«Что было, то было…» — так называется книга Николая Николаевича Красулина, нашего современника, коренного новочеркасца, кандидата технических наук, человека, более сорока лет отдавшего Новочеркасскому политехническому институту. Многие ее страницы посвящены предвоенным и военным годам, которые на всю жизнь запечатлелись в памяти автора. Некоторые из них мы представляем вам сегодня. Остается добавить, что эту книгу издал сын Н.Н. Красулина – Никита Николаевич, а значит — дети дорожат историей своих предков, своей Родины.

ВОЙНА, ВОЙНА, УРА-А-А!
В один прекрасный летний день мы, всласть накупавшись и набегавшись, возвращались с реки домой. И тут что-то необычное привлекло наше внимание. На улицах, всегда в это время пустынных, бросалось в глаза непривычное скопление людей, которые, собравшись в небольшие кучки, что-то негромко, но оживленно обсуждали. Когда мы подбежали к моему дому, то из него вышла мама и, глядя на нас какими-то скорбными, излучающими мудрость и печаль, глазами, тихо-тихо сказала:
— Мальчики, война!.. Только что по радио Молотов говорил, что напали фашисты…
Что тут началось! С каким-то диким восторгом мы стали вопить:
— Война! Война! Ура-а-а!
Мы выражали этот свой восторг так бурно, считая, что теперь наконец-то сбудется наша заветная мечта, и доблестная Красная Армия так покажет этим фашистам, что у них навеки пропадет желание совать свое, как писали тогда в газетах, свиное рыло в наш советский огород!
Стоявшие на улице люди недоуменно повернули головы в нашу сторону, а мама, скривив губы не то в улыбку, не то в горькую гримасу и, продолжая смотреть на нас тем же скорбным взглядом, еле слышно пробормотала:
— Эх, ребятки, ребятки…, — и тихо ушла.
Многое из того, что было недоступно нашему пониманию, чувствовала и предвидела моя проницательная мама.
Сколько лет прошло с тех пор, сколько событий свершилось. Очень давно окончилась эта проклятая война, давно уже нет на свете мамы, но я ясно помню ее мудрый взгляд и искривленные в жалкую улыбку губы…

НАЧАЛО ВОИНЫ
К великому удивлению и горькому разочарованию, начало войны складывалось явно не в нашу пользу. Вместо ожидаемого решительного рейда в стан противника в военных сводках скромно перечисляли названия населенных пунктов, оставленных нашими войсками. Появились такие совершенно немыслимые понятия, как Минское направление, а вскоре даже — Смоленское.
Это как-то слегка поколебало нашу веру в доктрину о разгроме врага на его собственной территории, но мы наивно полагали, что фашисты, совершив коварное, а главное, внезапное нападение, как утверждала пропаганда, теснят наши малые пограничные силы. Помните сказку о мальчише-Кибальчише: «стоит нам только день простоять, да ночь продержаться», как подоспеет регулярная армия, и от проклятых буржуинов пух и перья полетят!
Мы также с надеждой ожидали, что после покушения Гитлера на первую в мире социалистическую республику рабочих и крестьян дружно поднимутся угнетенные и несчастные германские рабочие и с криками «Рот фронт», помните: в городе даже кинотеатр был с таким названием, тут же устроят революцию и свергнут ненавистную власть империалистов-угнетателей и их кровавых пособников — фашистов. Но, к великому сожалению, как мы ни ожидали, этого так и не случилось. Вместо желанного нами быстрого разгрома врага стало твориться что-то несуразное. В газетах как-то невнятно стали прорываться сведения об окружении под Киевом. А слухи, которые во все тяжелые времена являлись важнейшим источником информации, были еще нелепее…
По официальным сводкам продвижение вглубь нашей территории обходилось врагу очень недешево. Фашистов, которые перли напролом, тучами уничтожали наши отчаянно оборонявшиеся мужественные воины — совсем как Анка из пулемета косила цепи наступающих каппелевцев. Одно только было неясно — откуда у фашистов столько буржуев, что их никак не могут до конца истребить? Нам и в голову не приходило, что на стороне Гитлера сражаются те же пресловутые германские рабочие, на которых мы возлагали столько надежд, и что они тоже защищают интересы социализма, только своего. Вот как оказывается можно задурить головы людям — ведь и те и другие считали, что они сражаются за правое дело.
Война громыхала где-то далеко, а жизнь в городе, особенно наша ребячья, шла своим чередом. Дыхание войны доходило до нас косвенно — мужиков гнали на фронт, школы переоборудовались под госпитали, благо был опыт финской кампании. Появились первые печальные извещения… Стало хуже со снабжением продуктами, и поговаривали о скором введении карточек.
Мне лично повезло — в первые дни войны даже удалось первый и последний раз в жизни побывать в пионерском лагере, который располагался в одной из больших станиц прямо на берегу Дона. Там, в относительной изоляции, вообще ничего не напоминало о войне. Мы маршировали строем, пели традиционные песни о картошке и герое стрелочнике, ценою жизни предотвратившем подстроенное диверсантами крушение, купались в Дону и играли в увлекательные военные игры.
Вернувшись из лагеря, я сразу же заметил перемены — продукты выдавались по карточкам, а по улицам в грязно-серых халатах прогуливались раненые, которыми были изрядно забиты несколько школ и корпусов Индустриального института, превращенных в госпитали.
Военные сменили яркие мундиры с разноцветными петлицами и золотыми галунами на очень незаметную полевую форму защитного цвета, причем различить бойцов и командиров можно было только вблизи, так как форма у тех и других была одинаково скромного покроя, а знаки отличия в петлицах того же защитного цвета. Правда, бойцов отличить от командиров (в те времена слова «солдат» и «офицер» применялись исключительно для обозначения вражеского воинства) можно было еще по обуви. Бойцы носили грубые ботинки и несуразные обмотки, перетягивающие ноги от щиколотки до колена, что делало их издали похожими на каких-то нелепых тонконогих козявок, из-за чего женское население пренебрежительно называло бойцов — «мослами». Командиры же позволяли себе щеголять в начищенных до зеркального блеска хромовых сапогах.

(Продолжение в следующем номере).
Через город проходила, да и теперь проходит, магистральная дорога, соединяющая восточную Украину с Ростовом и Кавказом. По этой дороге, которую все называли «трассой», беспрерывным потоком, не останавливаясь даже в ночное время, двигались вереницы беженцев из западных областей. Пожилые женщины, старики и многочисленные ребятишки были грязны, нечесаны и как-то по-особенному хмуры. Чувствовалось, что им во время вынужденных скитаний уже пришлось повидать и испытать то, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Перемещались беженцы на скрипучих телегах-развалюхах, забитых жалким скарбом — перинами, сундуками, узлами, за которые, проезжая через город, цепко держались руками их обладатели. Были случаи, когда лихие люди, да что греха таить, иногда и наша отчаянная братия, пытались поживиться за счет этих несчастных. Почему-то особенно запомнились тощие полудохлые клячи, которые, понуро качая головами в такт шагам, обреченно тащили свою поклажу. Как разительно отличались они от столь привычных и милых нашему взору выхоленных и крепких кавалерийских коней с кокетливо перевязанными бабками и шашечками на крупе!
Все это были, конечно, грозные симптомы, но сама чудовищная мысль даже о возможности того, что волна фашистского нашествия докатится до нашего Донского края, так удаленного от границ, никак не могла уложиться в голове — должна же ведь когда-то наша могучая армия остановить обнаглевших захватчиков и обратить их в бегство?
Правда, уже позднее, вспомнился один странный эпизод. Однажды, на займище, вблизи от начала горы, на которой располагался город, место это носило экзотическое название — «Тюлюлюева дача», возвращаясь с речки, мы встретили невиданного нами ранее чужого человека (свои как-то примелькались). Незнакомец, по виду смахивающий на обычного сельского жителя, разговорился и стал высказывать странные вещи — он уверял нас, что скоро по этому займищу будут проходить чужие войска. Мы очень развеселились и подняли его на смех. Однако уже после оккупации мне попалась изданная Германским генеральным штабом военная топографическая карта, на которую с немецкой скрупулезностью были нанесены мало известные детали прилегающих к городу окрестностей: тропки, развалины прежних построек и другие ориентиры, да так подробно, что даже мы, проныры, облазавшие всю округу, о многих из них и не знали. Так что из-за своего легкомыслия мы на этот раз, может быть, упустили реальный шанс поймать настоящего шпиона.

(Продолжение следует)