«Работа – это свое-образная форма любви». Галина Фельдман, очаровательная умница в жизни, вкладывает так много любви во все, что она делает, что ее мир интересно смотреть, как хороший фильм. Саму ее, как Жар-птицу, увидев, хочется схватить и унести к себе, чтобы сверкала и светила. Но она, как говорит русская литература, «дельный человек», и ее вдохновение – это «строгое рабочее состояние человека». Рассказать о Галине захотелось, увидев одну из ее картин – портрет экзотической женщины с Гавайских островов, такой же редкой птицы, как и сама художница.

— Вы учились рисовать?
— Я не училась, дилетант. Сейчас картин не пишу. Писала только по вдохновению. Вдохновить меня может гармония, а она происходит от чего-то безупречно-прекрасного: это может быть человек, книга или восход солнца. Тогда мне нужно поделиться этой энергией вдохновения, и хочется что-то сделать.
С того момента, как я начала осознавать себя, со мной вещи происходили необычные. Я задумалась, а почему именно со мной, что не так?
Когда я стала читать литературу и осознанно смотреть на мир, однажды включила телевизор на том моменте, когда астролог говорила о людях, рожденных в период солнечной активности. Они изначально нестандартные. Это люди, рожденные в полночь с 11 по 12 июня. Я подумала: это про меня!
Позвонила маме: «Мама, когда я родилась?» «В 12 часов ночи!»
Так разгадалась загадка, которая мучила меня многие годы. Я стала воспринимать то, что со мной происходит, как небольшую норму. Не стала больше сопротивляться, приняла, что так и должно быть. Энергией научилась если не управлять, то чувствовать ее и направлять ее в творческие порывы.
И я понимаю, откуда мои работы – вот этот выплеск и заставляет писать картины…
Первая моя картина – от прочитанной книги, биографии Гогена. Я прочитала и подумала: и я так могу! Пошла в магазин, купила краски, холст, интуитивно сделала «грунт», все это на каком-то одном порыве…У меня есть в характере черта – люблю доводить желаемое до конкретности. Люблю видеть результат. Это дает мне энергию для дальнейшего существования: хочется жить, работать, помогать людям и быть счастливее…
— А что отбирает энергию?
— Если меня не понимают. Чаще всего не верят, что могу что-то делать бескорыстно. Я же неравнодушная! Мне нужно что-то делать. И многие думают: для чего ей это нужно? Во многих странах это нормальное явление. Люди хотят быть активными, заметными — спасают природу, животных…
— А близкие вас понимают?
— Муж считает, что я слишком «многоинициативная»…
— А что вы еще умеете делать?
— У меня много вещей, сделанных своими руками. Различные поделки, так, для комфортности. Я люблю что-то делать, не могу без работы. Задыхаюсь, если день прошел, и никаких результатов. А так я вдохновляюсь. Сыновья разделяют мое желание что-то усовершенствовать. Однажды, когда уже собирались уезжать домой с Дона, тащат старое колесо. «Для чего?» «Мы думали, тебе понравится…» Смотрю — это рулевое колесо от катера, второй жизни не имеет (я как доктор – смотрю и вижу, можно ли вдохнуть вторую жизнь). Но бросили его в машину. А уже если привезли домой – нужно давать вторую жизнь. Неподалеку от дачи валялся древний деревянный столб от старой электролинии. Мы притащили его на дачу, отпилили полстолба и повесили на него колесо. Получилась декоративная кормушка и одновременно колесо обозрения для птиц. Никакой рулевой функции оно не несет, но люди его замечают, и оно дает вдохновение. Я пытаюсь на свой вкус благоустраивать дом. Надоело по шаблону. Хочется чего-то необыкновенного.
— Так было с вами всегда?
— Еще в школе я любила что-то сделать с «изюминкой». Мне было лет пятнадцать, год примерно 1980-й, и я каждую неделю покупала в киоске иностранную газету, из номера в номер которой на развороте печаталось цветное фото какой-нибудь дивы. Я собрала все эти иллюстрации и сделала фотообои на одну из стен нашей квартиры. Тогда ничего подобного не было в продаже.
— Такая активность-креативность перешла от родителей?
— У папы был безупречный вкус, а у мамы – природная красота. Отец тоже был творческой личностью. За что ни брался, все получалось. Его привлекала конструктивность модели. Например, он мог сшить маме нижнее белье. Раскроил по книжке и сшил. Мог взять учебник по сопромату и рассчитать конструкцию, чтобы сварить памятник. А по специальности был краснодеревщик. Но в то время это никому не было нужно. Папа работал в монтажной организации. У него много было специальностей. Ему легко давалось рассчитывать и конструировать. Он был математик, хороший аналитик. Ему предлагали руководящие должности. Но он любил соприкасаться с материалом и видеть результаты своего труда. От мамы мне досталась любовь к природе. Она выращивает такие помидоры! Я не способна на это. Нет, я, конечно, могу постараться, но будут не такие. Только мама может разбивать абрикосовые косточки, вынимать зернышки и вкладывать их обратно в абрикосы. Я, даже если бы время было, не смогла бы. И все же есть во мне что-то и от мамы, не только от папы.
— А трудно холсты грунтовать «интуитивно»?
— Ну что там трудного? Я люблю разнохарактерную работу. Если знаний нет, начинаю выдумывать, как сделать, чтобы холст был ровнее, чтоб высохло быстрее. Я рисовала обыкновенными масляными красками и даже не знала, какие еще бывают. Но они так долго сохли. Я так мечтала, чтобы люди быстрее придумали быстросохнущие краски, и появились акриловые!
— А как воспринимают ваши работы люди?
— Когда общаюсь, я вижу излучение человека. Я смотрю на работу, на человека и вижу его свечение. И если сочетание красок моему глазу приятно, тогда я и сама как цветок распускаюсь. А если свет холодный, я отталкиваюсь. Лучше отойду. Но в основном вокруг те люди, которые разделяют мои стремления.
— Как вам пишется?
— Это на одном дыхании. Я делаю мазок, и хотя не вижу всей картины, но вижу, что не туда, и раз – отправляю «туда». Когда я пишу картину, я в ней растворяюсь. А когда картина готова, мне нужно время, чтобы осознать: моя она или чужая. И тут наступает момент, когда энергия, заключенная в картине, лишняя для меня, и картина уже мне не принадлежит. Если бы картина осталась у меня, мне было бы некомфортно. То, что выше нас, дает мне эти силы, чтобы я поделилась. Если бы в себе держала, мне было бы очень не по себе.
У меня много друзей. Когда они приходят и говорят, что им нравится моя работа, я говорю – возьмите. Хотя две работы у меня до сих пор: «мои».
— Как совмещаются весьма прозаические коммунальные заботы и творческий полет?
— Вы имеете в виду руководство товариществом, где я живу? Я по жизни – альтруист. Считаю, кто-то должен. Я всегда была активной. Мне хотелось что-то сделать. Трудностей я не боюсь. Мы сами делаем судьбу и окружаем себя теми людьми и вещами, которыми хотим. Мне повезло, что я могу совмещать дело и хобби.
— Существуют для вас понятия «престиж», «статус»?
— Есть вещи, которые престижно иметь. Но не для меня. Я чувствую свое внутреннее состояние. Ценю искусство и историю, и в восторг приводят те вещи, которые соприкасались с историей. Я делаю их своими только по состоянию души. Мне интересен внутренний мир человека. Я не дружу от статуса. Я дружу от яркости личности, а если человек яркий, он яркий и в быту, и в общении, и в профессии.
— Мешает в жизни суета?
— Я по жизни Алиса, которая поняла: чтобы стоять на месте, нужно постоянно бежать. Я знаю, ЧТО необходимо сделать именно сейчас. Я изначально такой была и другой себя не вижу. Если сейчас не сделаю, потом просто не успею. Поезд уйдет, и я его не догоню.
— Вам нравится наше время?
— Работа есть. Есть люди, которые в случае чего меня не бросят, помогут, протянут руку помощи. Я чувствую, если попрошу, меня поймут. Даже не нужно говорить, чего я хочу: они чувствуют меня. И поэтому у меня, надеюсь, все будет хорошо.
— Какое заблуждение развеялось в процессе жизни?
— Заблуждение, что люди разные притягиваются друг к другу, а одинаковые отталкиваются. Нет, наоборот. Разных людей разводит сама жизнь. Я не люблю пассивных, которые ряской покрываются. Меня привлекают люди, которые любят жизнь во всех ее проявлениях, и это взаимно. Им не безразлична жизнь, они понимают, для чего она дана. Я тоже хочу взять от жизни все важное для меня, но немножко, чтобы не поранить ее нутро.
— А для женщин хорошее время наступило?
— Я думаю, сейчас такое время, что всем может быть хорошо. У людей есть определенный достаток, они не страдают. Если человек не атрофированный по жизни, он может все. Я боюсь, чтобы хуже не было, потому что хорошие периоды обычно плохо заканчиваются…
— Знакома вам жизнь «на черновик»?
— Я не люблю вещи в чехле из полиэтилена. Мне всегда хочется сразу увидеть эффект. Никогда не любила дома ходить в халате, а платья беречь на выход. Вещь для того, чтобы ее носили. Я люблю все красивое, чтобы вокруг было красиво, и людей люблю красивых.
— Есть ощущение, что все еще впереди?
— Я, наверное, мир воспринимаю неправильно. Мне говорят: «Сними розовые очки, смотри на жизнь трезво». Но я же все и так вижу, я просто хочу сделать мир лучше, красивее. Усовершенствовать. И я живу сегодняшним днем, может быть, потому, что не хочу оставлять «на потом». Трудно сказать, что впереди – я не вижу. Будет или поздно, или не будет времени, или людей не будет, или воздуха; пусть он не очень приятный порой, но надо дышать!
— А вы могли бы, как Гоген, оставить семью ради занятий живописью?
— Уважаю традиции и правила, которые придуманы самой жизнью: они естественны. Должна быть любовь, от любви должны родиться дети. Что противоречит нормам, я отвергаю. Хочу быть любимой, нужной и реализованной. Мне нужна духовная пища. Семью я всегда ставлю на первое место.
Но все относительно, поскольку мир насыщен неопределенностью.
— Чего ожидаете от своих сыновей?
— Ребенок наблюдает жизнь родителей и учится на всем, что окружает его, вплоть до мелочей. Он не будет слышать, он будет видеть. И многое уже заложено на генетическом уровне. Не люблю навязываться, контролировать, понукать. Он УЖЕ такой. Главное – просто любить!