№ 19
Максимович Константин Клавдиевич.
Войсковой наказной атаман (1899-1905). Примечателен, как и М.И.Чертков, не сам по себе, а через свою супругу, отдавшую много энергии возрождению и процветанию Новочеркасского сиропитательного дома, учреждения, которое предшественница г-жи Максимович княгиня Святополк-Окаянная находила безнравственным, а супруг ее намеревался и совсем прикрыть, да не успел за хлопотами по искоренению крамолы и внедрению в обывателей начал дисциплины, субординации и начальстволюбия. Необходимо заметить, однако, что с отъездом из края вслед за супругом г-жи Максимович сиропитательный дом снова попал в разряд учреждений безнравственных, и ныне влачит жалкое, вполне, впрочем, достойное безнравственного учреждения, существование. За шесть лет своего правления генерал Максимович выявил себя, как ярый противник земства на Дону, вообще не совершил ничего выдающегося. От современников получил прозвище «Медный Лоб». Панегиристов вроде А.А.Карасева и П.Краснова, к своему несчастью, не имел, мало того — последние дни пребывания его у власти были отравлены следующим скандальным эпизодом.
Накануне отъезда из Новочеркасска генерала Максимовича, в помещении офицерского собрания был устроен по инициативе областного предводителя дворянства В.И.Денисова (впоследствии знаменитого даже до чрезвычайности) блестящий раут, данный отъезжающему атаману от лица дворянства Денисовым. Среди обеда, которым раут начался, устроитель и председатель банкета Денисов получил следующее письмо, которое, весьма возможно, осталось бы тайной для всех, если бы копии этого письма не были одновременно адресованы самому виновнику торжества и человекам тридцати наиболее сановным членам банкета: «… ваше превосходительство, многоуважаемый Василий Ильич! Получив от имени вашего извещение, приглашающее желающих принять участие в прощальном рауте в честь отъезжающего генерал-адъютанта К.К.Максимовича, не могу воздержаться, чтобы не выразить полного и огорчительного изумления своего самой идее чествования представителями передового земского сословия края ничтожного правителя, равнодушного к местным пользам и нуждам, угодливого перед петербургской канцелярией, коверкающей жизнь страны и, в частности, нашей области, цинически открытого противника земства, отсутствие которого губит и унижает край и о введении которого неоднократно и до самого последнего времени тщетно ходатайствовало Донское дворянство, всячески препятствуемое тем же генералом Максимовичем.

(Печатается — в сокращении — по книге А.Петровского «Опись войсковым, наказным и войсковым наказным атаманам, в разное время в городе Черкасск, а затем Новочеркасск от высшего начальства поставленным»).
(Продолжение следует).

Не знаю, многие ли из донских дворян, принадлежащих к подлинной интеллигенции, явятся проводить бывшего наказного атамана, шесть лет бесславно правившего краем, но уверен в одном: проводы будут не искренни и недостойны земских людей, к сожалению, без всякой нужды расшаркивающихся перед ординарнейшим из генералов, все время с энергией, достойной лучшего применения, боровшимся против заветной идеи лучших людей местного общества — обновления края введением земского самоуправления, столь ненавистного всякого рода бюрократическим опричникам. Пользуюсь случаем выразить вашему превосходительству мое совершеннейшее почтение». Следовала подпись одного из беспокойнейших лиц в городе и доселе, увы, не искорененного.
Несмотря на то, что каждый из адресатов читал письмо сам по себе, пряча его под стол или выходя из-за стола, смущение произошло немалое, и тем большее, что иные из присутствовавших, пользуясь тем, что генерал Максимович уже не атаман и непосредственно не опасен, злорадствовали, многозначительно переглядывались и даже фыркали от смеха в сторону. Тогдашний полицмейстер Золотарев, прозванный «Васькой Плешивым», предлагал принять меры против дерзкого автора письма, арестовав его немедленно, и по сему поводу совещался с жандармским полковником; но тот только рукой махнул. Так автор письма и остался без надлежащего воздействия.

№ 20
Одоевский-Маслов Николай Николаевич.
Князь. Войсковой наказной атаман (1905-1907). Прозван «Добродушным». В 1905 году в Новочеркасске, как и во многих других российских городах, случилась революция. Утверждают, что в течение двух дней в городе существовала республика, президентом которой состоял присяжный поверенный Петровский, продавшийся японцам и жидам.
Отношение князя к революции и послужило основанием для прозвания его «добродушным»: невзирая на энергичные представления тогдашнего начальника войскового штаба Дубасова и окружного предводителя дворянства А.П.Леонова, любившего называть себя «старым социал-демократом», князь не подавлял революции ни нагайками, ни выстрелами, а просто переждал ее, не препятствуя митингам и шествиям, отсидевшись в своем дворце, перед которым революционеры упорно носили красные знамена, а по ночам возжигали наивные транспаранты с надписью: «Да здравствует конституция».
В атаманство князя, помимо, впрочем, его инициативы, произошла мобилизация всех трех очередей войска Донского — для борьбы с внутренним врагом, как известно, протекавшей вполне успешно и покрывшей войско новыми лаврами, которые осмеливаются считать сомнительными и для чести казачьей даже укорительными лишь крамольники, от имени которых выступали с возмутительными речами в 1-й и 2-й Государственных Думах донские депутаты лже-казаки: Араканцев, Харламов, Крбков, Петровский. Надо сказать, что результатами выборов в области войска Донского в Государственную Думу князь при всем своем добродушии был ошеломлен: 10 кадетов, один социал-демократ и один народный социалист. Призвал князь к себе после выборов станичников-выборщиков и начал их срамить. «Как же это вы осрамились, станичники? — говорил князь. — Допустили кадетов побить себя?»
«Да мы, ваше сиятельство, сами теперь все — чисто кадеты».
«Как же это случилось, братцы?» — упавшим голосом, как полководец, получивший весть о своем поражении, спросил атаман. Станичники объяснили: «Начальство и малое, и большое, и здешнее, и петербургское просили; приговоры писали; в комиссии члены из Петербурга по разным вопросам назначались; выборных посылали, а хорошего, кроме плохого ничего не выходит. Земли уменьшается, войсковыми, кровью добытыми, землями Петербург распоряжается. Служба все тяжелей, все разорительней и, благодаря этой службе, честь казачья омрачена перед всем светом. Верили начальству, пока была вера, затем, впоследствии времени, вера ущербилась, а там вовсе на нет сошла. Вот мы, ваше сиятельство, — заключили выборщики-станичники, — и подались в кадеты: вместе с ними всего себе, дает Господь, и охлопочем».
Излишнее добродушие князя, с принципами твердой власти государственной несовместимое, было причиной отозвания его с Дона, причем он был поставлен во главе московского управления, и доселе занимая в оном пост смотрителя дворцовой штукатурки. В московских великосветских салонах, когда собеседники выражают опасения насчет возможной в грядущем новой революции, — добродушный князь, улыбаясь, успокаивает опасающихся, говоря: «Господа, уверяю вас, — это вовсе не так страшно», и рассказывает о новочеркасской революции. И если рассудить правильно, — князь совершенно прав и рассуждает мудро: это, действительно, не так страшно.
В самом деле: была революция в Новочеркасске, — князь Одоевский-Маслов со всеми своими чинами и орденами и добродушием в придачу остался цел. Была в Москве революция, почище, пожалуй, чем в Новочеркасске, — дворцовая штукатурка осталась фактом действительности и как раз для того, чтобы, приютив и успокоив князя, сохранит в нем его добродушие до гробовой доски.