Все, что потом я видел в фильме: бомбежки, артиллерийские залпы, минометный огонь, — это была работа саперов. Они сидели в окопах, крутили машинки и опасались, чтобы танки, идущие в наступление за нашими взрывами, не подавили пиротехников.
В свободные дни мы ездили в Потсдам, фотографировались с артистами, вместе с ними ходили в парк. Мы познакомились с прекрасным актером Борисом Андреевым, знакомым нам по фильму «Трактористы», со знаменитым Тимошенко-Тарапунькой, любимым юмористом. Особенно запомнилась сцена прибытия И.В. Сталина на Потсдамскую конференцию. Собралось много народу. Ждали прилета самолета. Как только самолет приземлился, к нему ринулась толпа. Я добежал до оцепления и прекрасно видел всю сцену. Открылась дверца, и в проеме показался И.В. Сталин, улыбнулся, приветственно поднял руку. Подъехала автомашина, открыли заднюю дверь, и машина тронулась.
Второй раз я видел И.В. Сталина в эпизоде, где он тяпкой окучивает грядку, наверное, на своей даче и рассуждает с садовником. О чем они говорили, я не помню. У меня был немецкий фотоаппарат, и я решил эту сцену заснять. Подошел помощник режиссера и сказал: «Сталина фотографировать запрещено». Эта сцена снималась в парке Сан-Суси возле фонтана, подаренного китайским императором Фридриху II. Он имел вид домика, на крыше которого сидит китайский мандарин под зонтом. Он и зонт позолочены. Совсем рядом с ним дворец, где жил сам Фридрих II. В его кабинете на камине стоят часы, остановленные в момент его смерти.
И.В. Сталина играл молодой грузинский актер Геловани. Гримировали его в гостинице. Он был худощавый, и грим ему наносили сложный, даже с применением гипса. Под мундир одевали безрукавку, чтобы придать солидность фигуре. При разговоре он не мог поворачивать голову или наклонять ее к собеседнику, разворачивался при этом всем корпусом.
Однажды с ним произошел прямо-таки анекдотический случай. Загримированного, его везли в автомашине с закрытыми окнами на съемочную площадку. Возле Потсдама стояла наша воинская часть. Машина должна была проехать через шлагбаум. Дежурный сержант вышел поднять его, но обязан был посмотреть, кто едет. И увидел Сталина в маршальской форме. Открыл шлагбаум, пропустил машину, взволнованный, ошеломленный, скорей звонить дежурному офицеру, что к ним в часть приехал сам Сталин. Тот немедленно звонит выше и докладывает, что у них в части И.В. Сталин!
Вторично мне довелось участвовать в съемках фильма «Освобождение», режиссер Озеров. Это было где-то в шестидесятых годах. Я был командиром саперной роты. И вот мою роту направляют туда же, где снимали фильм «Падение Берлина». Добавили саперов из дивизии, размещенной в домиках олимпийцев 1936 года. Эта деревня была построена при Гитлере специально для спортсменов олимпиады, проводимой в Германии. Пиротехниками-саперами руководил помощник режиссера. Мы играли вражескую сторону. Пехота, артиллеристы, танкисты были одеты в немецкую форму. Танки Т-34 преобразились в «Тигры» с крестами на бортах. Солдаты вырыли траншеи, оборудовали, как положено, для боя. Перед «обороной» немцев установили много фугасов, имитирующих бомбежку передовой, артиллерийский и минометный обстрелы. Съемки производились с вертолета. Первый этап взрывов совпадал с пролетом самолетов, имитирующих бомбежку переднего края. Получилось хорошо. Услышав гул самолетов, мы приготовились и, как только они появились над нами, подрывными устройствами взорвали фугасы.
Второй этап – атака наших танков и пехоты. Вертолет стоял на горе, всем подрывникам объяснили задание. И вот сигнал – подготовиться! Вертолет подлетает к обороне, дает команду танкам и те начинают движение. В это время немецкая сторона должна открыть огонь по танкам, а подрывники имитировать взрывы. Это было не так просто, у кого-то не выдерживали нервы, и нам пришлось дважды имитировать этот бой.
Сложность состояла еще в том, что потратили впустую сотни килограммов тротила, нужно было ехать за ним в часть, стоявшую в десяти километрах, потом готовить фугасы. На другой день вновь всех подрывников проинструктировали, но только поднялся вертолет и направился к нашей «обороне», на левом фланге раньше времени раздался взрыв. К нашей радости, ошиблись один раз.
Завели танки, и началась канонада, устроенная нами, саперами. Мой наблюдательный пункт находился за толстым деревом, и я не опасался, что в этом огне, дыму и пыли меня задавят. Я высунулся их окопа и наблюдал картину боя. Зрелище было захватывающим. Весь бой прошел на одном дыхании. По окончании съемки сам Озеров подъехал и поблагодарил нас. Я отчетливо вспомнил этот эпизод, просматривая свои фотографии.

Глава VI
В Германии я служил старшиной саперного батальона с 1948 по 1950 годы. В 1950 году сержантов, участников войны, имеющих боевые награды и военный опыт, послали в Ленинград в Военно-инженерное училище на годичные курсы лейтенантов. По окончании их я в звании лейтенанта с 1951 года служил в Белоруссии в танковой дивизии в саперном батальоне на 116 км от города Орши. Рядом небольшая деревушка, а в 25 км – Минск.
Служба была сложная. В течение пяти лет наша саперная рота, я был командиром взвода, выезжала на задания по очистке местности от мин и боеприпасов. С начала мая и по ноябрь, пока не выпадет снег, работали в Витебской области, жили в палатках, постоянно меняя место расположения. В Белоруссии по ходу войны создавалось три котла окруженных немцев: Минский, Витебский и Бобруйский. Везде, в лесу и на полях, валялась куча снарядов. Часть их сами жители сбрасывали в траншеи, овраги, перелески, очищали землю для сельскохозяйственных работ. И все равно подрывались трактора, гибли дети.
Работать было очень опасно. Нам говорили, что это боевые задачи, но наград не давали.
Одновременно я учился в вечерней школе. В 1955 году получил аттестат зрелости. Мне было тридцать лет.
Прослужив в Белорусском округе шесть лет, я был снова направлен в Германию. Служил в 14-ой танковой дивизии в саперном батальоне. В 1961 году из Германии послали в Калининград, в Военно-инженерное училище, которое раньше находилось в Ленинграде. В течение двух с половиной месяцев мы, лейтенанты, готовились и сдавали экзамены за полный курс училища. Я успешно справился со всеми и получил диплом о среднем техническом военном образовании.
Из Германии в 1965 году я уехал по замене в Северо-Кавказский военный округ, где прослужил два года, а потом нашу 5-ю танковую дивизию перебросили в Забайкальский военный округ в поселок Кяхта на монгольской границе.
И снова Германия, уже ГДР. Служил заместителем командира саперного батальона в чине майора. Служба выпала тяжелая. Каждое лето выезжал с солдатами на строительство укрытий для самолетов, довольно сложные инженерные сооружения. И не все у нас ладилось.
В 1972 году закончилась моя служба в Советской армии, и я вернулся в Новочеркасск. На основании выслуги лет, 33 года, мне определили пенсию в 185 рублей.
Так ли уж всегда благополучно протекала моя долгая армейская служба, как может показаться. Чтобы не кривить душой, я вернусь к годам, проведенным в Забайкалье.
Наш саперный батальон разместился в лесу в двух километрах от станции Наушки. Жили в палатках, техника под открытым небом. На опушке леса два строительных отряда закладывали для нас казармы, монтировали их из щитовых блоков, как оказалось позднее, не пригодных к сильным морозам. Внутри помещений температура не поднималась выше 18 градусов. В палатках мы же топили углем, пользовались печками-буржуйками.
Южная часть Забайкалья, граничащая с Монголией, холмистая и безлесая. В декабре морозы достигают минус 35 градусов. Реки, текущие из Монголии, имеют быстрое течение. Летом, во время бурного таяния ледников в горах, они разливаются. Зимой лед на этих реках достигает 90 см. Поэтому никакого препятствия на учениях для движения автомашин, БТР, танков не представляли.
В зимнее время на станцию Наушки, конечную железнодорожную, по которой ходили поезда Москва-Улан-Батор, привозили вагон питьевого спирта. Его разбирали за один день. Комендант станции заранее сообщал в штаб саперного батальона, во сколько прибывает груз. Мы должны были занять солдат и сержантов, отвлечь их, не дать им возможность накупить спиртное.
Но однажды произошло непредвиденное. Майор А. Хохлов где-то достал бочку спирта и решил для надежности спрятать ее не на складе дивизии, который мы охраняли, а на складе станции, размещенном в сарае. Сколько она там простояла, мы не знали, пока не произошел несчастный случай. Во время купания в реке Селенга утонул подросток, и нас попросили найти тело. Течение быстрое, и я обратился за помощью к водолазам. Они согласились, но предупредили, что для подготовки снаряжения необходимо три литра спирта. Я позвонил в штаб дивизии, и начальник штаба приказал Хохлову выдать спирт. Тот взял с собой сержанта-водолаза и отправился с ним в склад-сарай. Так была раскрыта тайна хранения и выявлена охрана – пожилой сторож.
Это случилось в летнее воскресенье, офицеры отдыхали. В части оставались дежурный, я и начальник штаба, проживавший в доме, где располагался штаб. Вдруг в одной из казарм послышалась музыка, все громче и громче, шум, крики, начались пляски. Явно солдаты выпили. Мы решили обойти все казармы и проверить, что там происходит. Открыли дверь в одну из комнат – идет настоящая попойка: на столе два котелка, в одном спирт, в другом вода. Солдаты в нетрезвом состоянии. Тут же изъяли спирт. Я вызвал командира роты и приказал прислать офицера для контроля за солдатами. Воскресенье закончилось без происшествий.
На следующий день я позвонил в Кяхту, где находился штаб дивизии, попросил к телефону Хохлова. Нас соединили, и я сказал ему, что в батальоне найден спирт не в бутылках, как обычно, а разливной в котелках. Нет ли на охраняемом нами складе такого спирта? Он ответил, что нет, и я успокоился.
Дня через три спирт снова появился в казарме, где жили водолазы. И вновь я обратился к Хохлову, откуда спирт? Где могли солдаты раздобыть спирт, если вагон не приходил? Он развел руками. Днем подходит ко мне расстроенный и сообщает, что у него украли бочку спирта и попросил помочь найти. Мы опросили всех участников попойки, те упорно молчали. Приехали высокие чины дивизии – опять ни слова. И только работник армейской прокуратуры выяснил, кто похитил бочку. Ими оказались: шофер водовозки и два солдата из водолазного взвода. Ночью они поехали в Наушки, вскрыли замок склада и вывезли бочку в лес. Там нацедили себе в канистру, а бочку спрятали в кустах. Когда поехали со следователем на это место, то бочки не оказалось. У них ее тоже похитили.
По решению суда Военного трибунала все трое были отправлены в штрафной батальон на Дальний Восток. Но и я не миновал наказания. Получил два взыскания. Первое за то, что слабо была организована служба охраны городка. Солдаты на машине ночью беспрепятственно выехали за его пределы. Второе уже через год, когда в часть вернулся дослуживать солдат, осужденный на год.
Гражданская жизнь начиналась непривычно и трудно. Поднимать двоих детей на пенсию было тяжело. Пошел работать в НПИ. Вначале лаборантом на военную кафедру, а через два года перешел на химфак, где тружусь и по сей день. В Армии я получил одно тяжелое ранение и семь боевых наград. В НПИ за 32 года дважды фотографировали на Доску почета, один раз поощрили, вручили знак «Почетный работник высшей школы».
Накануне 60-летия нашей Победы над фашизмом я перебираю все долгие годы своей жизни. И вдруг мне вспомнился случай из далекого-далекого времени. В 1935 году в Калинин приехал министр образования Бубнов. В затверецком районе, где находился наш детский дом, построили новую двухэтажную школу № 21. Сюда он и приехал. Это был мужчина небольшого роста с чисто русскими чертами лица. Завуч сказала, что мы из детдома. Он как-то удивительно мягко, тепло, ласково посмотрел на нас. Перед тем как проститься, он сфотографировался с нами. Я запомнил его последние слова: «Хорошие вы ребята, выучитесь, настоящими людьми станете, жизнь по-новому переделаете».
Каждый раз с огромным волнением рассматриваю фотографии былых лет. Вот они мои боевые товарищи, верные, надежные фронтовые друзья, мои сверстники, мое многострадальное поколение. Они и есть те самые настоящие люди, которых должна была воспитать и воспитала советская школа. Мы не подвели умного, доброго, зоркого сердцем человека, прекрасного педагога Бубнова. Именно такие люди заронили в нас и бережно растили самое святое, что есть на этой Земле, — любовь к Родине. Эта любовь – огромная сила. Она-то и сокрушила непобедимого, казалось, врага. Без этой любви нет Родины, нет дома, ничего нет…
Мы стареем, седеем, уходим из жизни. Но память человеческая сильна, и время перед нею бессильно. Так пусть же не только в моей памяти бережно хранятся, но и прозвучат сейчас имена моих дорогих однополчан: командир роты капитан Мостовой М., командиры саперных взводов ст. лейтенант Словцов Н.М., ст. лейтенант Гандерский В.И., ст. лейтенант Новиков Е.И., сержант Калюжин П.С., сержант Супрун В.М., сержант Ситников В.М., сержант Мулинов В.М., сержант Немцов В.И., сержант Швындиков М.В., сержант Степаненко Л.П.
Но все меньше и меньше отзываются на поздравления. И такая печаль охватывает, такая пронизывает боль… Закрываю глаза, погружаюсь в прошлое и снова начинаю вместе с ними от огненной Курской дуги шагать и шагать под бешеные взрывы, крики и стоны, под свист пуль и бесконечные артиллерийские залпы, обходя обугленные трупы и горящие самолеты, упрямо, яростно по содрогающейся земле шагать и шагать к Победе, переживать горечь неудач и радость побед.
Когда я писал эти строки, я как будто заново проделал путь от Курской дуги до Днепра, Варшавы, Берлина, Праги. Пережил все с самого начала. И кажется мне, что это было совсем недавно. И в то же время – очень давно.