Поднимаюсь на третий этаж пятиэтажки на Беляева, а дверь квартиры уже открыта, и симпатичная жена Михаила Яковлевича Наганева Ульяна Федотовна встречает на пороге. А хозяин приглашает в свой маленький кабинет.

Хорошо знакомая обстановка 70-х годов прошлого века, периода развитого социализма, когда у людей появилась возможность как-то меблировать свои долгожданные квартиры – книжный шкаф и секретер, забитые книгами, аккуратно застеленный диван, стул, специальный, для посетителей. Свидетели эпохи с драгоценным содержанием внутри – альбомами семейных фотографий, книгами, авторы которых лично знали хозяина, записками самого Михаила Наганева, написанными каллиграфическим почерком, с точными датами, фамилиями, географией. На ковре над диваном – именная шашка, боевая сабля. Это подарок, это награда, это История. Здесь должен быть музей, иначе этот культурный слой, эта глыба «канет в Лету»…Здесь уже музей. Хозяину 91 год. Он говорит: «Вот если бы вы сутки здесь просидели, может, я успел бы все рассказать…

Жизнь Михаила Яковлевича Наганева просто готовый гениальный сценарий исторической саги-боевика «Однажды в России…» Два года восемь месяцев на передовой, под Москвой, под Сталинградом и под Курском…Восемь ранений. Матери на старшего сына Михаила приходили две похоронки…

— Это было весной 42-го под Загорычами. Тогда мне пришлось ликвидировать семь обрывов телефонной связи стоя по горло в ледяной воде. Когда связь была налажена и я вернулся в расположение своей бригады в состоянии переохлаждения, мне дали фляжку в которой был спирт. Я выпил ее полностью, даже не почувствовав вкуса, после чего проспал 26 часов. После этого случая меня наградили орденом Красной Звезды.

Там же под Загорычами  я потерял своего командира — лейтенанта Нахалова. Он был всего на 4 года старше меня: мне было 19, ему 24. Однако он уже успел послужить на Дальнем Востоке и получить нужный опыт. Поэтому он называл меня «сынок», относился ко мне очень хорошо. Я его никогда не подводил.

8 марта 1942 года наша разведгруппа под руководством лейтенанта Нахалова пробралась на передний край. Это было перед началом освобождения Загорычей. Район был очень хорошо укреплен и поэтому первая атака пехоты захлебнулась. Мы были отрезаны от своих и нас начали окружать немцы количеством не менее 40 человек. Ничего не оставалось делать, как вызвать огонь на себя.  После артобстрела немцы отступили, их осталось не более 15 человек. И когда мы поняли, что все получилось, мы спасены, лейтенант чуть привстал, обнял меня, после чего я почувствовал как обмякло его тело. Он получил снайперскую пулю точно в висок и умер у меня на руках. Я смог вытащить его с поля боя. Нашего лейтенанта мы похоронили с воинскими почестями.

Под Гусевкой в 42-ом вдвоем с комбатом Павлом Серпилиным подпили 3 немецких танка и 2 самоходных орудия. Дело было так. Немецкие танки пошли в атаку. Перед этим была мощная артподготовка. Артиллерийский расчет пушки находившейся рядом с нами погиб полностью. Тогда комбат принял решение заменить погибший расчет. Мы вдвоем смогли остановить танковую атаку подбив 5 единиц вражеской техники. В результате этого боя я получил тяжелое пулевое ранение, а комбат осколочное.  Когда мы оказались в медсанбате, командир нашей бригады полковник Тихомиров сообщил, что комбата Серпилина представят к званию Героя СССР, а меня к ордену боевого Красного Знамени. После лечения нас сразу отправили под Сталинград, где и погиб Павел Серпилин. А документы на мое награждение где-то затерялись во фронтовой неразберихе. О наградах мы тогда не думали, поэтому на такие вещи внимания не обращали.

 

В очень тяжелое окружение я попал под Сталинградом. Нас тогда было порядка 1000 человек. Боеприпасов практически не было. В атаку ходили практически в рукопашную. Тогда же я попал в плен. Удалось сбежать вместе с группой товарищей. Была острая нехватка самого необходимого: медикаментов, боеприпасов, продовольствия. Один раз нам попытались сбросить груз с нашего самолет, но из-за плохой ориентации «посылка» приземлилась у немцев. Из окружения нам удалось вырваться. В живых осталось чуть более 100 человек.

В составе сводного кавалерийского полка от Новочеркасского училища я участвовал в Параде Победы. Нас было 200 всадников и в Москву мы добирались своим ходом. Я никогда не забуду как встречали нас жители городов и деревень, которые мы проезжали. Это было огромное количество людей по обе стороны дороги, нас буквально забрасывали живыми цветами. Здесь была и радость за Победу и слезы по тем кто не вернулся. Такое не забывается…

—  Откуда вы родом? Откуда берутся такие, как вы?!

—  Дед, запорожский казак, еще турок и поляков гонял. В 100 лет за участие в революции 1905 года был выселен в Казахстан, в Акмолинскую область. Вишневский район, Белоярка. Это мое родное село. Трое мои дяди были героями Гражданской войны. Один из них по зову Ленина перешел из Белой в Красную армию. Мамин брат был комендантом Риги. Был убит из-за предательства жены. Дед погиб, когда ему было 118 лет. Я родился 20 августа 1922 года в поле под копной пшеницы, и маму со мной папа отправил домой: «Отдохни три дня и приходи…» А отца раскулачили в 1929 году, за то, что у него было две коровы, две лошади, 10 овец…Так нас обворовали, сделали нищими. Папа три года сидел в тюрьме, потом, работая на лесопильном заводе, простудился, заболел воспалением легких и умер в 29 лет, оставив молодую жену и шестерых детей. Самый маленький с голоду умер. Я старший. Поэтому пошел работать в 11 лет. Я жил то дома, то у дяди, чтоб маме полегче было. Работал в колхозе сначала пастухом, потом трактористом. В школе учился зимой, на пятерки, а по дисциплине…Бил таких, как сыночек председателя (который разорил нашу семью), на каждой перемене. А в комсомол меня не принимали. Нас было трое друзей. Мы работали по комсомольской путевке на строительстве железной дороги Акмолинск-Павлодар.

В воскресенье 22 июня, как только услышали, что началась война, пошли все вместе в военкомат записываться на фронт. Мне было 18 лет. Нас взяли, конечно. Вернулся с войны я один…

—  «В строю» вы уже 73 года…

—  На подвиги уже не гожусь. Мне 91 год, но силы еще есть. 30 лет отслужил в армии, а 43 года работаю в Совете Ветеранов. 20 лет был начальником испытательного участка ВЭлНИИ НЭВЗ. 20 лет проработал в системе ЖКХ НЭВЗ. 13 лет служил в воинской части на Хотунке. 7 лет работал помощником воспитателя в Суворовском училище. Мой воспитанник написал о суворовцах книгу, и обо мне там есть глава…

—   Вы — ветеран 62-й (8-й) Гвардейской (за Сталинград) бригады маршала Чуйкова, в которой из 6 тысяч человек в живых осталось 154…

—   А начинал войну я под Москвой. В отдельном артдивизионе, где пушки были на конной тяге, связистом, потом артиллерийским разведчиком: мы отвечали за корректировку огня по противнику. Связисты рисковали так же, как и разведчики. Это была передовая передовой. Все укрылись в блиндаже, а связист ползет под обстрелом…А потом меня в бригадную разведку перевели. За что? С товарищем мы проникли на территорию врага и повредили связь. Одного часового я приложил, а второму мы сунули кляп в рот и притащили в свою часть. Мне дали пять суток ареста за самовольство: «Отсидишь после войны». Начальник разведки узнал об этом случае и забрал меня к себе.

—  Откуда у вас было умение воевать?

—  А я же сын охотника, еще и стрелял метко. Мой хороший приятель был снайпером, на счету у которого было 300 убитых немцев. Одного из них я ему подарил. Лежим на крыше, загораем. Видим немца, а до него метров 500. «Я сниму его»,- говорю. «Не снимешь». Я убил его и говорю: «Запиши себе!» А про мужество я вам расскажу. Сержант Коваленко, мой командир отделения, пошел проверить связь, и нет его и нет. А мы знаем, что атака будет. Мне говорят: «Беги сам, посмотри, что там…» Иду, смотрю. Обрыва связи нет: лежит человек, зажал зубами провода и потерял сознание.

—  Какое мужество!

—  Не боятся на войне только дураки… Когда под Сталинградом выходили из окружения, пришлось вести ближний бой, а штыковую атаку немцы не выдерживали…Я вывел из окружения 7 человек и предателя. Бои в Сталинграде были страшные. Немцы разбрасывали листовки, переманивали на свою сторону. А после я видел плененного Паулюса этого длиннобудылого.

После Сталинграда нас бросили на Курскую дугу. Там я потерял шестерых своих товарищей, моих разведчиков. Шли в атаку на броне танка. Ребят я усадил вперед, сам сел сзади. Танк успел сделать два выстрела, и в башню ударил тяжелый снаряд. Всех в клочья, меня отбросило. Люди увидели, что я живой, оттащили подальше, и тут сдетонировал боекомплект… Сильно обгорел, потом в медсанбатах валялся…

Если вы видели фильм «Звезда», там была такая фраза: «Группа Марченко не  вернулась…» И все… Я набрел на это место, где их немцы атаковали, а тяжелораненых сожгли, и немец сфотографировался на фоне костра. А мы потом убили его и в планшете нашли это фото. Так я узнал, где и как погиб мой одноклассник Коля Марченко…

—  А брали «языков»?

—  Под Москвой финна здоровенного подкараулили. В блиндаже немцы, а он туда-сюда ходит, охраняет. Сам больше меня в два раза. Я его автоматом по голове, кляп в рот, и к нам… А на следующий день за мной посылают: «Наганев, твой финн пожелал увидеть, кто его взял…» Захожу. Ему говорят: «Вот этот солдат!» Он взбесился: «Щенок! Я б тебя одной рукой переломал!» А командир отвечает: «К счастью, получилось наоборот…»

—  Вас как будто оберегал кто-то на фронте…

—  Однажды сошелся в рукопашную один на один. Фашист успел выбить автомат из моих рук. Тогда я его схватил и выпрыгнул с ним со второго этажа, и полетели – он подо мной, я над ним, еще и в воронку глубиной с трехэтажный дом. Ему капут, а я только ногу повредил.

—  А как складывалось ваше личное счастье?

—  Когда после войны я служил в Новочеркасске, в Суворовском училище, в секретном отделе работала Катя Мамонова. В 1947 году Катя стала моей женой, а через 10 лет в феврале 1957 года умерла, оставив сиротами наших троих детей трех, четырех и девяти лет. Я детей сохранил, вырастил сам, не отдал ни в детдом, ни по родственникам. Дети получили образование, профессию, завели свои семьи, родили мне внуков. Потом моей женой 23 года, до самой своей смерти, была Мария Кузьминична, прекрасная женщина. И вот уже 27 лет мы вместе с Ульяной Федотовной. Я ее ласково зову Юлей. А двух «жен» выпроводил: я был нужен, а мои дети – нет… Сейчас сын Боря уже умер… Одна дочка живет в Москве, другая рядом со ной в Новочеркасске. Пятеро внуков, пятеро правнуков.

—  Вы один из немногих оставшихся в живых участников парада Победы в Москве…

—  После войны в составе конного дивизиона Новочеркасского кавалерийского училища мне пришлось отправиться на парад Победы в Москву. Скакали своим ходом, и люди во всех городах и селах встречали нас, радовались, дарили цветы… Нас было 200 сабель. Месяц репетировали на военном аэродроме под Москвой. Почему я не получил офицерского звания? Я скрыл, что у меня старое ранение открылось, потому что боялся, что отстранят от участия в параде Победы. Ведь отбирали лучших! А после парада конь ретивый тряханул меня, и я потерял сознание. Меня отправили в госпиталь на операцию, и пока я выздоравливал, надо было сдавать документы на звание. Так я и остался старшиной, а теперь старший прапорщик. Ну неважно, я же не за звание сражался.

…Что же это за люди такие? Что за семья, что за порода! Отец Михаила Наганева до тридцати лет успел шестерых детей родить. Поле обрабатывал, скот растил, на охоту ходил, создавал благосостояние семьи. Сын, едва достигший возраста совершеннолетия, оказался настоящим солдатом, зрелым, стойким, умным, храбрым. Как говорится, породистого щенка учить не надо? Его ценили, берегли, сами командиры с поля боя раненного выносили. И он ценил, берег, спасал своих товарищей. Неужели все это достоинство уйдет бесследно, вместе с эпохой? Вся эта российская широта и стать, огромный талант, вся удаль, смекалка и лихость? И до сих пор очевидно, что Михаил Наганев отлично учился в школе: пишет без единой ошибки, хорошие статьи, стихи. А по профессии Михаил Яковлевич бухгалтер, причем самоучка. Работал и начфином, и начпродом в военных частях, и снова его ценили, пытались друг у друга переманить, но всегда все отвечали: «Он нам самим нужен!»

Когда Михаил Наганев совсем молоденьким принимал присягу, его сфотографировали, и единственная фотография осталась у мамы. А когда Путин прислал Наганеву поздравительную открытку с 65-летием победы, Михаил Яковлевич посмотрел на фото: «А это же я!»

Низкий вам поклон, Михаил Яковлевич.

Перефразируя Роберта Рождественского, точно на всей земле не хватит мрамора, чтобы вылепить вас в полный рост.

Марина КОРВЯКОВА.