№ 24
Покотило Василий Иванович.
Довольно верной характеристикой атамана Покотило могут служить следующие слова одного из местных острословов: «атаман Покотило — это смесь генерала Дитятина без его светскости и добродушия Скалозуба без его бравой выправки и искренности фельдфебельского миросозерцания и Держиморды без его стихийно-зубодробильной непосредственности».
Убранный с атаманства генерал Покотило был назначен заведующим снабжением армии северо-западного фронта с довольно значительными полномочиями. Эти полномочия, в связи с обычною для генерала непосредственностью и прямолинейностью в действиях, и сгубили его карьеру. Действия генерала оказались настолько решительными, что пришлось убрать его и с этого поста, окончательно водворив в военном совете, где и пребывают все сдаваемые в архив штатские и военные отцы отечества. В самое последнее время Покотило выдворен и оттуда.

№ 25
Граббе Михаил Николаевич.
Граф. По происхождению от приписавшегося в казаки деда — Донской казак. Войсковой наказный атаман (1916-1917 гг.). Назначение его встречено на Дону, обалдевшем от Покотило, с некоторыми надеждами: сохранилась добрая память о благодушном деде — атамане, и о нем лично шла добрая молва. Хотя, по примеру щедринского Аттилы Перехват Залихватского, граф въехал в город на коне, но не только ни одной гимназии не сжег и не упразднил наук, но во все время своего недолгого, правда, правления не обнаружил к сему сколько-нибудь заметной склонности. С места сумел установить добрые отношения с обществом, благодаря доступности и корректному отношению к подчиненным обывателям. Вскоре по водворении объехал почти всю область, причем, принимая повсюду хлеб-соль, весьма благосклонно беседовал с казаками, крестьянами и даже бабами, до того времени трактуем и властью как quantitie negligeable, положительно очаровав последних светскостью своего обхождения. Бабы потом говорили: «ну и атаман у нас! Есть на что поглядеть: бравый да черноглазый, обходительный. Соколик да и только! Но не то что енот был, Покотил: чистый сыч пучеглазый».
Все было бы хорошо, если бы не одно, на первый взгляд как будто бы и маловажное, обстоятельство: несмотря на мягкость манер, чарующую обходительность обращения, атаман наряду с этим без малейшего колебания подписывал смертные приговоры, с тем же отсутствием колебания выносимые военным судом, в большинстве случаев оставаясь глухим к воплям смертников о помиловании. Указанное отношение атамана к узаконенному убийству заставляло скептиков держаться по отношению к нему настороже, причем высказывались такие соображения: «Полно! Да уж такой ли наш новый атаман добренький, каким хочет казаться и иным кажется?».
«Добродушный» князь Маслов-Одоевский благополучно пережил в Новочеркасске первую русскую революцию и, по ее благополучной и весьма быстрой ликвидации, получил высокую должность смотрителя дворцовой штукатурки в императорских дворцах (которая, как говорят, в настоящее время вся обвалилась). Графа Граббе накрыла здесь вторая русская революция, заставшая его, как равно и тех, кто его к нам прислал, в полной мере врасплох. Судя по действиям графа, было ясно, что он сначала был, если не уверен, то в надежде на то, что все со временем образуется; что после уборки с трона российского Николая самый-то трон останется и кто-нибудь на нем да усядется, а значит, по-прежнему возвратится полная и сладостная возможность «повергать к стопам» верноподданнические и всякие иные высокие (в просторечьи именуемые хамскими) чувства и беспредельно врать о якобы «беспредельной преданности» донцов; что, вообще говоря, начавшаяся как будто революция во всяком случае оставить незыблемыми главные устои существования, из них же основной:
Власть от народа — мечта сумасбродная,
Глупый несбыточный сон.
Воля начальства — вот нить путеводная
И непреложный закон.
Но, как выразился не лишенный наблюдательности Фамусов —
«Бывают странны сны, а наяву страннее», — наяву на этот раз приключилось нечто до такой степени странное (для некоторых страшное), к чему далеко не глупый граф сразу приспособиться не сумел и стал вилять, за что и поплатился смещением с должности и высылкой из области — волею того самого народа, которого граф, благодаря своей петроградско-придворной сущности, в расчет не принимал никак: по предписанию Донского Исполнительного Комитета граф сложил с себя должность, передав ее избранному комитетом временному войсковому атаману (уже не наказному) войсковому старшине (всего!) Е.А. Волошинову, а в ночь на 10 марта 1917 года особой делегацией Исполнительного Комитета был отвезен в Ростов н./Д. И там сдан с рук на руки великому князю Николаю Николаевичу, вызвавшему графа туда по дороге в ставку, где его самого ожидало отрешение от верховного командования армией.
Краткое послесловие.
Пути истории неисповедимы.
Но —
В надежде славы и добра
Впредь гляжу я без боязни.
У скромного автора сей исторической юморески живет в душе твердая вера в то, что вывший атаман Граббе — последний наказный атаман на Дону; что пора наказных благодетелей из города Санкт-Петербурга, которыми наказывали Тихий Дон за что-то и в предупреждение чего-то в течение почти двух столетий венценосные разорители великой страны, отошла в вечность; что в недалеком будущем старый Дон, всколыхнувшийся, сбросивший с себя ярмо наказа, свободным народным избранием поставит себе любого ему войскового атамана; что о последующих атаманах можно будет писать уже настоящую историю, а не делать им опись на манер настоящей в шуточно-скорбно-презрительном тоне, который наказные правители, коверкавшие в угоду самодержавному насилию нашу донскую жизнь, за редкими исключениями, заслужили вполне.
Еже писахъ, — писахъ.
Аще чесого не дописахъ или переписахъ, — чтите и не кляните.