с появлением Пугачева на Яике, пропадает элемент стихийности, столь свойственный подобным событиям. В города, деревни и крепости засылались люди, призванные подстрекать народ к мятежу.
“В Оренбурге оказалось волнение; казаки с угрозами роптали; устрашенные жители говорили о сдаче города. Схвачен был зачинщик смятения, отставной сержант, подосланный Пугачевым. В допросе он показал, что имел намерение заколоть губернатора”.
Поражает, насколько удачно было выбрано время и место для удара: дикий край, защищенный слабыми гарнизонами: самые боеспособные части воюют с Турками и усмиряют волнения в Польше. К тому же близость границы, водный путь через Каспий обещал легкий уход от возмездия в случае неудачи.
Во-вторых, от начала и до самого конца войны Пугачев пополнял свое войско за счет национальных меньшинств. Порой складывается впечатление, что главной целью организаторов мятежа было распространение возмущения среди “инородцев”.
“Оренбургские дела принимали худой оборот. С часу на час ожидали общего возмущения Яицкого войска; башкирцы, взволнованные своими старшинами, которых Пугачев успел задарить верблюдами и товарами, захваченными у бухарцев, начали нападать на русские селения и кучами присоединяться к войску бунтовщиков. Служивые калмыки бежали с форпостов. Мордва, чуваши, черемисы перестали повиноваться русскому начальству”.
В этой связи без удивления воспринимаются свидетельства не только о лютой жестокости сподвижников Пугачева, но и о разграблении и осквернении православных храмов.
“Мятежники в церкви разложили огонь, истопили избу, уцелевшую в выжженном предместии, и грелись попеременно. Пугачев поставил пушку на паперти, а другую велел втащить на колокольню”.
“В церкви, куда мятежники приносили своих раненых, видны были на помосте кровавые лужи. Оклады с икон были ободраны, напрестольное одеяние изорвано в лоскутья. Церковь осквернена была даже калом лошадиным и человечьим”.
Даже на заключительном этапе войны, когда Пугачев переправился через Волгу и поднял весь западный берег, национальный фактор остается определяющим.
“Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещеные стали убивать русских священников”.
В-третьих, ни Гильом Каль, ни Уот Тайлер, ни Томас Мюнцер не объявляли себя августейшими особами. Пугачев же, ничтоже сумняшеся, идет по дороге, проторенной Григорием Отрепьевым и Тушинским вором. Он казнит и милует, издает манифесты, разъезжает среди толпы, щедро разбрасывая деньги. Именно козырная карта самозванства позволяет воевать и сеять смуту так долго. Вспомним, что крестьянские войны средневековой Европы были скоротечными.
Именно верою людей в Пугачева, как законного Императора можно было объяснить следующий факт: даже после тяжелейших поражений от Михельсона в июле 1774 года его встречают на Западном берегу Волги “с образами и хлебом”.
“27 июля Пугачев вошел в Саранск. Он был встречен не только черным народом, но духовенством и купечеством…”
Еще одна любопытная цитата:
“Таким образом Пугачев со дня на день усиливался. Войско его состояло уже из двадцати тысяч. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую, Воронежскую и Астраханскую. Беглый холоп Евсигнеев, назвавшись также Петром III, взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воевод и дворян и везде учредил свое правление”.
Вот уже и забегал, заплясал по России жуткий призрак Смутного времени…
Здесь как раз настает время вопросов.
1. Почему Пугачев, дважды имея возможность направить свое воинство на Москву, не сделал этого?
В первый раз он связал себя бесполезной осадой Оренбурга, хотя это было еще самое начало восстания и дорога на старую столицу была открыта. Во второй раз он мог пойти на Москву после поражения под Казанью.
2. Из каких средств Пугачев платил жалованье яицким казакам, подкупал нужных ему людей, бравировал своей щедростью и т.д.? К тому же лично мне не верится, что на уральских заводах пушки ему отливали бесплатно. Объявивший себя Императором не имеет права быть нищим.
3. Его пленение, поведение на допросах, откровенный страх перед казнью достаточно убедительно свидетельствует о том, что он не был готов к такому повороту событий. Почему?
4. И, наконец, с какой стати война прекратилась как раз в тот момент, когда число сторонников Пугачева возрастало в геометрической прогрессии?
Объяснить это очередным военным поражением от Михельсона, которое случилось 25 августа 1774 года, очень трудно.
С самого начала войны пугачевцы бывали биты, когда сталкивались с регулярными войсками, ведомыми в бой профессиональными талантливыми офицерами. В открытом бою недисциплинированная, плохо вооруженная толпа ничего не могла противопоставить европейскому строю и картечи. Однако всякий раз после поражений от того же Михельсона война разгоралась с новой силой.
Все эти вопросы автоматически отпадают, если предположить, что за событиями 1773-75 годов кто-то стоял. Но тут же всплывает вопрос, известный со времен римского права — Cui prodest — кому выгодно?
Ответ кажется очевидным: внутренние осложнения в Российской империи были выгодны, в первую очередь, терпящей поражение за поражением Турции. Однако у Блистательной Порты в Европе был надежный и давний союзник — управляемая волей самого христианнейшего короля Франция.
Краеугольным камнем внешней политики Людовика XV была идея европейского равновесия сил. Крепчающая на глазах, вышедшая наконец-то из своих замшелых лесов Россия нарушала этот установившийся баланс. Громкие успехи русского оружия не могли устраивать Версаль, да и вообще, мало кто в Европе хотел усиления России.
Разумеется, мы можем лишь предполагать, что дальновидные вельможи французского короля, склоняясь над картой Российской империи, давно искали подходящее место для разжигания междоусобицы. Тут-то и пришлись как нельзя кстати яицкие казаки.
Появилась харизматическая фигура Пугачева, который вел себя так, словно чувствовал за своей спиной мощную поддержку. Между прочим, и по сей день мы не можем утверждать наверняка, кто был этот странный человек, который не умел читать по-русски, и в то же время поражал окружающих странными глубокомысленными афоризмами.
Наверное, его хозяева поставили перед ним определенные задачи: произвести возмущение на окраине России, поднять на борьбу многочисленные народы, проживающие в тех местах и, конечно же, разрушить недавно основанный город Оренбург, которому была уготована роль административного центра здешних диких мест. В случае успеха Россия потеряла бы свое влияние над огромной территорий. Поэтому Пугачев после каждого поражения упорно старался вернуться на Восток.
Если допустить правоту предыдущих утверждений, ответить на последний вопрос не составляет никакого труда.
Военный гений Суворова, взятие крепости Туртукай и победа при Козлуджи привели к подписанию 10 июля 1774 года в деревне Кючук-Кайнарджи мирного договора. Война с Османской империей закончилась. А за два месяца до этого в Версале умер от оспы главный блюститель политического равновесия в Европе — Людовик XV. В свете этих событий Пугачев со своими сторонниками перестал быть интересен своим хозяевам. Его дальнейшая судьба всем известна.
Русская история призывает к себе усердных и неравнодушных учеников, и, зачастую, лучшим учеником оказывается не тот, кто знает заранее заготовленный ответ, а тот, кто способен задать интересный, неожиданный вопрос.
На мой взгляд, в 70-е годы XVIII века Россия впервые столкнулась с явлением слишком хорошо нам известным в настоящее время. Никакой “крестьянской войны” не было. Выражаясь сегодняшним языком, в Заволжских степях действовали вооруженные бандитские формирования, покушавшиеся на территориальную целостность государства.