«БУДЕМ МЫ ИСКАТЬ ТЕБЯ В НЕБЕ СИНЕЙ СКАТЕРТИ»

«Пусть горе и печаль церковной свечкой тают,
Последнее «прости», последнее «прощай»,
Не плачь, мой друг, не плачь, никто не умирает,
И не они, а мы от них уходим вдаль…»

Прошел год с той поры как ушел из жизни Юрий Дьяков. Третий атаман Новочеркасска, первый спикер городской Думы, в последние годы — начальник военного управления Всевеликого Войска Донского.
Мой лучший друг.
И в самом страшном сне я не могла представить, что когда-то стану писать о нем в прошедшем времени. А настоящего и будущего уже никогда не будет. Я до сих пор не могу с этим смириться.
…Мы подружились в далеком 92-ом, когда я была начинающим журналистом, а он — атаманом донской столицы, живым и молодым воплощением нескольких поколений казачьих предков: громовой голос, которому никогда не требовался микрофон; козырьком надвинутая на глаза фуражка, на отчаянные, блистающие глаза; лихая улыбка, трогающая кромки губ, и погоны, уютно и гордо чувствующие себя на его плечах.
Однажды Дьяков рассказал мне, как из ночи в ночь ему снится один и тот же сон. Кавалерийская атака. Весенними пташками щебечет вокруг шрапнель. И он, не выдержав, не дождавшись сигнала военной трубы, с шашкой наголо и криком: «За мной!» наметом кидает коня вперед. И — не оглядывается. И — не знает: поскакал ли кто следом. Глаза моего собеседника при этом темнели, становясь похожими на глаза печального спаниеля, тоскующего по никогда не виданной им настоящей охоте. Прирожденный лидер, который пятиминутной речью мог увлечь за собой казаков куда угодно, хоть в поход на Индию, как это когда-то сделал Платов.
Дьяков стоял у самых истоков возрождения казачества. Сначала простым казакам, потом хуторским атаманом, станичным, а затем и столичным. В то время «казаковать» было не так-то уж и легко. Точнее сказать — совсем непросто. Это было связано с множеством личных проблем. Те, первые, возрождали казачью идею через собственные кровь и пот, теряя стабильную жизнь, работу, а порой и семьи. Слишком уж они были неудобны для всех. За ними пристально и постоянно наблюдали «соответственные органы» и пытались на них влиять. И, конечно, никаких «казачьих должностей», а тем паче «казачьих зарплат» в ту пору не существовало. Скорее наоборот: многие руководители старались избавиться от работников, надевших лампасы, чтобы не иметь проблем с государством.
Тогда, более двадцати лет назад, быть казаком было не то что не выгодно, но и опасно. Однако, вопреки обывательской логике, такие, как Дьяков, уходили из благополучия в опасность. Впрочем, и среди них Юра всегда был одним из самых ярких, самых смелых. Плевать он тогда хотел на все, кроме жгучего желания во что бы то ни стало возродить свой народ.
Когда казаки наткнулись на «государственную стену» и полнейшее официальное молчание федеральной власти по поводу движения возрождения казачества, то он прилюдно заявил: «Поставим пограничные столбы по реке Воронеж! Если мы им не нужны, то и они нам — тоже. Отобьемся!». Казаки разделили его мнение. Можно себе представить, какой прессинг «государственной машины» испытал тогда на себе человек, сказавший такое? Но когда Дьяков чего боялся?
На волне огромной популярности атаман Новочеркасска прошел в первый состав городской Думы, организовал там казачью фракцию, и возглавил новочеркасский парламент. Это сейчас наша Дума работает по более-менее накатанным рельсам: все-таки это уже пятый ее созыв. А тогда и рельс-то никаких в помине не было. Все приходилось начинать с самого начала, с чистого листа. Разрабатывать, не имея никакого опыта, все основополагающие для города решения, сидеть над ними ночами, спорить. Это при непосредственном участии Дьякова был принят первый Устав города, в котором Новочеркасск впервые в официальном документе был назван столицей казачества. Именно Дьяков со своей командой вернули городу герб с казачьей символикой. Стена имиджа Новочеркасска как провинциального промышленного городка рухнула. Рухнула под напором. И город снова стал Городом — столицей.
Юра, казак до мозга костей, гордился проделанным трудом, но ему была в тягость кабинетная работа в четырех стенах. Сколько раз мы с ним после многочасовых заседаний выезжали в займище, лежащее между Новочеркасском и Кривянской, чтобы просто подышать донским воздухом и молча посмотреть на степь, смыкающуюся на горизонте с небом и откатывающуюся назад вечным простором и вечной вольницей. Он без этого не мог. Всегда говорил: «Я чиновник по необходимости. А так мне бы шашку да коня, да на линию огня».
Ярким и напористым Юра был во всем. И однажды вернулся из Вешенской, где отмечался праздник шолоховской весны, неожиданно романтичным и задумчивым. Сказал: «Я влюбился и скоро женюсь». Я усомнилась: за два-то дня? «С первого взгляда и навсегда» — уточнил он. И добавил: «Нет, правда, Наташка, а я будто вижу все ее глазами, знаю ее мысли. Разве это не любовь? Скоро привезу ее сюда, познакомлю». И, действительно, всего через несколько дней он привез в Новочеркасск красавицу с глазами олененка Бемби — константиновскую казачку Ирочку, студентку мединститута. Она была с ним до конца. Их сын Саша сейчас учится в кадетском корпусе.
…Когда мэром Новочеркасска стал Анатолий Волков, Дьякову совсем не понравилось, как именно распоряжается святым для него городом пришлый человек, как ломает облик города донской сказки, подминает под себя казаков, сам не имея никакого отношения к донскому казачеству. Дьяков не стал прогибаться под неприятного для него человека, высказал ему все в глаза и выписался из новочеркасского казачьего округа, приписавшись к станице Кривянской. Занялся казачьими делами Октябрьского сельского района. Шутил: «Перестал быть асфальтовым столичным казаком, и к лучшему: к степи да земле поближе буду».
Спустя несколько лет его пригласили работать в правление Войска Донского — возглавить там военное управление. Казалось бы, это была так нелюбимая им чиновничья работа, да еще и работать предстояло в Ростове, в городе, по поводу которого Дьяков не испытывал никакого трепета, поскольку тот никогда не был казачьим. Но он взялся за нее, поскольку она предполагала возрождение по всему Дону конных казачьих дружин. И с приходом Дьякова они очень быстро восстановились. Он напористо вник во все нюансы конного дела, лично мотался по конезаводам, закупая для дружин породистых «дончаков» и «буденновцев». Постоянно бывал во всех девяти конных взводах Ростовской области, знал «в морду» всех коней. И особенности характера каждого.
Был у него и любимец — огромный красавец из кривянского конного взвода по кличке Ватман, которого Юра называл Васькой. «Васька» был до того сноровистый, что к нему боялись даже подходить. На конезаводе Дьякова предупредили, что конь проявлял характер с самого нежного жеребячьего возраста, и скорее всего для верховой езды он годиться не будет — только для воспроизводства. Слишком уж горяч. Но Дьяков изменил его нрав: изо дня в день привозил ему сахар и конфеты. Сначала страшно боялся, что конь вгрызется в ладонь, но тот неизменно аккуратно брал с руки лакомства, и уж тогда отходил в угол стойла и фырчал: не подходи, мол. А через несколько месяцев уже приветствовал Дьякова радостным ржанием и ластился к нему словно кот. «Васька» стал украшением и гордостью взвода. Им неизменно восхищались все, кто видел его в строю.
Впервые при Дьякове прошли многодневные конные полевые сборы, под Гуково. Тогда разбросанные по городам казачьи дружины превратились в настоящую казачьею конницу, наследницу той, которая некогда покорила всю Европу и которой восхищался Наполеон. И в деле ее возрождения сказались недюжинные способности Дьякова.
Да где они только ни сказывались!
На похоронах Юрия Войсковой атаман Виктор Водолацкий сказал: «Ему можно было поручить любое дело и знать, что он его выполнит. Разобьется, но выполнит». И я согласна с атаманом. Хотя бы еще и потому, что знала Юру гораздо дольше, чем он. А человек, который знал его еще намного дольше, первая учительница и соседка Полина Михайловна Кудинова рассказывала, как Дьяков, еще совсем малышом-дошколенком, соорудив себе подобие плаща и нарисовав усы, скакал на стуле и кричал: «Я мушкетел! Я мушкетел!» (поскольку последнюю букву «р» в слове еще не умел выговаривать.) Падал, расшибался, но продолжал «мушкетерствовать».
Таким он и остался до конца своей жизни — казачьим Д Артаньяном, который был один за всех. И умер двадцать лет спустя с начала возрождения казачества.
Опустела без него донская земля. Закопали мы год назад вместе с Дьяковым на старом новочеркасском погосте что-то самое лучшее в современном казачестве. Но мы встретимся, Юра, обязательно встретимся!

«А время пролетит так суетно, так странно,
Последнее «прощай», последнее «прости»,
Придет и наш черед безмолвно, неустанно
Глядеть идущим вслед и их хранить в пути».

*Автором использованы слова песен группы «Машина времени» и А. Розенбаума.