От нашего уже постоянного автора Александра Куталева пришло письмо: «Уважаемая Елена Михайловна! А вы принимаете рассказы, не касающиеся учёбы в НПИ? Я хочу вам предложить историю моего голодного и холодного военного детства, если рассказ вам подойдёт, напечатайте его, если нет- выбросите в мусорную корзину. Правда, сейчас рассказ не ко времени, но приближается 70-я годовщина начала Великой Отечественной войны, и, если вы примете рассказ, то он может как раз войти в тему. Всё меньше остаётся истинных участников войны, возможно, что и мои воспоминания понадобятся?».
Понадобятся, Александр Сергеевич, еще как понадобятся! Не видать им мусорной корзины… О военном детстве старшего поколения мы писали уже не раз. Вот еще одни свидетельства очевидца, участника тех событий.

70 лет тому

Великая Отечественная война началась через три дня после того, как мне исполнилось 4 года. Родился я 19 июня 1937 года, в день, когда знаменитые лётчики В.П. Чкалов, Г.Ф. Байдуков и А.В. Беляков находились над Северным полюсом, совершая свой известный перелёт из Москвы в Ванкувер (Канада). Родился я ровно через год после смерти Максима Горького, в год, когда в Советском Союзе отмечалось столетие гибели на дуэли А.С. Пушкина, так что, возможно, что своё имя Александр (а с отчеством – Александр Сергеевич) я получил в честь этого события.
Довоенное время в моей памяти не сохранилось. Помню отдельные фрагменты: приснившийся мне кошмарный сон, как из-под бабушкиного сундучка вылезало огромное свиное рыло, наподобие выдуваемого из щели под сундучком воздушного шара. Помню, как отец привозил на велосипеде с охоты добытую им дичь (дикие утки, прудовые курочки). Я его встречал с охоты, и он подвозил меня на раме велосипеда к крыльцу дома. Остался в памяти и своеобразный запах дичи.
Жили мы в двухквартирном саманном жилом доме по Пионерскому переулку станицы Ново-Александровской (так она раньше называлась, теперь это город Новоалександровск). Наша квартира состояла из сеней, маленькой кухни и жилой комнаты, в которой проживали мать с отцом, я и две моих старших сестры 1928 года рождения – Аня и 1930 года рождения – Майя.
Начало войны не оставило следов в моей памяти. Зимой 1941-1942 гг. через нашу станицу проходила на фронт какая-то артиллерийская воинская часть, и у нас во дворе стояла пушка. Когда меня выпустили погулять, и я подошёл к пушке, солдат, находившийся у нее, поднял меня на руки, посадил верхом на ствол и угостил из солдатского котелка очень вкусной кашей с тушёнкой.
В соседнем доме поселили беженцев из Украины: Екатерину Васильевну Кучерук с сыном Павлом, моим ровесником. Мы с ним дружили, у него были настоящие детские санки с металлическими полозьями (чему я страшно завидовал). Это была семья командира заставы с нашей западной границы, сам он пропал без вести.
Большинство наших родственников по матери жило на хуторе (в наших краях «хутор» — деревня, «станица» — село. В станицах и сёлах были церкви, в деревнях и на хуторах церквей не было). Осталось в памяти и моё первое впечатление от поезда с паровозом. Мы как раз ехали из гостей домой с хутора на телеге и подъезжали к железнодорожному переезду, когда перед нами по путям проехал поезд. Мне показалось очень странным то, что такая огромная цепь вагонов превратилась в маленький, уплывающий от нас прямоугольник (вид с торца поезда).
Летом 1942 года взрослые заговорили: «Немец идёт!», и я представил себе как в нашу кухню входит высокий мужик, лет тридцати, в длинном плаще цвета бронзы, с короной на голове в виде острых, как кинжалы, перьев, торчащих в разные стороны. Не знаю, почему я представил себе немца именно в таком виде, то ли возникли ассоциации с картинками из учебников моих старших сестёр, то ли с картинками из газет.
Отец мой был коммунистом, работал бухгалтером в Райпотребсоюзе, у него была бронь, и в армию его сразу не взяли. Перед самым приходом немцев в станице организовали партизанский отряд, в который попал и мой отец, ему было в то время 36 лет. Так как в наших степных местах лесов не было, то отряд должен был воевать в лесных предгорьях Кавказа. Отцу дали телегу с лошадью, на которой первым рейсом мать отвезла нас с сёстрами и частью домашних вещей на хутор к моему деду по матери, вторым рейсом забрала остальной домашний скарб. Во время второго рейса началась бомбёжка станицы немецкими самолётами, мы с хутора видели эти самолёты (хутор находится в 5-ти км от станицы). Но для матери этот рейс оказался удачным: её только ударило в бедро куском грунта от разрыва бомбы, вследствие чего у неё на бедре появился большой, диаметром примерно 15 см чёрный синяк.
По рассказам взрослых, после ухода из станицы станичных и районных властей все магазины были разграблены жителями. В центре станицы стоял маслобойный завод для производства масла из подсолнечника. Масло на заводе хранилось в больших чанах, вкопанных в пол. Говорят, что при разборе этого масла жителями были случаи утопления людей в масле.
На элеваторе станицы хранился собранный к тому времени урожай зерна. Власти станицы приказали поджечь элеватор и хранилища зерна, чтобы зерно не попало врагу.
После переезда на хутор мать закопала в землю отцовские охотничье ружьё и велосипед.
Немцы появились на хуторе в середине дня 23 августа 1942 года (дата – по словам взрослых). Был жаркий ясный солнечный день, все жильцы нашего дома находились во дворе, и с нашего двора хорошо было видно контору и колхозный амбар, находившиеся от нашего двора примерн, в ста метрах на открытом, незастроенном пространстве. Мы увидели, как к правлению колхоза и находившемуся рядом амбару подъехали на грузовиках немецкие солдаты и сразу начали прикладами винтовок сбивать замки с дверей строений. Одежда немцев состояла из касок, чёрных трусов и сапог, больше на них ничего не было.
У нашего деда был лучший дом на хуторе: единственный дом под железной оцинкованной крышей. Другие дома были крыты черепицей, камышом (прудовым тростником) или соломой. Видимо, поэтому к нашему дому подъехал маленький открытый автомобиль, из него вышел надменный, небольшого роста, немецкий офицер, одетый в серую обтягивающую форму, в форменной фуражке, в пенсне, и сразу потребовал: «Сало, яйки, млеко!». Женщины начали кормить этого офицера.
Это была фронтовая немецкая часть, и после отдыха она направилась дальше, а на хуторе оставили гарнизон, состоящий из неблагонадёжных или слабых здоровьем немцев и румын. Дом деда состоял из двух комнат: в одной располагалась кухня с большой русской печью, вторая комната была жилая, большая. (Дом стоит и сейчас). Нас всех: деда, бабушку, их дочь Марию (умерла 12.01.2011 г.) и нашу семью из четырёх человек выгнали в маленькую кухню, а большую комнату заняли 12 немцев из штаба гарнизона.
На крыше установили антенну, по всему хутору протянули провода телефонной связи из проводов в красивой виниловой изоляции разного цвета. Провода навешивались на деревья, столбы, а иной раз прокладывались прямо по земле, по огородам. Девчонки без всякого злого умысла вырезали ножницами в укромных местах куски чёрных, красных, зелёных, синих, жёлтых и белых проводов, снимали с проводов изоляцию и, нанизывая маленькие кусочки изоляции на нитку, делали себе бусы. Немцы сильно ругались, топали ногами, но кардинальных мер к «диверсантам» не применяли.
Надо сказать, что гарнизонные немцы вели себя по отношению к нам довольно лояльно. Один из немцев признался «втихаря» нашим взрослым, что он коммунист. Бывали случаи, когда немцы угощали нас, детвору, конфетами, которые они получали в посылках из Германии, отдавали нам разные коробки и коробочки, служившие нам игрушками. Румыны же вели себя с русскими довольно жёстко: на полевые работы по уборке оставшегося в полях урожая выгоняли народ плётками.
Немцы заставили наших взрослых выкопать во дворах траншеи (щели) для укрытия во время возможных бомбёжек, но нас так и не бомбили. Во дворе стояли немецкие мотоциклы с колясками, и мы, детвора, просили немцев покатать нас, но постоянно получали отказ: немец показывал пальцем вверх (самолёты) и говорил: «Пух, пух», намекая на обстрел с воздуха.
Детворы в то время на хуторе было очень много. У моего деда по матери было 10 детей: Тимофей, Капитон, Георгий, Виктор, Андрей, Анатолий, Анастасия (моя мать), Ефросинья, Нина и Мария. К началу войны у пятерых из них были семьи, в которых было 13 детей (в том числе и я). 12 из них жили на хуторе, недалеко от дома нашего деда. Были на хуторе и другие многодетные семьи, и вся детвора старалась держаться как-то вместе. У нас были соседи – Вершинины, их дети были блондинами и почему-то немцы их страшно ненавидели: стоило Вершининым зайти в наш двор, как немцы их выгоняли: «Вэг! Вэг!». Самого старшего из моих двоюродных братьев, Алика (сына Андрея, ему в то время было 15-16 лет) во время купания на пруду двое немцев взяли за руки и за ноги и бросили, шутки ради, с берега в пруд. При падении он повредил ногу в области щиколотки и так и остался на всю жизнь инвалидом.
Во время оккупации я не помню, чтобы я страдал от голода, но в большом дефиците были спички, мыло, швейные иголки, нитки, керосин. Огонь добывали с помощью кресала (кусок напильника и кремнистый камень). При ударе напильником о камень вылетали искры, поджигавшие вату, которую держали рядом с местом удара. Для этой цели лучше всего подходила вата, взятая из телогрейки. Моя мать добывала огонь с помощью капсюлей для охотничьих патронов, оставшихся от запасов отца. Капсюль ложился на камень, чашечкой вверх, на него ложился кусок ваты, смоченный керосином, в чашечку капсюля устанавливался гвоздь, и по нему ударяли молотком. При ударе вата вспыхивала.
Из-за дефицита керосина для освещения применяли каганцы (блюдце с налитым в него растительным маслом, в масло укладывался фитиль из верёвки, конец фитиля укладывали на край блюдца и зажигали). Свет от каганца был слабым, фитиль горел с треском, в помещении стоял неприятный запах горелого масла.
В качестве сладостей ели сахарную и обыкновенную свеклу (с тех пор я свеклу не употребляю в пищу). Из-за дефицита муки ели лаваши (лепёшки из кукурузной муки) и мамалыгу (каша из кукурузной крупы).
Из детей моего деда по матери на фронте были семь человек: Тимофей, Капитон (холостяк), Георгий, Виктор, Андрей, Анатолий (холостяк) и Нина (незамужняя). С войны вернулись трое: Капитон, Георгий и Нина, остальные погибли или пропали без вести.
О пропавшем без вести Викторе нам удалось узнать кое-что уже после войны. Партышев Виктор Фёдорович служил командиром кавалерийского эскадрона. Во время боёв за Киев бал ранен и попал в плен к немцам. Вместе с ним попал в плен и его коновод из эскадрона. Когда немцы вели колонну пленных через лес на запад от Киева, Виктор уговорил пленных напасть на охрану и освободиться. Охрана была немногочисленная, пленных было много, и они быстро расправились с охраной, поубивали её (кроме одного немца, он сбежал) и Виктор дал команду: «Разбегайтесь в разные стороны». Виктор убегал вместе с коноводом. Добрались до какой-то деревни, и украинские женщины приняли их в свои семьи, выдав за своих мужей.
Сбежавший немец, видимо, тоже попал в переделку от своего командования, и его повели по окрестным деревням искать сбежавших пленных. Как написал коновод, немец был с разбитой «мордой». Так вот, коновода немец не узнал, а Виктора узнал и назвал его организатором побега, что и было на самом деле. Виктора схватили, долго били, стволом винтовки ему пробили щеку, выбив зубы и, в конце концов, повесили в райцентре – городе Макарове Киевской области.
Всю эту историю описал оставшийся в живых коновод. Уже после войны, в шестидесятых годах прошлого века он написал письмо в Новоалександровский военкомат, а оттуда письмо передали Капитону, которого хорошо знали. Капитон Фёдорович, мой дядька, переслал это письмо мне. Я в то время уже работал недалеко от города Макарова и принялся за поиск могилы своего дядьки Виктора. Деревня, где скрывался Виктор, попала в зону затопления Киевского водохранилища, куда переселили жителей – неизвестно. Обращался в военкомат Макарова, оттуда мне сообщили, что сведений о местонахождении могилы Виктора у них нет. Обращался я и к жителям Макаровского района через районную газету, разместив в ней копию письма коновода, но и эти поиски оказались безрезультатными. В шестидесятые годы была очень популярна телепередача о поисках героев Великой Отечественной войны. Вёл её известный писатель, автор книги «Брестская крепость» Сергей Сергеевич Смирнов. Обратился я и к нему, но ни телепередачи, посвящённой этому эпизоду войны, ни ответа на письмо я не увидел.
Сын Виктора – Партышев Александр Викторович живёт сейчас в Киеве, а дача у него как раз в тех местах, недалеко от которых разыгралась вышеописанная история.

Судьба моих дядек Тимофея, Андрея и Анатолия мне неизвестна.
Отец воевал в партизанском отряде в горах Кавказа. О действиях этого отряда командиром партизанского отряда написана книжка «Пламя гнева», изданная Ставропольским книжным издательством в послевоенные годы. Есть в книге и фамилия моего отца, но с небольшим искажением. В этом отряде воевали бывший военком района Круглов, бывший начальник милиции района Пугач, Волков (его должность мне неизвестна). Я знаю эти фамилии, потому что с дочерьми вышеуказанных партизан я проучился в школе с 1-го по 10-й класс. Пугач и Круглов погибли в одном из аулов Кавказа, о чём ниже.
Партизанский отряд крупных боевых действий не проводил, действовал, в основном, на вражеских коммуникациях: уничтожал отдельные небольшие группы немцев на дорогах, резали телефонные линии связи, уничтожали связистов и связников на мотоциклах. На лесной дороге между двумя деревьями натягивали стальную проволоку на уровне груди мотоциклиста, и при проезде мотоциклиста по дороге ему проволокой отрывало голову.
В конце концов, немцам надоели действия отряда, и они были вынуждены послать на уничтожение партизанского отряда специальную карательную часть. Под нажимом карателей отряд стал отходить выше в горы, начиналась зима, в горах было много снега.
В отряде не хватало тёплой одежды, продуктов, заканчивались боеприпасы. В качестве пищи использовались грибы, любая дичь, ели даже отваренную в воде кожу с поясных ремней, ботинок. Часть партизан не выдержали нагрузок, сказавшись больными, ушли из отряда и отправились домой. Многим удалось добраться до дома живыми (в их числе был и Волков).
При подходе отряда к перевалу Кавказских гор на пути отряда попался аул с местными жителями. Комиссар отряда Круглов потребовал от командира завести отряд в аул накормить партизан и дать им немного отдохнуть. Командир отказался, и отряд разделился на две группы: во главе одной был командир, другой – комиссар. Отец остался с командиром, и группа, возглавляемая командиром пошла дальше к перевалу, а оставшиеся направили в аул разведку.

(Окончание следует).