У каждого из нас был свой самый запоминающийся Новый год. Надо только его вспомнить. Мы вспомнили, и получилось пять «самых­-самых» новогодних историй. Читайте наши и вспоминайте свои.

«Вагонные споры – последнее дело,
Когда больше нечего пить,
Но поезд идет, бутыль опустела
И тянет поговорить»

Мой самый необычный Новый год специально вспоминать не надо, поскольку забыть его невозможно. Коротко говоря, дело было в поезде. Но в этом только половина очарования. Этот поезд вез меня на дембель.
Так уж получилось стараниями начальства, что окончание моей службы в рядах Советской армии совпало с окончанием 1987 года. 31 декабря я оказался в славном городе Хабаровске. Попытка взять билет на самолет была полностью провальной. Ближайший рейс со свободными местами ожидался лишь 12 января. Оставался только поезд – 8 суток пути по необъятным просторам Родины.
Итак, 31 декабря в 17-00 поезд Хабаровск-Харьков унес меня в сторону далекого дома. Это был необычный поезд по всем статьям. В нашем плацкартном купе собрались трое «дембелей» и еще один странный парень, фамилию которого я так никогда и не узнал, поскольку звали мы все его просто: Юрка-зэк. Человек «откинулся» с зоны под Комсомольском-на-Амуре и добирался на родную Харьковщину. Первое время наше отношение к нему было несколько настороженным, но это оказался редкий тип добродушного рецидивиста. Этакий Шура Балаганов наших дней, впервые попавшийся еще на малолетке и затем регулярно сажаемый за абсолютно бестолковые мелкие кражи. Для компании – золотой парень.
Празднование Нового года началось практически сразу же (за бортом было минус 32 градуса) и продолжалось без перерыва суток трое. Надо отметить, что в те годы стараниями Михаила Горбачева в стране было туго с легальным алкоголем. Разумеется, пили нелегальный, купленный «с рук» перед посадкой в поезд и непосредственно на станциях. В ту новогоднюю ночь нашлось место всем видам развлечений. В программе были танцы в проходе и флирт в тамбурах, песни всем вагоном и задушевная драка, когда изрядно поддавший Юрка наскочил на компанию ВВэшников с малиновыми погонами (внутренние войска, если кто в нашей стране не знает, в том числе несли охрану заключенных). Бойцов удалось растащить лишь неимоверными усилиями и то лишь под бой курантов по трансляции местного радиоузла. Впрочем, вспомнить все детали уже затруднительно, но не за давностью лет, а от количества принятого допинга. Твердо помню одно: когда под утро дело дошло до традиционных пол-литровых пузырей дешевого одеколона из дембельского набора, я сказал свое твердое «нет» и полез спать на верхнюю полку. Мне потом рассказывали, что я многое пропустил, зато 1 января был чуть ли не единственным человеком в вагоне, кто не благоухал сомнительным парфюмом.
Ехали весело, можно сказать, душевно. За окнами на огромной скорости проносилась заснеженная тайга. Проблемы возникли уже на третьи сутки. Проблемы ожидаемые: стали заканчиваться деньги. На какой-то станции удалось «затариться» кабачковой икрой. Поезд тронулся, покатился, набирая ход, и тут появился куда-то запропавший Юрка с пятью буханками хлеба в руках. Ближайший стоп-кран не действовал и мы могли только наблюдать за дальнейшими событиями. Понимая, что вскочить с хлебом в тамбур на бегу и по обледеневшему перрону уже крайне проблематично, Юрка, не задумываясь, метнул туда свои пять буханок и совершил прыжок, достойный Тарзана, короля джунглей. Удачно. Отделался только разбитой коленкой и ссадиной на лбу.
В Омске финансы растаяли окончательно, кроме тщательно сберегаемой заветной десятки «на доезд». Тем не менее, кушать очень хотелось и мы вчетвером отправились в станционный буфет. Наскребли несколько копеек, которых хватало лишь на порцию тушеной капусты без мяса и какао. «Без мяса нельзя!» — в строгом соответствии с образом общепита заявила кассирша. И ушли бы не солоно хлебавши, не появись заведующая, хорошо разбирающаяся в людях. «Это же солдатики голодные, отпусти им». Но допить горячее какао было уже не суждено. В дверях показался военный патруль и неприятного вида офицер поманил нас к себе рукой. Документов не было ни у кого, форма – лишь частично, поэтому, показав воякам кукиш, мы рванули бегом в сторону своего состава, но не прямо, а путая следы. От погони удалось оторваться, лишь прокатившись под колесами уже отправляющегося поезда. Такого трюка повторять преследователи не решились. Оно им надо? Для нас же, направляющихся к все еще далекому дому, быть задержанными и отстать от своего поезда было равносильно расстрелу с последующей кастрацией.
Оторвались. Вскоре один из нашей дружной четверки простился с нами, направляясь в северный Казахстан, а его место на верхней полке занял молчаливый мужик со здоровенным чемоданом. Он умудрился проспать почти сутки, а когда проснулся и оглядел наш скудный питательный процесс, также молча стащил чемодан с полки. А там… Собственно говоря, весь чемодан был набит плотно упакованной в дорогу провизией. Нашлась и пара литровых бутылок с деревенским самогоном. Разумеется, наше печальное настроение тут же резко изменилось. Переехав Волгу, мы, наконец, поняли, чем Сибирь отличается от остальной России. Если до Волги поезд мчался по просторам страны со скоростью не меньше сотни километров в час, останавливаясь не чаще раза в сутки на крупных станциях, то в Европейской части страны стал тащиться, как хромой паралитик, отстаиваясь на каждом разъезде.
Все когда-нибудь заканчивается. Закончился и мой путь в новогоднем поезде, казавшийся почти бесконечным. На станции Георгиу-Деж я расстался с друзьями-попутчиками и рванул на юг. В три часа ночи усталый странник пешком притащился домой с городского ж/д вокзала. Здравствуй, мама, с Рождеством!

Самая безумная

Особенности национальной одежды

Лет двадцать назад мы жили в Майкопе. Мой муж доблестно служил доктором в рядах Советской Армии и также доблестно должен был в новогоднюю ночь нести дежурство в своей доблестной части. А мы с маленькой дочкой должны были, следовательно, обречь себя в новогоднюю ночь на одиночество.
Этого никак не могли допустить мои обожаемые свекровь со свекром и настоятельно рекомендовали приехать на встречу Нового года к ним. Жили они тогда от нас не так далеко, но высоко – в горах, среди отрогов главного Кавказского хребта, в маленьком городке Теберда. Автобусы туда, слава богу, ходили регулярно, ведь в 40 километрах выше Теберды находится известный горный курорт Домбай. Но на нашу беду, во второй половине дня 31 декабря, когда мы с дочкой уже благополучно добрались до Черкесска, погода стала резко портиться. Но все же мы успели доехать до Карачаевска, и несмотря на начавшуюся метель, водитель автобуса рискнул выехать в сторону Теберды. Среди немногочисленных на тот вечерне-непогодный час пассажиров значилась и я с четырехлетним ребенком.
К моей чести, надо сказать, одеты мы были по погоде (это, правда, единственное, что делало мне честь в тот день): в теплые ватные комбинезоны и не менее теплые шубки. Хотя именно особенность комбинезонов стала чуть позже причиной неких пикантных ситуаций, но обо всем по порядку. Преодолевая сопротивление ветра и снежной бури, автобус проделал часть пути (как мне казалось, большую), после чего водитель объявил, что возвращается в Карачаевск, ибо дорога переметена снегом, и дальнейший путь становится крайне затруднительным. Собственно, он выразился короче, категоричнее и не столь витиевато, сказав: «Дальше не поеду. Кто хочет – отвезу назад, в Карачаевск». Я не хотела. Не хотело и еще несколько человек, как выяснилось, жителей близлежащего аула. Мы выпрыгнули в буран и бодро двинулись вперед по заснеженной дороге. Сугробы на нашем пути стали расти с неимоверной быстротой, ветер крепчал, попутчики очень скоро свернули к своей деревеньке и растворились во мгле. Мы остались одни.
Ребенок мой отличался выносливостью с глубокого детства, но минут через двадцать — за все это время нам не встретилась и нас не догнала ни одна машина — в душу мою стала закрадываться легкая паника. А на исходе двадцать первой минуты я с ужасом поняла, что совершила если и не первую, то, возможно, последнюю глупость в своей жизни. Развить эту мысль не дал автомобильный сигнал. В догнавших нас «Жигулях» сидели двое мужчин. Уже когда мы погрузились на заднее сиденье машины, когда нас напоили чаем из термоса и накормили бутербродами, молодые люди продолжали недоумевать: как же вы решились идти пешком, да в буран, да с ребенком!… «Тут же недалеко», — оправдывалась я. «Ну, если для вас двадцать километров по метели недалеко, тогда конечно», — соглашались парни. Сами они ехали встречать Новый год в Домбай, где уже находилась большая часть их друзей.
В общем, все мы в ту ночь никуда не доехали. Уже километра через три сугробы на дороге стали непреодолимыми, а видимость упала до нуля. У ребят были с собой внушительные праздничные запасы еды и питья, которые, к слову сказать, очень ждала домбайская компания, но никакой посуды. Мы пили шампанское прямо «из горла» — непередаваемое ощущение. В дочкином распоряжении оказалась бутылка лимонада – две штуки. Радио в машине не было. Зато была гитара. «Ура! С Новым годом!»- мы кричали по часам, а потом почти до утра пили и пели. И все бы ничего, все бы даже отлично, если бы не одна пикантная деталь. Как известно, поглощение напитков требует обратного процесса. Когда мы с дочкой выбирались из машины по маленькой нужде, она перерастала в большую проблему. Комбинезоны! Мы были одеты в комбинезоны, и для того, чтобы их, скажем так, расстегнуть и снять, нужно было предварительно снять шубы. Короче, на морозе, на ветру, под снегом, почти раздетые… И так три раза за ночь. Ладно, в машине работала печка, успевали отогреваться.
Метель к утру стихла. С рассветом по трассе пошла очистительная техника, движение возобновилось, и наши спасители доставили нас к подъезду дома моих дорогих родственников, а сами отправились догуливать в Домбай. Мы же, сбросив наконец ненавистную одежду, накинулись на почти нетронутый праздничный стол: родичи всю ночь волновались, им было не до еды.
Кстати, комбинезоны с той новогодней ночи я полностью исключила из своего гардероба. И моя дочка тоже. А еще с той поры она почему-то не выносит, когда хором поют под гитару…
Валентина Виноградова

Обыкновенное чудо

В детстве я, как и полагается приличному ребенку, Новый год любила. Даже очень. Больше всего меня завораживал переход от года прошлого к году будущему: сейчас ты еще в 31 декабря, а через пять минут будешь уже
в 1 января. Чудо, настоящее чудо – недаром желания принято загадывать именно в двенадцать часов!
Правда, столкнуться с Новым годом «лицом к лицу» никак не удавалось: я банально засыпала еще до полуночи.

Как-то раз я специально села за стол, чтобы не проспать новый год и, разумеется, задремала во время выступления очередного генсека прямо на своем высоком стульчике… Утром под елочкой обнаружились совершенно удивительные вещи – чудесный сборник европейских авторских сказок, пушистый игрушечный медвежонок и долгожданный набор резиновых штампиков с изображениями зверюшек. Но разве могли подарки – пусть даже трижды прекрасные, – заменить чудо, с которым я разминулась всего на несколько минут? И желание, которое так и осталось незагаданным?.. Лет в семь, когда мне наконец удалось досидеть до заветной полночи, я вдруг поняла, что чуда не будет. Бой курантов ничего не изменил ни во мне, ни в окружающих: стрелки часов, перевалив за двенадцать, преспокойно пошли дальше, взрослые выпили шампанское и обменялись подарками, а я, разочарованная и обиженная, легла спать, даже не попросив у Деда Мороза собаку и новые санки.
Девять последующих Новых годов прошли самым, что ни на есть, банальным образом: елочные игрушки, салат оливье, родительские подарки. Все как у всех, только без мандаринов – у меня была аллергия на цитрусовые. Желания я, конечно, загадывала, но это было что-то незаветное и неглавное. Настолько неглавное, что сегодня я даже не могу вспомнить, чего хотела в детстве. Впрочем, нет, в шестнадцать лет я вспомнила о так и не встреченных чудесах и загадала необычный Новый год. Желание сбылось драматически дословно: 31 декабря в половине седьмого вечера меня бросил мальчик. Обиден был не столько сам факт расставания – наши амуры и так дышали на ладан, – сколько невыносимая ирония судьбы. В праздник я вошла с опухшим от слез лицом и размазанной по щекам тушью. Если бы я знала, как буду встречать ближайшие восемь лет, я бы, наверное, утопилась в ближайшем пруду.
В последний день 1998 года мой папа полез на крышу поправить антенну – и упал на ступеньки с семиметровой высоты. К счастью, все обошлось благополучно (только мама с того дня перестала жаловаться на помехи), но о веселом праздновании и речи быть не могло… В конце следующего года отличилась уже я сама. Вечером 30 декабря у меня самым жутким образом разнылась челюсть – боль охватывала ровно половину головы и не утихала ни на секунду. Тридцать первого я обмотала череп шарфом и ушла из дому куда глаза глядят. Часа три я потратила на то, чтобы найти подходящего стоматолога: люди в частных клиниках смотрели на меня, как на прокаженную и предлагали: а) подождать до послезавтра; б) для начала сделать рентген
(который еще надо было найти);
в) выпить, чтобы полегчало. В конце концов я добрела до муниципальной стоматологии, где все и произошло. Рентгеновский снимок (к счастью, его можно было сделать тут же) показал кисту под одним из коренных зубов. Ввиду того, что клык был самым дальним и имел длинные и изогнутые корни, операция длилась целую вечность: злополучный зуб разбили долотом и извлекли по кусочкам, а кисту долго и нудно выдавливали инструментом, похожим на пыточное приспособление гестаповцев-передовиков. «Кстати, с наступающим вас!» – радостно изрекли медики, когда мои страдания в стоматологическом кресле подошли к концу. «И ваш такше!» – буркнула я, стараясь придать лицу максимально праздничный вид. К вечеру истерзанная челюсть увеличилась чуть ли не вдвое, так что никакая еда, кроме намазанного на вилку майонеза и негорячего бульончика, в меня буквально не лезла. Новый год застал меня в постели с книжкой – голодную, трезвую и очень-очень злую. К нормальному питанию я перешла дня через четыре – к тому моменту, когда жалкие остатки новогодних яств окончательно канули в бездонных желудках моих родных.
Памятуя о прошлогодних ужасах, в 2000 году я вознамерилась оторваться так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно проведенные каникулы. Праздник отмечался в компании, приятной во всех отношениях. Мы пили шампанское из чайных чашек, лопали удивительно вкусные салаты, приготовленные прямо на месте в подвернувшихся под руку аллюминиевых тазиках, жгли бенгальские огни, швыряли в окно гигантские петарды и плясали, как полоумные. Феерическое мероприятие завершилось случаем курьезным и трагическим одновременно: волей судьбы одного из перепивших гостей стошнило аккурат на мое небесной красоты и такой же цены вечернее платье. Наряд, разумеется, отстирали, но настроение было испорчено безнадежно… В 2001 у меня начался такой насморк, что к заветной полуночи мой несчастный нос совершенно перестал различать какие бы то ни было запахи. Зато теперь я знаю: утверждение, что вкус еды на девяносто процентов состоит из аромата, – чистая правда. Для человека, лишенного обоняния, многообразие праздничного стола делится ровно на четыре категории – кислое, сладкое, горькое и соленое. За рамками этой классификации никаких оттенков не существует: каменное магазинное печенье и нежнейшие домашние эклеры различаются на вид и на ощупь, но никак не на вкус. Застолье превращается в фарс, праздник – в муку. Такие вот чудеса в отдельно взятой тарелке.
Не мучая читателя подробностями, скажу: в последующие четыре года я перепробовала почти все возможные способы проведения новогоднего досуга. Я изо всех сил имитировала детское воодушевление и тратила небольшие состояния на подарки, встречала праздник на диване и под городской елкой, зажигала дома и срывалась с места, чтобы навестить друзей (последнее мне вспоминать особенно больно – в новогоднюю ночь таксисты берут по такому тарифу, что хочется жахнуть водки и завыть на луну)… Напрасные потуги: ни чуда, ни даже ожидания чуда со мной так и не случилось. Зато случились две личные драмы, три сильнейших простуды и одна сессия, неожиданно начавшаяся второго января. Под бой курантов я повторяла одно и то же желание: чтобы праздники поскорее закончились. Загаданное неизменно сбывалось, но радости это отчего-то не приносило.
Неожиданная развязка наступила пару лет тому назад. В ночь с 2004 на 2005 (я тогда болела ларингитом и переживала очередной, наверное самый жуткий, любовный кризис) я неожиданно для себя самой выдала Деду Морозу длиннющий список пожеланий. Первые три пункта выглядели так: 1) влюбиться; 2) переехать; 3) похудеть. 2006 год я встретила худая, в новой квартире, на пару со своим будущим супругом. Правда, вожделенная стройность впоследствии уступила место привычным килограммам, зато квартира и муж остались. А Новый год, как в детсадовском детстве, превратился в настоящий праздник, ночь, когда материализуются мечты.
…31 декабря я обязательно проведу дома, у елки. Я буду есть мандарины (теперь, в отличие от детства, я могу лопать их в неограниченных количествах), пить ром, подпевать Фрэнку Синатре и радоваться жизни. А в полночь я непременно загадаю желание – большое и сумасшедшее. И я уверена: оно обязательно сбудется.
Дина Муратова

А я была Снегурочкой!

Моя история непосредственно новогодней ночи касаться не будет. Все произошло со мной накануне – за два дня до боя курантов.
Тогда все готовились встретить 1991-й год. В том числе и я. “Подарок” я получила неожиданный – почему-то именно меня, 10-летнего ребенка выбрали играть Снегурочку на утренниках в детском саду. Быть может, из-за того, что я в то время была обладательницей шикарной густой косы.
Мне дали сценарий, который я заучили «на зубок». Репетиции не было. С Дедом Морозом (а его роль, кстати, исполнял человек военный) мы увиделись перед началом праздника. Надо отметить, что каждый день нам предстояло дать по три представления.
Праздник начался. Все прошло по сценарию. В перерыве мой Дедушка куда-то ушел. Позже я поняла, куда и зачем. Нет, он, конечно, был вполне вменяем, даже помнил какие-то реплики. Но, вместо того, чтобы взять на руки детсадовца, он усадил к себе на плечи Снегурочку (то есть, меня), и, изрядно покачиваясь, требовал рассказать ему стишок.
Второй день мне запомнился еще больше. Красный нос и грим Дедушке Морозу не понадобился – мой напарник пришел на утренники уже после застолья на рабочем месте. От сценария мы ушли вообще. Праздник прошел исключительно на импровизации — от этого, правда, не стал намного хуже. Человек, исполнявший роль Деда Мороза, оказался на редкость артистичным и веселым, особенно после количества принятого на работе алкоголя. Все шло более или менее гладко, пока не пришло время доставать подарки из Дедушкиного мешка. Оного просто не оказалось.
«А сейчас внученька принесет мой мешок!, — с изумлением услышала я. Где мой «Дедушка» забыл все подарки, я не имела понятия. Выскочив из зала с детишками, я, вместе с воспитателями, кинулась разыскивать пропажу. Она, к счастью, вскоре обнаружилась. Подарки были розданы счастливой ребятне. А я на следующий год уже отказалась играть роль Снегурочки – все-таки подвыпивший Дед Мороз – это если не страшно, то не очень приятно.
Елена Шевченко

Здравствуй, Леха, Новый год!

Эта история произошла с одним из наших общих друзей. А было это в начале восьмидесятых.
Наша большая в те времена компания решила отметить Новый год в частном доме. Хозяева дома уехали, оставив своё «поместье» на улице Кирова в распоряжении своего сына, по совместительству — нашего друга. Каждый принёс что смог — кто пирожков, кто солений, кто котлет, кто сала, кто домашнего вина, кто чего покрепче, и, в результате, стол ломился от разной снеди. Проводили старый и встретили новый год, как и положено, весело.
Проснувшись уже к обеду, мы заметили, что нашего друга Лёхи, третьекурсника, который жил в общежитии, с нами нет. Вспомнили, что не было его и в новогоднюю ночь. Появился Лёха только к вечеру и поведал нам удивительную историю.
Отмечать праздник он начал ещё в общежитии и практически с утра 31 декабря. То в одну комнату зашёл, то в другую… К вечеру он был уже, по его выражению, «почти готовый». Несмотря на своё шаткое состояние, Лёха твёрдо помнил, что мы его ждём, и стремился к нам всей душой. На «автопилоте» сел в трамвай, доехал до нужной остановки, и пошёл к дому, где собиралась наша компания. Ему открыл, по его словам, какой-то вусмерть пьяный парень.
— О-о-о, — радостно протянул парень, — давай, заваливай, все уже тут!
Лёха прошел в дом. Там праздник был, и, правда, в разгаре. Народу набилось очень много. Орала музыка. Кто танцевал, кто выпивал, кто закусывал. Лёхе быстро налили, раз, другой, третий, и так как он пришёл уже в таком состоянии, которое трезвым назвать было никак нельзя, то очень скоро наш друг «отключился», как телевизор в режиме «спать».
— Эй, а чё Наталья не пришла с тобой? — потряс его кто-то за плечо.
— Да она щас с Вовчиком гуляет, — ответил честный Лёха, и опрокинул ещё рюмку.
Потом, по его словам, он окончательно «отрубился». Боя курантов по телевизору, «Огонька», «Мелодий и ритмов зарубежной эстрады», которыми в те времена народ баловали в новогоднюю ночь, ничего этого Лёха не видел.
В себя он пришёл, когда было уже светло. Он полулежал в кресле, а вокруг было как на известной картине «После боя». Народ, утомлённый праздником, спал в разных живописных позах, кто где. Лёша начал ориентироваться на местности. Люди вокруг него были сплошь незнакомые. И всё вокруг было тоже не- знакомым — комната, да и весь дом был совершенно не похож на тот, где жил наш общий друг. Тут до него стало доходить, что что-то здесь не то. Он выбрался в коридор, нашел в куче одежды свою куртку, и, стараясь не шуметь, вышел на улицу. Улица была тоже незнакомая. Куда идти — неизвестно. Вокруг ни души. Тем более, что Лёха был не местный и города совсем не знал.
Делать нечего. Он пошел, куда глаза глядят. Благо, скоро навстречу попалась бабка с ведрами.
— Эта улица как называется? — спросил у неё Лёха.
— Маресьева — ответила бабка.
— Это где такая?
— Как где? — удивилась та, — на Хотунке.
— А трамваи тут у вас ходят?
— Ходят, — успокоила Лёху бабка, — вон там остановка.
Лёха пошёл в указанном направлении и, действительно, скоро вышел к остановке. Дождался «тройки» и благополучно доехал до студгородка, до своей «копейки» (общежития №1).
Новогоднюю шутку сыграло с нашим другом спиртное, которое он так старательно дегустировал в канун праздника. В результате он сел не в тот трамвай, поехал не в ту сторону, и пришёл, понятное дело, не в тот дом, где его ждали. Короче, где и с кем встретил наш Лёха новый 1981 год, он не знал.
— Я помню, меня там почему-то Геной несколько раз назвали, я ещё удивился, но спорить не было сил, — вспоминал наш заблудший товарищ.
Когда он рассказывал нам эту историю, некоторые ему не поверили. «Небось, набрался, да и спал в общаге своей!». «Да ну, за кого вы меня принимаете!» — возмущался Лёха.
Если бы наш друг потерялся сейчас, то, понятное дело, его моментально нашли бы по мобильнику, но четверть века назад о мобильниках ещё никто не ведал…