Он зашел в кабинет грузным шагом, солидный, степенный. Южное солнце коснулось загаром лица и рук, будто мазнуло бронзой. Представился:
— Бычков, Борис Никитович. Прибыл из Ставрополя, сын инженера-строителя. Отец в двадцатые годы жил и учился в Новочеркасске. Хочу добрать о нем кое-какие материалы, создаю рукопись, основанную на семейной хронике. Правда, об отце мало кто уже здесь знает. Прошло ведь столько времени.
Показал фотографии. На одной отец в белой рубашке-гимнастерке и в темном «картузе» с лакированным козырьком, плотно подпоясан на манер армейцев ремнем. На другой — уже состарившийся, при галстуке и с авторучкой в кармане пиджака. Интеллигент. Серьезный, замкнуто-задумчивый.
— А это, — указал гость на третье фото, — здание ставропольского железнодорожного вокзала, которое мой отец, Никита Александрович Бычков, восстанавливал вместе с архитектором Чекмотаевым, когда во время войны немцы после временной оккупации, после нажима наших войск покинули город.
Развернул газету «Вечерний Ставрополь». В корреспонденции «Затмениям вопреки» Елена Пономарева повествовала о человеке, жившем в Новочеркасске, но вынужденном уехать с молодой женой в 1929 году подальше, в предгорные степи.
Почему «Затмениям вопреки»? Утром 15-го февраля 1961 года ставропольцы наблюдали над городом солнечное затмение. «Оно длилось всего несколько минут. В эти минуты ушел из жизни Никита Александрович Бычков. Через два дня множество людей собрались на улице Дзержинского, неподалеку от его дома. Инженер Бычков много сделал для города. Теперь город провожал его в последний путь».
Права автор раздумий: на фасадах зданий не пишут имена архитекторов и строителей. Но пока в этих домах живут люди — жизнь создателей домов не кончается. Не кончается всем жизненным затмениям вопреки.
Сложную жизнь прожил наш земляк. Преграды вставали одна за другой. Первая встретилась в родном городе.
«Был большой отчий дом. Большая семья… Подворье. Мастерские. И вдруг — радуга, нет, радужная россыпь отблесков в оконном проеме церкви… и счастье, и детская гордость. Ведь это все сделано руками его отца и дяди — стекольных и зеркальных дел мастерами, славящимися по всему Новочеркасску. Он обязательно будет таким же, он научится, он сумеет. И Никита учился на «отлично» — и в реальном училище, и потом, в политехническом институте на инженера…
Тот же дом с массивной старинной мебелью, с огромной библиотекой… и теперь живет здесь Соня, его жена, его первая и на всю жизнь любовь. Он встретил ее тогда, когда девушка со своей матерью умирали от голода. Но теперь она с ним, и у него так много замыслов, которые в кабинете с огромным столом воплощаются в расчеты, чертежи, проекты…
А теперь этот же стол трясется вместе с его семьей в подводе, увозящей их в незнакомый город. Это единственное из мебели, что они с Соней взяли с собой. Кто бы мог представить себе всего несколько дней назад. В газете наткнулись совершенно случайно на сообщение в одну строчку: «Дом Бычковых подлежит конфискации». Буквы запрыгали и слились в одно черное пятно. Мир, казалось, померк. Но оставалось то, что конфисковать невозможно, — знания, силы, талант, работоспособность. Что ж, нужно начинать все сначала. И вот они едут в Ставрополь. 1929 год.
Да, к ставропольской, по-деревенски непритязательной жизни придется привыкать. Да и к малюсенькой комнатке, где они впятером приютились, тоже. Никита Александрович назначен руководителем строительства машинно-тракторных станций в Ставрополе и крае. 1930-1933-й годы были страшными годами. Телега ездила по дворам и собирала умерших за ночь. Некоторые дома были заколочены. Это означало, что в доме больше никого не осталось… Мертвая женщина и заходящийся криком ребенок… Но в работе он, Бычков, забывал обо всем.
Многочисленные МТС, потом Балхашский рыбокомбинат в Казахстане, детские сады, общежития педагогического института в Ставрополе, его учебный корпус, жилые дома. Стройки, проекты, снова стройки… Сколько умных, талантливых людей прошло мимо. Скольких из них унесла война. То был цвет ставропольской интеллигенции.
Архитектор Кусков занимал в жизни инженера Бычкова особое место. Когда они познакомились, Кусков был инженером горкомунхоза… Всеми вопросами строительства вершил горкомунхоз. На заседаниях его зачастую решался вопрос, быть или не быть. Андреевский собор явился, пожалуй, единственным счастливым исключением. Не поднялась рука у членов комиссии принять решение о разрушении собора в присутствии Кускова — человека, который его создавал… Потом встал вопрос о разборке более старого собора Ставрополя — Троицкого. Аргументировалось это тем, что камень нужен для строительства школы № 2. Руководить разборкой собора и строительством школы было поручено инженеру Бычкову.
Всего лишь за несколько месяцев до этого Никита Александрович был в Москве. Он любил Москву — ее архитектуру, театры, золоченые купола церквей. В последнюю поездку он взял с собой сына. Когда привел его на место, где раньше находился храм Христа Спасителя, не смог сдержать слез… Теперь же он сам должен выполнять вандалистское по сути постановление.
Он прекрасно знал, с каким тяжелым сердцем ставили под ним свою подпись члены комиссии, в частности, и инженер Кусков. Уже после заседания они с Георгием Павловичем долго обсуждали, как спасти то, что еще возможно спасти. Выполнять работы должны были заключенные исправительно-трудовой колонии НКВД. В предписании, которое Никита Бычков отправил в ИТК, значилось: «Запрещаю взрывы, камень аккуратно отделять, бой приниматься не будет. Иконостас передать в музей. Створы окон аккуратно вынуть и перевезти».
Впоследствии не раз приходилось посылать докладные, что снятые детали отделки собора никем не охраняются и зачастую растаскиваются населением. Ответа, впрочем, как и позитивных действий в этом направлении, Никита Александрович так и не дождался. Типовой проект школы предполагал кирпичную кладку, поэтому его пришлось переделать. В работе ему помогал архитектор Кусков. Из вышестоящих инстанций одно за другим сыпались уведомления о недопустимости использовать Кускова в проектных работах, но Георгий Павлович по-прежнему оставался главным консультантом по многим вопросам строительства. Никита Александрович считал, что опыт и знания одного из лучших архитекторов Ставрополя куда более важны, чем пресловутый закон о недопущении совместительства и угрозы разного рода чинов о привлечении к ответственности за его нарушение.
Объект был сдан в срок.
Его дома… Он привык называть их «объектами». Но для него они, как дети… Кинотеатр «Родина», полиграфический комбинат, химбакинститут. Он участвовал в проектировании последнего. Полностью подготовил и проект городской больницы. Причем, ни Варваринская церковь, ни старинное кладбище не пострадали бы. Но проекту крупнейшей в городе больницы так и не суждено было осуществиться. Помешала война.
Когда немцы оставили город, пришлось восстанавливать разрушенное: крайдрамтеатр (ныне филармония). Сколько довелось поработать над проектом фасада, чтобы приблизить к оригиналу памятник архитектуры. Железнодорожный вокзал, над восстановлением которого он работал вместе с архитектором Чекмотаевым. Пивоваренный завод. Здание крайкома ВКП(б). Строительство новых цехов завода «Красный металлист», новых заводов маслосыроварения… Что касается руководства края, то оно ценило инженера Бычкова как высококлассного специалиста. Но то, что во время войны он находился на оккупированной территории, на многие годы сделало его невыездным. И вот она, радость. Было новое дело — строительство газопровода Ставрополь — Москва, компрессорных станций и заводов по переработке газа. Шел 1950 год.
Эйфория длилась недолго. Очень скоро Никита Александрович стал понимать, насколько губительным может оказаться осуществление ряда проектов для экологии края. Командировки в Москву к тому времени ему уже были разрешены. Но запомнились они уже длительным томлением у начальственных кабинетов и пустым непонимающим взглядом их хозяев. Инициативы не требовалось — нужно было лишь четкое, в срок, исполнение. «Реплики с мест» воспринимались все более агрессивно. В результате между московским руководством и начальником ОКСа Бычковым возникло устойчивое противостояние. Апогея оно достигло уже в конце 50-х, когда был прислан проект строительства в Ставрополе сажевого завода. Бычков предоставил три своих — более щадящих для экологии города. Доказать ничего не удалось. Сроки строительства были ограничены — объект вводился в строй к очередной годовщине революции…
Гроза грянула, когда Бычков отказался подписать акт о сдаче объекта в эксплуатацию, мотивируя тем, что опорная стена может не выдержать вибрации и рухнуть. Тогда его предпочли из состава комиссии исключить. Спустя два года была авария — стена действительно не выдержала. Тогда же специалистам стало ясно: на заводе изначально установлено устаревшее оборудование, растительность вокруг предприятия оказалась практически выжжена, производство стало неперспективным. Словом, все, что старался доказать инженер Бычков, оказалось верным.
Только Никита Александрович об этом уже не знал.
Утро 15 февраля 1961 года памятно ставропольцам приглушенным мраком, повисшим над городом. Солнечное затмение длилось несколько минут. В эти минуты ушел из жизни Никита Александрович Бычков.
Такова судьба нашего земляка инженера-строителя Н.А. Бычкова. Сквозь закопченное сажей стекло лучше смотреть на затмение. Ущербное солнце рисуется четким контуром и не слепит глаз. Не знаю, собрал ли нужный материал к семейному архиву Борис Никитович Бычков, но то, что мы узнали имя еще одного старожила-новочеркасца, примечательно. Новочеркасск готовится к своему юбилею, и это ли не штрих к живой его истории.
— Я все-таки буду надеяться. — С уверенностью сказал сын инженера-строителя. — Авось, кто-нибудь да расскажет мне что-нибудь об отце, откликнется.
Возможно.