Недавно ушел из жизни один из немногих, живущих в нашем городе участников Парада Победы 1945 года в Москве, Александр Николаевич Мирошниченко.
Этот героический человек, которого так любили и уважали все, кто его знал, до последних дней своих сохранял не только ясную память, но и жизнерадостность, общительность, человеколюбие. Просто не верится, что его могучая, так и не согбенная годами фигура, больше никогда не появится на улице Гвардейской, где он жил, и которая без него уже на настолько Гвардейская…
…В 1940 году 16-летним мальчишкой он пришел на завод им. Буденного учеником токаря. Паровозостроительный завод тогда уже был перепрофилирован на выпуск пушек, и юный токарь нарезал стволы «Аннушек», как назывались в народе 122-миллимитровые орудия МЛ-19. Когда грянула воойна, его сразу не взяли на фронт: мал еще, и он остался на заводе, ставшем ремонтной базой для самоходной техники с фронта.
В мае 1942 года, в день своего совершеннолетия, он уже был в военкомате и вскоре в составе гвардейской минометной части попал на Калининский фронт в страшные бои под Ржевом. Это была одна из самых ужасных страниц Отечественной войны. В тех боях погибло 110 тысяч наших солдат. Как вспоминал Александр Николаевич, павшие сплошь покрывали поля боев от края и до края. Тогда же, в болотах под Старой Руссой, погибла практически вся 2-я ударная армия Калининского фронта, а командарм Власов сдался в плен и перешел на сторону Рейха. Но об этом молодой гвардеец узнал уже в госпитале, где оказался с тяжелым ранением.
После госпиталя он вновь попал в самое пекло. Теперь, на Курской дуге, противостояли одна одной полумилионные танковые армии. Тысячи орудий превращали в сплошное железное месиво тысячи танков, все наползавших и наползавших с обеих сторон. Горела земля, горел металл, металлом и огнем был напоен воздух. И эта нечеловеческая битва длилась полтора месяца. И в этой битве победил наш солдат, обеспечив коренной перелом в ходе войны.
Минометная часть М-31, в которой служил Александр Мирошниченко, практически перестала существовать. Остатки ее были отправлены на переформирование. Мирошниченко вновь попал на Калининский фронт, затем на I Прибалтийский, оттуда — на I Белорусский. Взятие Варшавы, формирование Одера — об этих вехах войны Александр Николаевич рассказывал так же подробно, как и о других, но всегда с особой эмоциональностью он говорил о штурме Берлина. Это была жесточайшася схватка. Солдаты Рейха стояли насмерть и не уступали свою последнюю цитадель. Мирошническо в составе штурмового отряда вел уличные бои и 30 апреля штурмовал Рейхстаг, а затем ворвался в рейхканцелярию, в подземелье, полное трупов застрелившихся немецких генералов. Но накал уличных боев даже после взятия Рейхстага не стихал. В пылу непрерывного боя исчезли все ощущения, кроме ощущения отдачи приклада, которое превратилось в навязчивую самоцель, в единственный способ выжить… И когда вдруг 2 мая вышел приказ прекратить огонь, поскольку Берлинский гарнизон капитулировал…, — Александр Николаевич всегда делал в этом месте паузу и пытался жестами выразить то шоковое чувство, овладевшее им и всеми, — как это не стрелять? После 12 суток уличных боев, когда сердце, руки и мозг приросли к автомату, приказ «не стрелять» был настолько неосмысляем, настолько нефизиологичен, как приказ «не дышать», например… Солдаты палили в воздух. Нет, еще не пришло осознание Великой Победы. Просто они не могли, физически не могли слышать тишины…
Александр Мирошническо расписался на Рейхстаге, но какое-то странное чувство не поставленной еще в этой войне последней точки давлело над ним. То же чувство преследовало его и в Москве, где он принял участие в Параде Победы 24 июня 1945 года. И верно чувствовал: после Парада он получил приказ догонять свою часть, транзитом через всю страну отправленную на Дальний Восток гасить последний очаг Мировой войны в Маньчжурии.
Пройдя с боями до Порт-Артура, наш гвардеец с Гвардейской улицы все пытался представить себе, как же кончится эта война? Неужели будем брать японского императора? Но такой развязки, какая произошла на самом деле, он не представлял. Ему выпало быть одному из тридцати русских солдат, разоруживших 10-тысячную Квантунскую армию. Когда император объявил о капитуляции, командование Дальневосточного фронта получило приказ Москвы отправиться в Чанчунь, где был штаб Квантунской армии принимать капитуляцию. Но вся наша группировка оказалась отрезана от Чанчуня наводнением и было принято решение лететь ставкой в Чанчунь в сопровождении только 30 солдат…
Японская армия, все еще вооруженная, выстроилась на плацу. Генералы ушли в штаб, оставив 30 русских солдат против этой армии. Враги смотрели друг другу в глаза. Глаза самураев выражали высокомерное презрение и глубочайшее внутреннее страдание. Казалось, еще секунда, и они не выдержат, сметут горстку русских и неуправляемой яростной лавиной двинутся вброд через разлившуюся Сунгари, ища смерти в боя с Красной Армией, отрезавшей их от пути на Восток. Но они выбрали другой путь. Один за одним они стали выходить и строя и делать харакири. Их товарищи, согласно обычаю, добивали отправлявшихся в рай. Офицеры показывали русским жестами, чтобы они стояли спокойно и не вмешивались.
Видеть массовое харакири вражеской армии было жутко. Казалось, что Земля последний раз умывалась кровью, а затем все потонуло в как-будто Небом посланном ливне, смывшем куда-то и кровь, и войну,, все ужасы последних лет… И только после этого страшного ливня Александру Николаевичу стало отчетливу ясно, что это настоящий конец войне, и возникло то чувство, которого ему так не хватало в Берлине, — чувство полноты испитых страданий, чувство очищения, преображения, умиротворения… Это случилось тоже в конце августа, тоже в день Успения Пресвятой Богородицы. Лазурное небо Маньчжурии покровом опустилось на израненные души русских солдат…
Вскоре он вернулся домой и отдал всю оставшуюся жизнь работе на родной для него НЭВЗе, воспитанию детей, а затем внукой. Он был, что называется, достойный человек. Да будет земля ему пухом!
P.S. От дома, где жил А. Мирошниченко, от ул. Гвардейской вверх вплоть до ул. Спортивной, поднимается широкая, светлая, проезжая, но… безымянная улица. Она не имеет названия, так как нумерация строений, выходящих на нее (школы N 9, детских садов, жилых домов), относится к пересекающим ее улицам Гвардейской, Свободы, Спортивной, и как бы давать имя этой улице нет смысла… Но показалось мне, что если мы хотим, чтобы дети школы, выходящей на нее окнами учебных классов, знали о подвиге наших отцов, дать этой, ныне безымянной улице имя героя, всю свою жизнь жившего на ней, защищавшего ее, строившего ее, имя достойного человека, имело бы смысл…