(Продолжение. Начало в № 10).

Мой необдуманный поступок привел к тому, что я провалялся на больничной койке в эвакогоспитале целых два месяца. Ранение получил 7 августа 1943 года, а вернулся на фронт только во второй половине октября.

ГЛАВА III

После лечения я был направлен в одну из боевых частей танковой армии, которую возглавлял П.С. Рыбалко. Армия готовилась к форсированию Днепра и освобождению Киева. 69-я механизированная бригада, командовал которой полковник Н.С. Литвинов, в своем составе имела: один танковый полк, три механизированных батальона, роту разведки, роту автоматчиков и инженерно-минную роту. В последнюю я и был зачислен.
Рота под командованием капитана М.З. Мостового состояла из четырех саперных взводов. Я был назначен командиром отделения 2-го взвода, руководил которым старший лейтенант А.М. Гандерский.
Вскоре наша бригада вплотную подошла к Днепру. 1-ый механизированный батальон получил приказ форсировать Днепр. Капитан Г.Ш. Балаян организовал поиск лодок на левом берегу, привлек к этому местных жителей. Вначале перевезли десант, два пулемета и радиостанцию. Беспрепятственно дошли до села Зарубинцы и заняли оборону. Так легко батальону Г.Ш. Балаяна удалось захватить плацдарм на правом берегу. Но стремясь расширить территорию и занять село Григоровка, он был тяжело ранен и вскоре умер. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Саперы нашей роты организовали переправу личного состава и техники через Днепр на пароме. Успешно справились с заданием, за что многие получили награды. Я – медаль «За Отвагу».
После освобождения Киева успешно продвигались дальше, но в Прилуках пришлось пережить тяжелые дни. В то время я был командиром одной из диверсионных групп. Сколько их было в армии, не знаю, помню лишь номер своей – 44.
Откуда-то вдруг пошла молва, что из города Проскурова проложена на Запад правительственная связь, что если ее нарушить, немцы, оставшись без нее, начнут сдаваться. И тогда меня вызвал бригадный инженер полковник Старостин. Отдавал он приказ так:
— Слушай, Алексеев, внимательно. Вот город Проскуров, — он ткнул пальцем в карту, — а вот город, с которым он связан, дальше Польша… Твоя задача – выйти на это шоссе, найти место, где зарыт этот кабель, отрыть его, вырубить кусок и принести мне. Времени даю двое суток. Наши войска не дошли до этого шоссе, оно просматривается днем, а ночью по нему движется немецкий транспорт. Приказ должен быть выполнен. Или там ты погибнешь героем, или я тебя здесь расстреляю.
Он часто пугал нас этой карой. Нам приходилось делать пешком переходы по 30-40 км. А он приезжал в назначенный пункт на машине и, если мы опаздывали, кричал:
— Гандерский, почему опоздали?
— Люди устали, останавливались передохнуть, — оправдывался взводный.
— Дай мне фамилии, кто отставал, я их расстреляю.
Первая диверсионная задача была получена. Я взял с собой 6 саперов во главе с П.С. Калюжным. Днем подготовились, разработали схему установки противотанковых мин так, чтобы в двух местах закрепить их на шоссе с целью подорвать хотя бы пару машин. С наступлением темноты мы перешли оборону нашего батальона и двинулись к месту. Дошли без происшествий. Еще раньше с Пашей Калюжным просмотрели в бинокль этот участок и немцев не обнаружили. Мы установили мины в двух местах и отошли к своим пехотинцам. Когда мы уже были в своем расположении, комбат доложил комбригу, что саперы подорвали машину с немецкой пехотой. Кабель мы не нашли, а машину подорвали.
В этот же день пришел приказ нашей бригаде сняться с обороны и перейти на другой участок, где нужна была более мобильная сила. И никто не вспомнил о злополучном кабеле. Это была наша повседневная работа.
Вторая диверсионная задача была поставлена мне уже в Польше. К себе в землянку вызвал меня начальник инженерной службы капитан А. Лукьянов, заменивший Старостина, отправленного, очевидно, в запас. Это был молодой грамотный интеллигентный человек, редкость по тем временам. Четко, по-деловому обрисовал обстановку: бригада вышла в прорыв и двигалась в указанном направлении. Механизированная бригада № 70, сосед слева, уже вышла с боями на свой рубеж. Справа же сосед отставал, впереди – река. В этом же расположении находится мост. Немцы могли переправиться через этот мост и ударить нам во фланг. Сил для прикрытия недостаточно. К утру надо взорвать мост.
По данным общевойсковой разведки один пролет моста был взорван в 1939 году при отступлении польской армии, затем восстановлен. Одна свайная опора, а их восемь, диаметром до 20 см, два пролета такого же диаметра, настил деревянный. Мост от нас в 30 км. Разговор состоялся в 16.00. Время в обрез, и я приступил к подготовке.
Я был уже зам. командира взвода, старший сержант. Собрал группу: я, водитель «газика», 10 саперов, выбрал помощника Павла Калюжина, смелого, решительного, отличного минера. Взяли взрывчатку, огнепроводный шнур, детонаторы, детонирующий шнур, моток шпагата. По карте наметили маршрут: лесом 15 км, дальше полем, потом деревня и от нее в километре река. С нашей стороны берег пологий, противоположный – крутой.
После ужина выехали на бортовой машине. Два сапера, лежа на крыльях «газика», подсвечивали фонариками дорогу, обстановка неизвестна. Целый час потеряли в лесу. Потом на наше счастье взошла луна, мы вздохнули свободно. Недалеко от деревни заметили человека, он перебежал дорогу и скрылся в кустах. Подъехали к тому месту, остановили машину. Я дал приказ саперам стать цепью вдоль дороги и не пропустить его к деревне, взять живьем. Минут через 15 Павел Калюжин уже вел неизвестного человека под дулом пистолета, отобранного у него же. Я спросил задержанного, кто такой, что делал на дороге, почему бежал? Тот ответил, что он партизан, их отряд находится в лесу, а он пробирается домой. Я решил взять его с собой, оружие пока оставил у сержанта, а ему сказал, что до выяснения отпустить не можем.
Не доезжая деревни, остановил машину и выслал двух солдат в разведку. Они быстро вернулись с донесением: хозяин крайнего дома сообщил, что днем в сторону реки проехали немцы. Сразу же решил выслать трех человек узнать, в каком состоянии мост и где фашисты. Через час солдаты вернулись. Старший доложил, что они спокойно перешли мост и нигде немцев не обнаружили.
Поехали дальше. Метров за 200 остановились, взяли все необходимое. Мост действительно был таким, как и передала общевойсковая разведка. Принял решение выслать на ту сторону боевое охранение в количестве четырех человек, ранее возле машины оставил троих – водителя, поляка и солдата, остальным в течение часа подготовить мост к подрыву.
Свайная опора была забита метрах в пяти от уреза вода. Солдат, подошедший к ней, определил глубину – метр шестьдесят. Искать лодку было некогда. Шесть опытных саперов вошли в реку, не спеша привязали заряды к сваям, соединили их детонирующим шнуром, вставили зажигательные трубки, передали о готовности. Я снял охрану с того берега, и по моей команде каждый поджёг свою трубку. Горение их было рассчитано на 30 секунд. Прогремел мощный взрыв. Когда я подошел ближе, то с удивлением увидел, что мост цел. Взрывы выбили по 40 см свай, мост прогнулся, но по нему можно было не только идти, но даже ехать. Пришлось поднимать поляков. Они принесли много соломы, дров, керосина. Подожгли два пролета, и тут он запылал, как факел. «Видно, здорово насолили немцы полякам, — подумал я тогда. – Своими руками уничтожают то, что скоро придется самим же и восстанавливать».
Партизана-поляка я отпустил, вернув ему оружие. Он активно помогал в организации сельчан.
На рассвете вернулись в бригаду. Как положено, написал отчет о выполнении задания, указал особо отличившихся саперов. За успешно проведенную операцию я был награжден орденом Славы III степени, сержант П.С. Калюжин – орденом Красной Звезды, солдаты – медалями «За отвагу».
Польша. Сандомирский плацдарм. Здесь мы оказались уже после форсирования Вислы. Наша бригада стояла в обороне под деревней Лукава. Немцы буквально изматывали нас своими контратаками. Комбриг подчистил тылы, посадил в окопы и нас, саперов. Что мы могли противопоставить вражеским танкам и бронетранспортерам? Нам выделили два ящика патронов, остальные разобрала пехота. Ночью мы подтянули свою машину с противотанковыми и противопехотными минами, быстро заминировали два поля. И когда утром фашисты пошли на нас, подорвался «тигр» и бронетранспортер. Больше на нашем участке они не появлялись. В помощь комбриг вызвал авиацию – ИЛы. Они прилетели внезапно, штук десять. Первый сделал круг, остальные летели за ним, как журавли. Они определили площадь и цель для каждого. Сначала выпустили реактивные снаряды, затем сбросили бомбы, потом полетели, как из мешка, гранаты. Они настолько увлеклись, что вели бой на высоте 150-200 метров.
С восхищением я следил за их работой, поражаясь мужеству и какой-то лихой смелости пилотов. И все же немцам ужалось сбить два ИЛа. Один шел в пике на цель, а второй выходил из него. Как-то их пути скрестились. Первый оказался выше второго, его-то и подбили, отсекли крыло, он рухнул на нижний, и оба они свалились на землю.
Я выскочил из окопа, попросив Павла Калюжина прикрыть меня огнем, если понадобится. Он согласно кивнул головой. Остальные ИЛы улетели, а эти два лежали между вражеской и нашей полосами. Совершенно открытая местность, но я побежал, легко преодолел метров 200 и добрался до них. Первый ИЛ лежал на брюхе, от сильного удара отвалились крылья, мотор отлетел метров на восемь, стеклянный фонарь рассыпался. Летчик в комбинезоне сидел, неестественно согнувшись, голова ушла под руль, череп был сильно поврежден. Страшная картина смерти… Всего несколько минут назад гордый воин-птица показывал чудеса невиданного героизма, и вот все кончено. Изуродованы крылья, навсегда остановилось сердце. Я был бессилен помочь ему, только снял кобуру с пистолетом и вернулся в окоп.
Второй упал дальше, в сторону немцев. Я лишь шагнул к нему, как услышал свист пуль. За мной наблюдали и явно держали на прицеле.
Гибель летчиков необычайно взволновала меня. Когда-то я уже испытал эту боль при виде падающих с высоты пилотов, сильных, молодых, отчаянно храбрых, устремленных вниз навстречу смерти. В 1934 году в Калинине на народные деньги был построен огромный самолет, предназначенный для проведения агитации: желающим раздавали газеты, журналы, показывали кинофильмы. И вот во время одного агитационного полета решили продемонстрировать элемент высшего пилотажа – петлю Нестерова, «мертвую петлю», как ее тогда называли. Два легких самолета сопровождали основной, они-то и должны были сделать эту «мертвую петлю» вокруг крыльев тяжелого самолета. Один из летчиков, завершая петлю, не справился с управлением и врезался в крыло большого. Оба самолета разбились. Это происшествие потрясло город. Много и с чувством писали, говорили по радио. Мы, дети, особенно тяжело пережили эту трагедию.
Здесь, на войне, вроде бы и привыкли к гибели людей, но часто и нас она потрясала. Тогда мы до вечера сидели в окопах, а потом напряжение спало, и нас, саперов, сняли с обороны. Пистолет погибшего летчика я подарил командиру нашего взвода В.И. Гандерскому. Нам, молодым, он, сорокадевятилетний, казался уже стариком. Мне подумалось, что носить автомат ему тяжело, а с пистолетом будет удобней и легче. Кстати, свой ППШ с диском я отдал солдату Попугалиеву, у которого была винтовка, а сам всю оставшуюся войну прошел с автоматом ППС № 1318. В 1948 году мне присвоили звание старшины, и уже положен был по штату пистолет ТТ. Но это — уже другая жизнь.
Когда мы воевали в Польше, командующим 1-ым Украинским фронтом был генерал Н.Ф. Ватутин. Он ездил на легковых машинах с малой охраной. Бендеровцы устроили засаду и обстреляли машину. Он был тяжело ранен и умер в госпитале. В это время наша инженерно-минная рота привлеклась к строительству дома отдыха в трех километрах от села. Место выбрали в хвойном лесу удивительной красоты. Предполагалось, что здесь будут отдыхать, набирать силы солдаты и офицеры после лечения в госпитале.
Мы работали по 12 часов в сутки. Рыли котлованы, валили сосну разного диаметра: одного на столбы, другого на заборные стены. Все делалось на совесть: крыши накрывались накатником, затем покрывались мхом, засыпались глиной, песком. Тут же были вырыты траншеи для обороны.
Закончив строительство, мы передали его военному госпиталю, который находился рядом, пока наши войска отдыхали, получили людей и машины. Но когда переместились дальше к Висле, ушел и полевой госпиталь. Дом облюбовали лестные братья. Ходил слух, что когда набралось их слишком много, туда слетали наши знаменитые ИЛы.