ТОГДА В КИЕВЕ

Наш постоянный автор Галина Ивановна Усынина в те годы жила в Киеве. Ее воспоминания – частица трагической истории. О ней рассказывает обычная женщина, жительница большого города, которого Чернобыль коснулся своим крылом…

В последний понедельник апреля 1986 года обычный ритм жизни Киева был нарушен: многие автобусы не вышли на свои маршруты. Было немало опоздавших на работу, а кое-кто вообще не смог до нее добраться.
Для нашего режимного предприятия пересечение проходной за 5 минут до начала работы уже считалось опозданием, а в тот день опоздавшие шли нескончаемым потоком в течение нескольких часов. Все это было непонятно и загадочно. Наш коллега, жена которого работала в Дарницком райисполкоме, как-то между прочим заметил: «Утром позвонили – в Чернобыле что-то случилось». Никто не придал этому значения. Мы были уверены, что ничего серьезного просто не могло случиться. С этой уверенностью мы прожили недолго.

***
Приближались праздники. В том году Международный праздник трудящихся 1 Мая и Пасха почти совпали.
Дома был ремонт. Еще не выветрились запахи краски и паркетной мастики, поэтому окна и балконные двери были распахнуты. Сквозняки овевали нас, ничего не подозревавших, весенним воздухом и радиоактивным смогом.
Никаких официальных сообщений для населения не поступало. На Крещатике прошла Первомайская демонстрация. В колоннах шли и дети.
Но еще до праздников появились признаки и события, заставившие встревожиться. Молодая листва киевских каштанов сначала порыжела, а затем стала коричневой.
Иностранные студенты спешно стали покидать Киев. При посадке в поезда они сбрасывали с себя все, что только возможно.
Напряженность нарастала. Уже кое-кто из киевлян побежали в разные стороны. Билеты на самолеты и поезда были раскуплены надолго вперед.
В то время, хотя мы и были атеистами, праздник Пасхи всегда праздновали. Это было из детства. Мы и для своих детей старались как можно ярче украсить этот праздник.
Как всегда я испекла пасхи, покрасила яйца и в приподнято-пасхально-майском настроении позвонила друзьям. Никто не ответил. Позвонила коллегам – то же самое. Выглянула с балкона на улицу – нигде никого. Промелькнула мысль: «Может уже дали «чёсу»?».
Включила приемник и стала искать «голоса». Шум, треск и грохот глушилок забивали передачу, но удалось расслышать:
«Советские граждане, коль вы так безразличны своему правительству, передаем правила поведения в радиационной обстановке:
— не пить молоко;
— не есть свежие овощи и фрукты;
— не стоять под деревьями;
— часто и тщательно мыться» и т.д.
Затем «голос» сообщил, что в Ростовской области намечается строительство такой же ненадежной атомной станции.
Есть в Киеве место, где на майские праздники собираются все киевляне – это ботанический сиреневый сад, раскинувшийся на склонах вдоль Днепра и спускающийся к Выдубицкому монастырю. Вот там и договорились мы с друзьями встретиться. Я приехала раньше. Людей почти не было. Ходили дружинники с красными повязками. Когда я наклонилась, чтобы понюхать ветку сирени, ко мне подскочили дружинники и предупредили, что этого лучше не делать.
Встретившись с друзьями, мы сразу же уехали.

***
После праздников официально было объявлено, что на атомной станции в Чернобыле произошла авария.
По телевидению выступил министр здравоохранения. Мы получили конкретные рекомендации поведения в радиационной обстановке. Допустимая норма радиации увеличилась с 15 до 50 микрорентген. Среди прочего рекомендовалось исключить сквозняки в помещениях, не употреблять щавель, продаваемые продукты держать под пленкой и отпускать из-под нее в пакеты.
Но этого казалось мало. Народ сам стал искать спасительные меры. На радость любителям рекомендовалось пить «горькую». Из аптек исчез спиртовой раствор йода. Его стали принимать, чтобы защитить щитовидную железу от радиоактивного йода с очень малым периодом полураспада.
Я позвонила своей знакомой, заведующей терапевтическим отделением в больнице на Соломенке – Марии Семеновне Герман.
Мы познакомились в начале благословенных 70-х в санатории «Золотой пляж» в Ялте. Мария Семеновна была красивой средних лет женщиной, добрым человеком и умным доктором. Не однажды впоследствии она выручала меня. Вот и тогда на мой вопрос пить или не пить йод, категорически не советовала, объясняя опасность ожога пищевода, с чем ее отделение и оказалось переполненным.
На работе достали счетчик Гейгера и сделали прибор для измерения радиации со шкалой 3 млрентгена. Смог представлял собой рассеянные радиоактивные липкие частицы. Их практически было невозможно удалить с ковровых, меховых и тканых изделий. С гладких поверхностей их можно было смыть водой. Этим мы и занимались и дома и на работе.
Мой двухтумбовый стол в простенке между окнами подвергался более всего «опылению», т.к. напротив была дверь, а духота не позволяла держать окна закрытыми. Я его тщательно обмывала. В левой тумбе находилась используемая в работе техническая литература. Решив протереть содержимое тумбы, я за книгами обнаружила маленький букетик бессмертника, сорванный мной на лесной поляне под Иванково за год до аварии. Тогда профсоюзы устроили нам в выходной день поездку за грибами и черникой. Искать грибы и рвать чернику мне не хотелось, и я просто бродила, восхищаясь чарующей красотой лиственного леса. Оказавшись на поляне, я увидела песчаный косогор, покрытый золотистой растительностью. Подойдя поближе, я поняла, что это цветущий бессмертник. Сорвав небольшой букетик, я принесла его на работу, чтобы полюбовались им те, кто не поехал с нами. Я забрала его домой и поместила в стеклянную шкатулку. Он напоминал мне тогда, что тот лес превратился в призрак, зияющий радиацией, навсегда ставший недоступным всему живому. Горькое отчаяние мое передано в стихотворении:

ЧЕРНОБЫЛЬ
Прячу лицо я от горя в ладони,
Нам бы сгореть от стыда поневоле.
Все мы заложники, все мы в полоне,
Грех не дает и мечтать нам о воле.
Мир раскололи мы надвое сами,
Апофеозом невежества стали.
Рок смертоносный как коршун над нами,
Мы для него – обреченные стаи.
Бережно я сохраняю букетик,
Сорванный некогда в будущей зоне.
Мертвых цветов
под названьем бессмертник
Горькую память о чистом сезоне.
Киев.

***
Радиация была повсюду. Она липла к одежде, оседала на волосах, мы вдыхали ее, и слизистая оболочка в наших носах, травмируясь, образовывала корочку. Уже многие в транспорте ехали с закрытыми глазами – появилась сонливость.
Как-то на базаре я купила яблоки и, принеся на работу, решила проверить. Взяв яблоко в левую руку, щуп – в правую, стала водить им по яблоку. Везде было около 50 мкрентген, и вдруг стрелка забилась об ограничитель на шкале. Проверила яблоко на столе – норма. Поднесла щуп к ногтям, и снова стрелка дернулась и забилась об ограничитель. Радиация оказалась под ногтем. Оказывается, было предупреждение – ногти срезать.
Чтобы радиация не влипла в асфальт, его посыпали песком, который затем уборочные машины сметали к обочинам дороги, а уже люди «по разнарядке» с работы грузили его в огромные целлофановые мешки. Мешки затем вывозились. В зимнее время радиоактивный снег грузили на платформы. После таких работ спортивные брюки мне пришлось выбросить.
Нервозное состояние, время от времени охватывающее нас, снималось неизвестно откуда появившимися анекдотами. Обычно их приносили из мужских туалетов курящие коллеги. Анекдоты носили чернобыльскую направленность. Они не задерживались у меня в памяти, и запомнился только один, поскольку вызвал у меня «исследовательский дух».
Анекдот гласил: «Если хочешь быть отцом, срочно … заворачивай свинцом».
Меня заинтересовала толщина покрытия.
В домашней библиотеке 12 томов Феймановских лекций по физике позволили по вечерам заинтересованно штудировать ядерную физику, выискивая из прессы сообщения об излучениях радиоактивными частицами. Помнится, сообщались и характеристики излучений.
Мой расчет определил толщину свинца около 3 см. Это было продолжением анекдота.
Наши родственники были крайне обеспокоены. Просили ехать к ним.
Откуда-то, с далекого севера, получаю телеграмму: «Срочно все бросай, вылетай, встретим, поможем, обустроим». Это звала меня парочка, с которой когда-то в санатории просидела за одним столом в столовой 24 дня.
Мы всем сообщали, что у нас все в норме и ничего страшного.
Куда же было ехать, когда мы все работали и чистили, мыли любимый город.
В ту весну мы не гуляли в парках и вдоль склонов Днепра, не наслаждались трелями соловьев, не любовались вечной красотой Киева.
Несмотря на радиационную обстановку, производственный план нам не корректировали, и шла обычная работа.
В 1986 году в КБ ПО «Киевский радиозавод» разработки шли по нескольким направлениям, в том числе и связанные с разработкой крылатых ракет и систем с числовым программным управлением.

***
Занятия в школах сократили и стали вывозить детей из Киева. Мне довелось видеть, как провожали второклашек. Все они были нарядно одеты. У девочек огромные белые банты, у мальчиков – строгие костюмчики. Попарно, взявшись за руки, они заходили в сияющий новенький «Икарус», а чуть поодаль стояли съежившиеся от беспокойства родители.
Я невольно вспомнила, как в феврале 1943 года меня с другими детьми на телеге, запряженной коровой, чудом уцелевшей от оккупантов, закутав нас в ватные одеяла и забросав соломой, увозили от «Катюш» в обледенелую степь наши матери.
Не часто ли в нашем Отечестве приходится увозить, спасая, детей?
Скоро Киев остался без детей. Создавалось ощущение мертвого города. Как будто исчезли птицы. А если вдруг видел ребенка, то охватывал страх: почему он здесь?
В мае мне пришлось замещать начальство. Наряду с производственными проблемами приходилось сдерживать эмоции и сохранять спокойствие коллектива. Особенно меня заботили мамочки с детьми. Не все дети вывозились так организованно, как я описала выше. Родителям самим надо было решать свои проблемы, а мне надо было помогать родителям. Большую помощь всем в то время оказывали проводники на железнодорожном транспорте, доставляя детей к встречающим их бабушкам.
С 5 июня меня ждала путевка в санаторий «Лесная поляна» в Пятигорске. Достать билет было невозможно. Мой сын, в то время молодой специалист, работал на ВЦ Аэрофлота. Тщательно он и его друзья «ловили» мне билет и только на 7 июня поймали.
Я улетала, но радости не было: сын оставался в Киеве. Я звонила ему чуть ли не каждый день, и однажды телефон взяла соседка и сказала, что сынуля отправлен в Луганск на 4-месячные курсы по программированию. Из Киева стали высылать молодежь.
Только после этого я предалась отдыху и отправилась на Бештау. Еле вскарабкавшись на вершину и растянувшись совсем без сил на траве, я ртом срывала землянику, которая своими ягодами касалась моего лица.
И здесь инструктор сказал, что Бештау начинена ураном.
Мне стало не по себе. От этой радиации нигде не скроешься.

Галина Усынина.

P.S. В конце 90-х, приехав в Киев проведать сына, я пригласила в Новочеркасск своих соседей отдохнуть от радиации.
Сосед, работавший в институте полупроводников, где тщательно велись наблюдения за фоном, сказал: «Я видел выпущенную ЮНЕСКО карту мира после 10 лет Чернобыльской аварии. Киев – чист. Здесь песок. Всё куда-то провалилось и исчезло, а на Ростовской области лежит большое цезиевое пятно и никуда не девается, поскольку там суглинок». Интересно, учитывают ли это при выборе места строительства АС, на всякий случай?