Дул пронизывающий ветер глубокой осени, срывал на Пушкинской с деревьев последние листья и с мокрым снегом бросал под ноги. Старый авиатор, майор авиации в отставке, служивший в начале 30-х годов минувшего века на Хотунском аэродроме, А.В.Виноградов, шел бульваром навстречу порывам и кричал, шутя:
— Держите, взлечу!
О его сослуживцах по 13-й авиабригаде, о самом авиасоединении я уже был наслышан много. В 1927 году над Новочеркасском появился военный самолет Р-1, его вел летчик Николай Фаюткин. Вскоре у Тузлова был построен аэродром. В Новочеркасск передислоцировался 15-й авиаотряд, который обслуживал 9-й стрелковый корпус, а весной 1929 года в Хотунке разместилась 13-я авиабригада. Сейчас о прошлом могут рассказать экспонаты музея, что создан в школе № 24.
Сорок четвертая эскадрилья, в которой служил А.В.Виноградов, входила в отряд П.Ф.Муштаева, очень опытного командира. Павел Фомич уже побывал в Афганистане. Учил летать афганцев. Из Москвы прибыл писатель Иван Рахилло, чтобы написать книгу об аэропланщиках. Его роман «Летчики» стал первым повествованием о буднях военных покорителей неба молодой республики Советов. Назначили прозаика летчиком-наблюдателем. Без полетов правду о небе не скажешь. Были и каверзы. Однажды Рахилло, производя воздушную стрельбу по полотняному рукаву (конусу), уронил с самолета пулеметный диск с патронами. Диск, к счастью, был найден. Он упал около аэродромного ангара. Но Павел Фомич Муштаев летчика Виноградова и летнаба Рахилло крепко пожурил. Художники Кукрыниксы на желание прозаика описать жизнь авиаторов отозвались дружеским шаржем. Иван Рахилло бреющим полетом проносится над плывущим Новиковым-Прибоем (автор «Цусимы») и тот говорит ему:
«Овладей воздухом, как я морем…»
У Павла Фомича Муштаева родился в Новочеркасске сын. Собрались хотунские летчики. Назвали малыша Владиславом. Слава, мол, дело хорошее, но надо ею владеть, летчикам особенно.
Служба есть служба. Она позвала П.Ф.Муштаева в другие края. Муштаев-младший работал в комсомоле, был в составе ЦК ВЛКСМ. Затем — Центральное телевидение, заместитель генерального директора Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании на 5-й улице Ямского Поля, член правления московской писательской организации. Владислав Муштаев давно держит связь с нашим городом.

Из писем в Новочеркасск:
«…Сижу в Юрмале и пытаюсь писать. Сознаюсь, дело идет туго, а сделать надо много: дотянуть новую повесть «Портрет», поменять целую главу в повести «Предисловие…» Здесь я пробуду до середины октября… Передавай привет Дону, родине моей…
1.10.1986 г.»
«Спасибо! Для меня счастье опубликоваться в родном городе… Работаю много, только теперь еще и директор худож. вещания… В Липецком госуд. театре драмы — премьера спектакля по моей пьесе «Последняя любовь Маяковского»…
23.V.1996 г.».
«Растут две внучки-двойняшки — Настя и Даша, но далеко от меня… Дочь рядом, слава Богу.
18.X.1997 г.».
«… Закончил повесть «Жил-был бебибумер» и отправил в журнал «Дон» вместе с рассказом «Сезон дождей в деревне Чвак»…
13.10.2003 г.».

Владислав Муштаев известен как автор книг: «Жизнь, прожитая дважды», «Пять цветных карандашей», «Вижу Берлин», «Анкеты пишутся кратко», «Предисловие к судьбе», «Точка возврата», «Уроки искусства», «Говорящая голова», телевизионных спектаклей и фильмов: «Арктур — гончий пес», «Оглядываясь назад», «Последняя любовь Маяковского», «Медик» Хрипушин и etc.», «Операция Ефима Пьяных» и других.
В творчестве земляка большую роль занимают авиация (которой всю жизнь отдал отец), историческое прошлое, состояние человеческой души и общества.
Ниже — строки из книги Владислава Муштаева «Колодезное эхо».

Хотите сами предсказать свою судьбу? Почаще вспоминайте детство. Ведь все закладывается в нас именно там: и характер, и привычки, и преданность, и честность, и чувство долга, и ревность, и зависть.
Полжизни я прожил под Москвой, в городе Жуковском. До войны это был поселок Стаханово. Пять каменных домов, бараки строителей, продуваемые насквозь, небольшой, до войны густой лес, за лесом хлюпкое, нетопкое болотце с веселой речушкой Пахрой, где учился плавать, а сейчас уже заросшей тиной и осокой, замусоренной разной дрянью, выброшенной теми, кто получил свои клочки под садово-огородные участки вдоль речушки, а чуть дальше, через поле, Москва-река. За рекой — деревня Чулково с церквушкой, кем-то поставленной там, где земля встречается с небом, а потому и в пасмурный, и в ясный день отчетливо видны две ее луковки. Деревенька, когда смотришь с опушки леса, представляется сказочной, ершовской деревенькой, где «мужики живут богатые, гребут жемчуг лопатою. Кому вынется, тому сбудется, не минуется…»
В первый год войны сказочная церквушка послужила удобным ориентиром для фашистских бомбардировщиков, веером, как рассказывали, расходившихся от ее луковок бомбить ЦАГИ и испытательный аэродром.
Поселок Стаханово вырос под Москвой в конце тридцатых. Одновременно со строительством ЦАГИ строился и аэродром для восьмого отдела летных испытаний ЦАГИ (потом отдел будет преобразован в Летно-испытательный институт, сокращенно «ЛИИ»), на котором сегодня и проходят Международные авиасалоны «MAKS».
В начале 1938 года отец был приглашен в восьмой отдел летных испытаний ЦАГИ летчиком-испытаталем, и семья из Воронежа, где отец на Воронежском авиационном заводе испытывал высотный бомбардировщик с первой в нашей стране герметической кабиной конструкции Дыбского, переехала в поселок Стаханово. Вдруг поймал себя на том, что давно уже не живу в Жуковском, а вот даже сны почему-то связаны с ним. И деревушка с церквушкой снятся чаще, чем Останкинская башня, хотя и живу рядом с ней уже почти тридцать лет, и все сегодняшние житейские перипетии, которые как бы заново проживаешь во сне, почему-то происходят не в квартире, в которой живу сегодня, а в той старой, жуковской, даже друзей, и тех встречаю там, а в не в Москве…
После войны отец показывал мне картографические схемы, найденные им в штабных бумагах люфтваффе, базировавшейся на аэродроме в Инстербурге (ныне Черняховск), под Кенигсбергом, когда войска Третьего Белорусского фронта вошли в Восточную Пруссию. На схемах тонким рейсфедером были нанесены: и сам поселок Стаханово, и болотце с веселой речушкой, и Москва-река, и ершовская деревушка Чулково, и церквушка, кем-то поставленная там, где земля встречается с небом, а потому и в пасмурный и в ясный день так удобно служившая ориентиром.
Сегодня уже не секрет, что в тридцатые годы, когда строились первые корпуса будущего ЦАГИ и аэродром, в поселке побывали те, кто потом и бомбил Москву и поселок. Как рассказывают старожилы, по их совету был уничтожен и лес, прикрывавший корпуса ЦАГИ со стороны Москвы-реки. Кстати, старая аэродинамическая труба, встречающая гостей авиашоу при въезде в город, точная копия аэродинамической трубы на бывшем авиационном заводе Мессершмитта под Магдебургом и в тихом городке Лехфельде, где были основные заводы фирмы и испытательный аэродром. В середине пятидесятых видел ее обломки, лежащие на земле. Видимо, в сорок пятом при бомбежке аэродинамическая труба, добротно сложенная из красного кирпича, не была разрушена полностью, а от взрывной волны ровнехонько упала на бок, лишь только треснув в двух-трех местах. Демобилизовавшись на три месяца раньше положенного срока, тогда это было возможно, если приходил вызов из института, мы с Володькой Мамонтовым мирно попивали «Корн», закусывая острыми магдебургскими колбасками, расположившись на рухнувшем гиганте, дожидались поезда «Берлин — Москва». С Володькой мы вместе окончили среднюю школу, учась в одном классе, вместе призывались и, попав в одну и ту же дивизию Группы советских войск в Германии в маленьком городке Ратенове, прослужили долгих три года, а демобилизовавшись и не поступив в институт, вместе пошли работать радиомонтажниками в НИИ-15.
Володьки уже нет… Он рано ушел из жизни.
Забывчивая память устроена так, что освещает лишь отдельные моменты, оставляя вокруг неодолимый мрак. Даже при самой великолепной памяти можно и должно что-то забывать, а потому и запоминается немногое, только то, что особенно запало в душу. Но чем дальше уходит время, тем явственней проявляются в памяти мельчайшие детали того, что, казалось бы, и не могла сохранить память. То ли это все додумывается, то ли действительно выплывает из потаенных уголков памяти. И если раньше воспоминания были отрывочными, как полузабытый сон, то с годами они обретают стройность, логичность и даже последовательность. И дело тут в том, что зачастую сама жизнь сталкивает с теми, кто был свидетелем тех же самых событий.
Помню, как летом сорок третьего, когда фронт был уже далеко от Москвы, разыскали мы с ребятами на чердаке дома ручную сирену, которой в сорок первом оповещали о воздушной тревоге, вытащили на крышу и, поочередно взявшись крутить ручку, переполошили весь поселок. На следующий день сирена взвыла снова, никого не перепугав…
И напрасно.
Низко над домами прошел фашистский бомбардировщик Ю-88 с огромными черными крестами на крыльях и фюзеляже, а немного погодя, следом пронеслась пара Ла-5, срочно поднятых с аэродрома ЛИИ.
Весь двор, оцепенев, проводил бомбардировщик глазами, и только потом, когда смолк гул, всех, кто был во дворе и в домах, стали спешно загонять в бомбоубежище.
Тут следует сделать небольшое отступление, чтобы автора не обвинили в исторической неточности. «Летом сорок третьего» — слишком растяжимое понятие. Ведь еще в июне, под Брянском, были сосредоточены крупные силы фашистской авиации, нацеленные на Москву, а вот в августе, когда все силы Третьего Рейха были брошены в сражение на Курской дуге, немцам уже было не до Москвы…
Ну так вот, как-то однажды рассказал эту историю в кругу своих товарищей. В начале семидесятых довелось работать заведующим отделом литературы на Центральном телевидении.
Мне не поверили.
Кто-то посчитал, что в памяти сместились годы, кто-то был более категоричен:
— Брось врать! Кто бы это пропустил «юнкерс» к Москве в сорок третьем? Сознайся, что придумал?
Перестройкой тогда не пахло, война все дальше и дальше уходила в памяти, Русты в Москву еще не залетали, и потому даже сама мысль, что кто-то мог допустить подобную оплошность, казалась кощунственной.
И тогда один из присутствующих, старейший режиссер телевидения Лев Яковлевич Елагин, вдруг сказал:
— Что пристали к человеку! Было это, было. В сорок третьем и было!
— Вы тоже его видели?! — возликовал я.
— Если бы только видел… Стрелял по нему!
Тут уж все присутствующие, и я в том числе, потребовали рассказа.
— А все так и было… В сорок третьем я служил на зенитной батарее, охранявшей небо Москвы, — начал рассказывать Елагин. — За этого долбленного аса наша батарея получила грандиозный нагоняй от начальства. Комбат в матюках, как в медалях, ходил! Этот «юнкерс» ему так и не простили… Только к концу войны капитана дали, а то бы так и ушел из армии старлеем. Потом уж узнали, что немца этого посадили на одном из подмосковных аэродромов, а ведь он еще и над Москвой успел пройтись! Не бомбил, не стрелял. Шансов вернуться у него не было. Странный, одним словом, немец залетел.
— Как же он до Москвы добрался? — наивно спросил кто-то.
— Огородами! — рассмеялся Елагин…

Из писем в Новочеркасск:
«Получил ли ты мое письмо? А то ведь наша почта сегодня работает, как ЖЭК, чего не попросишь, никогда не сделает. Даже за деньги…
14.11.2003 г.».
«Итак, у деда три внучки: двойняшки Дарья, Настя — дочери сына Евгения, и маленькая Маня — дочь дочери Татьяны… Часто вспоминаю Виноградова, мне ведь посчастливилось с ним побывать в доме Рахилло, слышать их рассказы…
16.12.2003 г.».
«… А знаешь, хорошая газета («Частная лавочка» — И.К.) в родном Новочеркасске! Передай низкий поклон главному редактору…
17.VIII.2004 г.».

Возвратимся опять к пронизывающему ветру на Пушкинской. Старый авиатор в тот день взял дома в руки гармонь, вологодская трехрядка-певунья долго не умолкала, выговаривала слова частушек и песен, особенно старалась, когда А.В.Виноградов коснулся самолетов и первого дела для пилотов. Бывалый летчик смотрел в окно и называл имена тех, с кем служил на Хотунском аэродроме в 13-й авиабригаде. Говорил и о Муштаевых: о старшем — Павле Фомиче, летчике, о его сыне («В нашем полку прибыло!») Владиславе. Теперь Муштаев-младший — московский писатель, автор более десяти книг прозы. Он принят в недавно созданный Союз писателей Дона, правление которого находится в Новочеркасске.
Там, где были взлетные площадки аэродрома, теперь стоят хотунские дома…