Итак, слово братьям – участникам Великой Отечественной войны. Свои, очень краткие воспоминания, они написали по моей настоятельной просьбе в 1989 году.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ И.Г.РЕПНИКОВА
После окончания в 1940 году Шахтинского фельдшерско–акушерской школы я работал в хуторе Федулов Багаевского района заведующим фельдшерским пунктом.
В мае 1941 года в хутор приехал военком района и объявил мне: «Срочно, в пожарном порядке, никого не ставя в известность, сейчас же садись со мной на линейку (одноконная лёгкая на рессорах повозка – В.Р.) и едем в Багаевскую. Ты призван в Красную Армию».
Никаких богатств у меня не было. Прощаться тоже было не с кем – ещё не нажил друзей. Сел рядом с ним, и поехали. Переночевал у вас. А утром, попрощавшись с дядей Никишей, тётей Шурой и с вами (со мной и Витей – В.Р.), отправился в Новочеркасск. Это было 15 мая 1941 года.
Из горвоенкомата меня направили, кажется, в 29-й полк. Несколько дней я поработал там в медкомиссии, которая определяла годность к службе призванных из запаса. Работа шла спешно, будущие воины мелькали, как в калейдоскопе, напоминая старые немые кинофильмы. После этого нас отправили под Белую Церковь. В лесу разбили лагерь. Хоть я и не служил до этого, тут сразу получил два кубаря (младший лейтенант – В.Р.) и стал фельдшером батальона.
Говорили, что мы прибыли сюда на манёвры. Нас усиленно обрабатывали идеологически, настраивая против фашистской Германии. Довольно прозрачными были намеки на неизбежную войну с нею. К нам приезжал командующий 19-й армией, будущий Маршал Советского Союза И.С.Конев. Он уже прямо говорил, что нам скоро придётся участвовать в боях с немцами. И всё же не верилось. Поверили только тогда, когда услышали сообщение о войне по радио.
Через несколько дней погрузили нас в воинский эшелон и повезли навстречу войне. Примерно через сутки оказались в Смоленске, на западной окраине которого шел бой. Поспешно выгрузились и толпой побрели через город. Появившиеся командиры стали организовывать подразделения не считаясь с тем, кто в какой части был ранее. В свой батальон я не попал. И тут началось… Это было не отступление, а беспорядочное бегство. Уходили каким-то лесом. И вдруг – затор. От одного к другому передаётся: «Мы окружены». Позже узнали, что три армии, в том числе и наша, 19-я, попали в окружение. Случилось это в результате того, что высокое командование потеряло управление войсками. Сколько тогда погибло бойцов и командиров и сколько оказалось в плену у немцев, можно только догадываться.
Мне посчастливилось в составе каких-то подразделений выбраться из этого окружения. Через Днепр переходили вброд около деревни Соловьёво. Печально знаменитая Соловьёвская переправа представляла собой жуткое зрелище. Немецкие самолеты непрерывно бомбят скопление наших войск, а истребителей с красными звёздами нет. И зенитки почему-то молчат. Трупы по обоим берегам, трупы в воде… На правом берегу столпотворение людей и техники. Все рвутся на левый, чтобы уйти от этого ада, как можно дальше.
Константин Симонов в книге «Разные дни войны» приводит рассказ очевидца той трагедии.
В том рассказе фигурируют только гражданские беженцы. Когда мы подошли к переправе, их было уже совсем мало. Подробности, связанные с этой переправой, я описал в 1985 году в повести «Автограф на обелиске». Ты читал. Там почти всё реально. Владимир Карпов, будучи главным редактором журнала «Новый мир», прочитав её, написал мне: «Очевидно, нет необходимости говорить Вам, что рассказ написан профессионально». И далее: «Как это ни огорчительно, он не отвечает требованиям, которые предъявляет редакция к рукописям, принятым в журнале».
(В итоге, рукопись повести так и осталась в столе автора. Отрывок из неё читайте ниже. – В. Р.).
Беспорядочное отступление продолжалось. Приостановились лишь у Вязьмы. Там из боеспособных красноармейцев стали формировать роты, батальоны, полки. Меня назначили командиром санитарного взвода 653 стрелкового полка. И опять отступление. Правда, теперь, хоть изредка, сопротивлялись, сдерживая наступающего противника. Это были «бои местного значения», как сообщалось в сводках «Совинформбюро».
Один из таких боёв проходил на открытой местности и был довольно жестоким. Когда началась обоюдная пальба из разных видов оружия, врач полка послал меня к передовым цепям. Пришлось бежать по полю под звуки повизгивающих пуль и рвущихся мин. Бегу, падаю, поднимаюсь, снова бегу. Вот и наш передний край. Санинструкторы стаскивают раненых в блиндаж. Перевязывают, готовят к отправке. Я поступаю в распоряжение более старшего по возрасту фельдшера и включаюсь в привычную уже работу. Вот принесли красноармейца с развороченной осколком головой. Я бросаюсь к нему, оставив того, которому накладывал шину на перебитую ногу. Старший останавливает: «Заканчивай с шиной. Этому твоя повязка уже не поможет. На безнадёжных время не трать. Вон ещё волокут… и ещё… А отправлять-то в медсанбат не на чем…». Поступил приказ отступать. Как-то вынесли, вывезли раненых, сдали в медсанбат. А сколько их осталось на поле, не говоря уж об убитых…
У Ржева вброд перешли Волгу. В конце октября 1941 года у какой-то деревни в Калининской области (теперь Тверская – В.Р.) наш полк занял оборону. Потом вступил в бой. В ходе его я получил серьёзное ранение. Не помню, как оказался в медсанбате. Потом меня, в числе тяжелораненых, отправили в тыл – сначала в Кострому, а потом в Новосибирск. Там я пробыл до конца января 1942 года, т.е. больше двух месяцев.
После госпиталя был направлен в город Омск, где формировался дивизион бронепоездов. С этим дивизионом, в качестве военфельдшера, побывал в Петропавловске, где находился эвакуированный туда какой-то театр оперетты. Удалось посмотреть несколько отличных спектаклей. Повезло!
Но, как говорится, хорошего понемногу. Наш дивизион отправляется на фронт – в район Сталинграда. Прибыли на станцию Котлубань. Предполагалось, что будем участвовать в операции по окружению немецкой группировки фельдмаршала Паулюса, оказавшейся отрезанной в Сталинграде. Но там обошлись без нас. Вообще роль бронепоездов в той войне была незначительной. Уж очень неманёвренными, я бы сказал, неуклюжими они были. Тем не менее, мы продолжали двигаться на Запад, поддерживая огнем нашу славную пехоту. Пожалуй, только в Польше, при штурме крепости Освовец наш дивизион внес существенную лепту в общий успех операции. Там, собственно, и закончилось его участие в боях на Западном фронте. Немцам удалось основательно разбить одну из бронеплощадок. При этом несколько членов команды получили ранения и контузии. Контузило и меня. Бронепоезд отвели на ремонт, а нас на лечение.

Видимо, находясь на лечении, брат отправил мне письмо. Вот, что он писал:
«Володя!
Быть может это первое письмо в твоей жизни, адресованное тебе, когда ты его сможешь прочитать сам и, даже, дать на него ответ. (Это было второе письмо, адресованное лично мне, первое я получил от Дмитрия. – В.Р.). Я уезжал, когда ты только начинал читать и писать первые крючки, палочки и кружочки. А теперь ты уже взрослый ученик – читаешь, пишешь, рисуешь.
Володя, я ещё тогда видел в тебе хорошие способности к занятиям. Надеюсь, что ты эти способности используешь и хорошо учишься.
В наше время нельзя быть неграмотным, надо учиться и учиться на отлично. Надо уметь рисовать. Ты, кажется, уже неплохо рисовал – продолжай учиться рисованию. Ты интересовался музыкой – хорошее дело, осваивай её.
Я сейчас на войне с немцами, которые хотели уничтожить всех нас, чтобы владеть нашей землёй. Мы немцев разобьём и, тогда я приеду и посмотрю, как ты выполнял мой наказ.
Слушайся папу и маму, не обижай Витю. Пиши мне письма.
С приветом Ив. Репников. 6 февраля 1944 г

В мае 1944 года, по приказу командования, дивизион бронепоездов отправился на Дальний Восток. Победу над фашистской Германией встретили, как весь Советский народ и другие народы, с превеликой радостью. Только в отличие от подавляющего большинства людей, отмечавших День Победы, как окончание войны вообще, мы знали, что впереди у нас бои с японцами. Поэтому мы поднимали чарки и произносили тосты не только за Победу над фашистской Германией, но и за будущую победу над милитаристской Японией.
Правда, как показали дальнейшие события, необходимости в переброске нас на Восток практически не было. Мы прибыли на стацию Сковородино и готовились стрелять по японцам через Амур. Не пришлось, так как они капитулировали.
2 сентября 1945 года Вторая мировая война закончилась. Наш дивизион расформировали, однако, мне пришлось послужить ещё больше года. Меня назначили фельдшером отдельной телеграфно–строительной роты № 1249, которую направили в Монголию. Демобилизовался я в октябре 1946 года и прибыл в станицу Багаевскую к родному дяде Никифору Агаповичу – твоему отцу. Вы в то время собирались переезжать в станицу Кривянскую. Переехал и я с вами. Началась мирная жизнь.
Ив. Репников. 1989 г.

P.S. Иван Герасимович прибыл к нам в военной форме. На погонах по две маленьких звёздочки (лейтенант медицинской службы), а на гимнастёрке — цветные ленточки — нашивки, свидетельствовавшие о ранениях и контузии, и четыре медали: «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией», «За победу над Японией». К ним потом добавились юбилейные медали, которыми участники ВОВ награждались каждые десять лет, начиная с двадцатой годовщины Победы в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 г.г. Позже братстал старшим лейтенантом, удостоился медали «Ветеран труда» и ордена «Отечественной войны 1-й степени». В ноябре 2005 года из Минска ему прислали медаль «За освобождение Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков».
7 октября 2006 года Иван Герасимович умер.
Владимир Репников.

ФРАГМЕНТ ПОВЕСТИ И.Г. РЕПНИКОВА «АВТОГРАФ НА ОБЕЛИСКЕ»
…К переправе они подошли в середине дня. У берега мечутся командиры. Охрипшими голосами требуют отойти хоть немного от берега, соблюдать порядок, очерёдность. Начинается бомбёжка. Красноармейцы бросаются в воду, надеясь перебраться на левый берег Днепра вброд. Здесь он совсем не широкий и мелкий: по грудь, по шею.
Надрываясь, выбиваясь из последних сил, напуганные лошади тащат через реку повозки с тяжёлым грузом. Их нещадно стегают кнутами, бьют палками. Не помогает. Они рады бы перетащить, что им положено, стараются, но уже нет сил. Рвутся постромки, Трещат, ломаются дышла. Лошади выдохлись, в изнеможении падают. Вот одна уже не может подняться вытягивает шею, жадно хватает красными, расширенными ноздрями воздух, тяжело водит пугливым глазом… Нет, конец ей пришёл. Голова уходит под мутную, грязную воду.
Сходу бросаются в реку автомашины. Надеются на чудо. Глохнут моторы. Люди пытаются тащить их. Волокут повозки, дымящиеся кухни с приварком в котлах. Ценой неимоверных напряжений что-то выталкивают, выносят на левый берег.
Вот шестёрка немецких самолётов заходит на бомбёжку. Они не первый раз творят тут своё злодеяние. Наловчились. Почти все бомбы падают точно в цель: в скопление людей, техники, обозов. Сделав своё подлое дело, самолёты ушли на запад.
Корнев подошёл к одиноко стоявшему капитану. По всей вероятности, это был кадровый командир-пограничник. Как показалось Корневу, капитан был совершенно спокоен, будто происходящее здесь, на берегу Днепра, для него привычно, обыденно или абсолютно безразлично. Он курил, медленно выпуская клубки дыма.
— Товарищ капитан, разрешите обратиться, — неумело приложив руку к пилотке, сдавленным голосом произнёс Корнев.
Пограничник не ответил на приветствие. Мельком взглянув на Корнева, предложил ему папиросу из своего портсигара.
— Спасибо, не курю, — пробормотал Корнев. И смущённо, настороженно спросил:
— Скажите, товарищ капитан, перейдём вот тут, а дальше?
Капитан пахнул дымом и, как бы размышляя вслух, проговорил:
— А потом перейдём Волгу…
Корнева аж передёрнуло от этих слов. Он хотел что-то возразить капитану, но тут его отозвал Олег и полюбопытствовал:
— Что ты у него спрашивал?
— Да так, о самочувствии.
Олег недоверчиво покосился на Виктора и зло бросил:
— Он же тебе папиросу предлагал. Ну и взял бы. Растяпа!
Тот промолчал.
Анатолий Александрович поднял вещмешок на плечо и махнул своим спутникам, дескать, пошли, и первым спустился к воде. За ним последовал Олег, но тут же отпрянул: перед ним всплыл труп человека.
— Ну, что вы там топчетесь! – Обернувшись, крикнул Анатолий Александрович, находясь уже по пояс в воде.
Виктор оттолкнул труп от берега. Тот на мгновение скрылся под водой, но тут же вынырнул, словно прося о помощи. Олег, озираясь на него, побрёл за Анатолием Александровичем. Ракитин входил в воду осторожно, неся вещмешок на голове. Вдруг он вскрикнул и скрылся под водой. Виктор схватил его за вещмешок и подтянул к себе.
— Тут какая-то яма, — отплёвываясь бормотал Ракитин.
Ему трудно далось это «форсирование». Выбравшись на берег, он упал на землю и взмолился:
— Ребятушки, давайте чуток полежим.
Но его слова потонули в жутком рёве пикирующих самолётов. Началась очередная бомбёжка переправы. Виктор помог Ракитину подняться, а Анатолий Александрович торопил спутников, призывая поскорее удалиться от этого страшного места. Рядом с ними бежали все, кому удалось преодолеть реку. Ох, как не просто было бежать в мокром обмундировании.
— Обсушиться бы, братцы, — уже несколько раз предлагал Ракитин. – Не можно же так…
— «Не можно, не можно», — передразнил его Олег. – Выбрось ты свой сидор к чёртовой бабушке. С него до сих пор вода течёт.
Они уже не бежали, а еле переставляли ног и по ухабистой дороге, петляющей в чаще леса. Страшная переправа была далеко позади, но красноармейцы продолжали двигаться вперёд, пока не наткнулись на указатель. На фанерке прибитой к колышку было написано: «На Вязьму». Первым этот маячок заметил Олег и радостно закричал:
— Это же для нас написано! Живём, братцы, живём!

(Главные действующие лица повести — молодые ребята, срочно призванные в Красную Армию за месяц, а некоторые за неделю до начала войны. – В.Р.).

(Окончание следует)