Недавно писатели России приняли новочеркасскую поэтессу Татьяну Чупереву в свой дружный творческий Союз. Для тех, кто еще не знает, Татьяна – автор уже двух стихотворных сборников, «Я не актриса» и «На краю лета», в которых «легкое дуновение свежего ветерка…».
Накануне 8 Марта наш корреспондент побеседовала с признанной молодой поэтессой о женском и человеческом счастье.

Раньше, в Ростове, мне говорили: «Постареете, поседеете, поиздаетесь, и мы вас примем в Союз писателей». В Москве первый мой сборник понравился. Когда прочитали второй, подумали, я – их круга, филолог по образованию. А я фельдшер «Скорой помощи». Тогда писатели сказали: «Рабочую интеллигенцию» надо уважать»…
– Что вам дает этот «писательский билет»?
– Престиж. Меняется отношение у тех, кто раньше мог пнуть. А для того, кто ценил и уважал, этот документ ничего не меняет. Но, раз московские писатели признали за свою, так и здесь легко.
– Это исполнение желаний?
– Я не знала, что буду поэтессой. Я и мечтать не смела. Думала, это особые люди. Ну и слава Богу: ничего хорошего, когда рано начинают звездиться.
Я с первого класса хотела, как мама, работать на «Скорой помощи». А Полянникова Елена Владимировна, моя учительница литературы, верила: «Таня, у тебя талант».
– А двадцать лет на «Скорой» и две книжки стихов — это совместимо?
– Не противопоставляю одно другому. Пятьдесят на пятьдесят. В медицине тоже есть своя поэзия. На один вызов дается час. Я стараюсь, чтобы был контакт. Человек от боли отвлечется, пока укол подействует. Чего не дано мне – гипнозом не владею. В мечтах я приезжаю на вызов, беру человека за руку, считаю пульс и уже лечу.
– Не разочаровались в людях?
– В целом нет. Предпочитаю думать о людях хорошо. Хамов-должностных лиц – вот этих не люблю. Профессия мне соответствует. Я же не от мира сего. Сейчас такое время, что хочется людям помочь. Но с годами стала различать, кому кидаться на помощь, а кому – нет. Есть люди, кто и не просит, но рад, кто эту помощь может воспринять. А кто-то оттолкнет протянутую руку. Ведь нельзя насильно сделать счастливым. Или здоровым.
– Говорят, раньше люди были добрее.
– Да кто нам мешает? А то все смотрят друг на друга и начинают «опыляться»: «всем можно, а мне нельзя?»
– Какая должна быть личная жизнь женщины, чтобы получались стихи?
– Личная жизнь важна любая для меня. Счастлива я или нет, она у меня есть.
– Довольны вы, как сложилась ваша судьба?
– Я не фаталистка, не складываю лапки. Я знала, что буду работать на «Скорой помощи». Моя мама Галина Печонова – фельдшер с 43-летним стажем. Я видела себя там, среди лекарств, среди людей в белых халатах. В детстве играла шприцами, старым маминым фонендоскопом. Когда меня мама брала к себе на работу, это было мне дороже похода в Александровский сад с мороженым.
– А любви есть место в вашей жизни?
– На пустом месте о чувствах не напишешь. Есть любимый человек. Не сложилось, он не со мной. Но главное, что я испытываю любовь. Штамп в паспорте означает «он – мой». Но человек не может быть частной собственностью. Для меня важно, чтобы любимый мужчина был счастлив. Дети? Это тоже важно, чтобы они были. Пусть они не всегда понимают родителей. Современное интернетное поколение.
– Работа не мешает личной жизни?
– Моя работа – это же часть личной жизни. У меня она не такая, чтобы отработал и закрыл лавочку. Соседка может постучать: внучка заболела. Этого же из жизни не выкинешь. Медицина – это не диплом, это образ жизни. Мои стихи – это тоже часть личной жизни. Я себя не делю, без чего-то одного я ущербна.
Существует такое понятие в психологии – синдром «выгорания». Он проявляется после пяти лет работы на «Скорой». Берешь на себя все страдания людей, эмоции исчерпываются, и организм начинает защищаться. И тут делаются выводы: либо люди неблагодарные существа, либо я плохой медик.
Может, поэзия и не дает мне очерстветь. Хотя у меня практически нет стихов о медицине.
– Неблагодарность ранит до сих пор?
– Не обязательно должна быть ответная реакция. Если человек упился, своих не узнает, я же его не брошу. Хотя поведение его, выражения меня шокируют, но я выполню мой профессиональный (и человеческий) долг. Вы заметили, что о нас говорят или очень хорошо, или очень негативно? Нами хотят заменить все службы сразу. Ведь нелепо лечить от старости, от одиночества. А на нас пытаются взвалить и это. И «Скорая» становится не спасением, а обслугой. «А клизму почему не делаете?» Однажды старушка вызвала «Скорую», чтобы достать обогреватель из-под кровати и включить его в розетку. Таблетки требуют раздавать. Разве что ногти подстригать не вызывают. Есть и такое: нашими руками «делают добрые дела». Лежит больная, пролежни трехмесячные, а близкие от нас требуют «воскресить» ее за минуту. Или соседи вызывают нас к брошенной бабушке: «Заберите ее, увезите, положите в больницу, где же ваше милосердие?»
– Что вы думаете о счастье?
– Я думаю, что есть счастье рабочей пчелы, а есть счастье красивого мотылька. Мотылек порхает по солнечному цветущему лугу, но не знает, что его ждет завтра. А пчела трудится, тащит мед в улей. Это трудное счастье, но она знает вкус меда. Я думаю, человек счастлив, насколько он чувствует себя счастливым. Ремарк прав: счастье внутри нас.
Просто ничего не надо ждать, а ценить, что имеешь. Например, ты нужен, востребован, приносишь пользу. Больно только, когда друзья обижают.
– Какой возраст женского счастья?
– Любой — как складывается судьба. Самое счастливое время у меня было, когда я училась в медучилище и только начинала работать. Многое казалось впереди. Уже осуществилась мечта – поступила в медучилище. Это – счастье. Любимые предметы стала изучать – счастье. Закончила с «красным» дипломом – счастье. Получила направление в мединститут – счастье. Пришла, как мама, работать в «Скорую» — счастье. Самый счастливый период. Жалко, быстро пролетел.
– Но счастья абсолютного не бывает?
– Я поступала в мединститут, но «завалили» на химии. Несколько дней рыдала. Собиралась поступать на следующий год, но познакомилась с Игорем. Мы работали вместе. Он мне нравился — культурный мальчик, не курил, не выражался нецензурно. Я мечтала выйти за медика. А он был шофером на «Скорой помощи». Да и маме стали говорить: «Дюже умная, как бы она у тебя в девках не засиделась». А мне хотелось семью, ребенка, а еще лучше — двоих. И мы жили в одной комнате — три женщины, как при домострое, причем бабушка командовала даже мамой. И я вышла замуж. Я очень ждала ребенка, вела здоровый образ жизни. Но вывернулось все по-другому. В роддоме сыну занесли инфекцию, не одну, а целых три. Ему можно было только грудное молоко, и я была очень долго буквально привязана к нему. И поняла, что не получится у меня мединститут. Медицина – это очень серьезно, ей надо всю себя отдавать. Или медицине, или ребенку. Мне было не разорваться. Я выбрала ребенка.
– Это была трагедия?
– Сейчас я думаю, что судьба распорядилась правильно. Я животных люблю, а пришлось бы их препарировать. Я же видела… Поймают бездомное животное, хорошо, если больное, — глядишь, и выживет. Или сами растят для опытов. Там жила кошка с котятами… Отвела судьба, чтоб я ни одну душу живую не загубила.
– А вы счастливая мать?
– Маме моей повезло: я унаследовала ее профессию и, можно сказать, отношение к делу. Но мой сын Саша – он настолько другой! Не любит запоем учиться… У меня с первого класса была цель – белый халат, а он не любит медицину. Ему даже не нравится, что у меня такая профессия. Ничего не унаследовал… Я была бы счастливее, если бы мой сын больше взял от меня.
– Что такое для вас несчастье?
– Я не могу сказать, что несчастна, что жизнь не удалась. У меня любимая работа. И поэзия тоже… А минусы – у кого их нет? Я смотрю философски. Потеря близких – вот это несчастье. Когда у меня за два года умерли трое родных людей, я удержалась, банально не спилась. Тогда поняла, что чего-то стою.
– Каким было мамино влияние?
– Когда мама поняла, что я хочу работать только на «Скорой», она брала меня на вызова, чтобы я посмотрела на все своими глазами. И только после этого сказала: «Ну, смотри, я сделала все, что смогла…» Мама очень любила свою работу. И ее любили. Однажды, когда она зарабатывала стаж для поступления на «Скорую» и тяжело заболела, пациенты отказались от уколов, чтобы собрать для нее дефицитные в то время антибиотики. Мама была красивая, хорошо одевалась, сама себе шила… Мне хотелось только, чтобы она была счастливее.
– А профессии мама вас учила?
– Я обижалась на нее, когда, показав ей, как умею разбирать и собирать шприцы (тогда не было одноразовых), получила по рукам. «Ты должна это делать легко, красиво, чтобы человек, забыв о болячке, глянул и залюбовался. А то больной глянет на твои неловкие движения и подумает: как же она будет колоть? Показываю в последний раз…» «Да я же за это пятерку получила! Одна из всей группы!» «Это и понятно: то дети с улицы, а ты же дочь медработника, тебе непростительно!» Час я стояла, разбирала шприцы. «Если сама не увижу, что у тебя получается, можешь мне не говорить про «пятерки». Я тренировалась, пока она не сказала: «Ну, это уже более-менее».
– Ваше отношение к деньгам?
– Как и для всех, это существенно, но не цель моей жизни. Любовь, здоровье, благополучие близких, талант не купишь ни за какие деньги. Но я люблю побаловать своих друзей. Иногда нахожу то, что их порадует, я бы купила, а денег нет….Или вот – редкая, оригинальная книга, завтра ее не будет, а я оставляю деньги на пропитание. У меня кредо – любой ценой не делать долгов. Но, если есть ребенок, обязательно потребуется сотовый телефон, компьютер. Это реально напрягает. Буду смиренно копить, но не брать кредит. Были времена, когда я жила гораздо беднее. Нам не платили зарплату восемь месяцев. Но все как один ходили на работу.
– Что пережить было труднее всего?
– Смерть мужа, мамы и бабушки. Тяжело было. Я не хотела ни есть, ни одеваться. Мной двигал только долг: я должна была заботиться о сыне. Но не я, а он пытался накормить меня насильно. Сын был очень близок мне тогда. Я отдала мамин любимый цветок соседке – некогда было с ним разговаривать, тяжело было смотреть на него. Я и себе была не рада, полтора года не писала стихов. Потом написала стихотворение «Мамы нет…». Спустя некоторое время поняла, почувствовала, что меня любят еще и за то, что я была дочкой своей мамы.
– Расскажите о своих друзьях. Что дает вам эта дружба?
– Мои мальчики – самые лучшие. Один за всех и все за каждого. Наше литобъединение «Вечерняя звезда» просуществовало пять лет. Дружба началась практически сразу. Хотя мы такие разные, но есть родство душ. Ни я им, ни они мне возраста не считают. Если кто их обидит, тот бедный будет. Слабой могу быть только с этими ребятами, но и они могут со мной быть слабыми. На то и дружба. Один из них сказал: «Таня нас любит по-разному, так, как каждому требуется…»
– А какие еще мужчины вас окружают?
– Есть мужчины, любящие мужья, хорошие отцы, – жалко только, что мало. Я за это их уважаю, так и говорю: за верность, порядочность, за то, что работают, деньги в семью несут, не спиваются. Но в личном плане срабатывает стоп-сигнал: нельзя, не твое. Ни за что не влезу в чужую семью, не разрушу…
…Таня Чуперева живет в центре Новочеркасска, и дверь ее открывается просто в город, прямо на проспект. Она и родилась, и уже сорок лет обитает в маленькой квартирке, в бывшем общежитии, в старинном особнячке. «Дитя родного города, я пустила в него корни, он меня питает».
Соседи помнят, как эта семья, состоящая из трех женщин, всегда выращивала цветы и деревья, осваивая, очеловечивая пространство рядом со своим жильем, под единственным окном. Несмотря на жару, пыль, вытаптывание прохожими, разрывание коммунальными службами, поток машин, милые женщины упорно растили свой маленький сад…
У Тани и до сих пор здесь ландыши растут. И абрикос, который Таня посадила, когда ей было три года. Дерево выросло раздвоенным, но однажды второй ствол загубили. Так и стал абрикос одиночкой…

Фото Николая Склярова