Вчера меня бросил полковник. Настоящий полковник. С погонами, звездами на них и военной формой под ними. О том, что он полковник, я не подозревала до самой последней минуты. Вернее, до последнего дня. А ведь наш так и не начавшийся роман длился больше месяца!
Все началось с того, что я сделала брови. Брови у меня были, но какие-то невыразительные. Когда я удивлялась, они не подлетали вычурным изгибом вверх, под челку. Когда я хмурилась, они не слагались с грациозной неприступностью в очаровательный «домик». Моему лицу не хватало экспрессии, и я отправилась в салон татуажа. «Больно было? – спросила меня потом подруга. – А держаться будут, наверное, недолго?» В обоих вопросах сквозила надежда. Утешила я ее только в одном, что было действительно больно. Зато потом в зеркало на меня взглянула такая яркая красотка, что я даже оробела. Расположившаяся по ту сторону посеребренного стекла девица была вызывающе загадочна, в меру надменна, глазами смела, а «бровями союзна». «То, что надо», — решила я, уверившись, что деньги потрачены не напрасно.
Вечером я отправилась в другой город, в гости, где собиралась встретить Новый год. Ехала я на скоростной электричке, и уже перед посадкой в вагон сразила своей откорректированной красотой статного мужчину средних лет в белом пальто. Он уже ступил на подножку, когда подоспела я со своими бровями. Он, может быть, испугался стука моих металлических каблуков, подумал, что сзади налетает конница, и отпрянул. Узрев, что весь табун состоит из одной лошадки, он весь обратился в галантность. Правда, дальше подставленной руки она не простерлась. Наверняка «Жестокий романс» не смотрел. В общем, не Паратов, хотя пальто было похоже. Моя благосклонно вскинутая правая бровь, нет, все-таки левая, была воспринята как поощрение.
Наши места, разумеется, оказались визави. Я уселась в кресло, устало смежила веки и дала волю бровям. Я их мило хмурила, блаженно расправляла, озабоченно вздымала, и мне не нужно было держать глаза полузакрытыми, чтобы знать, что обладатель белого пальто безотрывно наблюдает за их игрой.
Кстати, мне нравятся мужчины в пальто. В них они какие-то законченные, завершенные. И высокие – а такие встречаются все реже. Им хочется верить и доверяться. Лицо моего спутника говорило, что он уже готов к моему доверию, но в себе этой готовности я не ощущала. За всю дорогу мы не проронили ни слова, причем, если я чувствовала, что он созрел для разговора, то изображала спящую красавицу с особым усердием. Один раз даже всхрапнула. Так, проверка на вшивость, своего рода тест. Но, видимо, сработало, он так и не решился задать даже какого-нибудь пустякового вопроса.
Через три с половиной часа мы расстались, молча кивнув друг другу на прощание. Причем, я всем своим видом (брови очень помогли!) дала ему знать, что он не орел. В смысле — дурак!..
А ровно три дня спустя мы вновь встретились в электричке, с той лишь разницей, что она ехала в обратном направлении. Прошлогодний мужчина был в том же пальто, которое даже не утратило свежести. Он бросился ко мне, чуть не сбив с ног контролера:
— Дайте мне ваш телефон!
— У меня один, и тот — подарок, — на всякий случай испугалась я. – Или вам позвонить? Так я одолжу.
— Я почему-то так и подумал, что вы очень ехидная. Но мне это даже нравится. Меня зовут Борис. Ну, скажем, Борис Петрович…
— Не скажем. Борис так Борис. Уменьшительно — ласкательное – Борюсик. Вам нравится – Борюсик?
— Я психолог, — неожиданно отвердевшим голосом продолжил он собственную презентацию. — И что бы вы ни говорили, я прекрасно вижу, что мужа у вас нет, дети взрослые, а ездили вы к любовнику.
Мои брови вступили в свои права помимо моей воли. Я призвала их к порядку и решила не разочаровывать ясновидца:
— А учились психологии вы явно на пятерки. Я люблю отличников. Как, вы сказали, называется ваше ПТУ?
В поезде мы плодотворно пообщались, обменявшись милыми колкостями и телефонами, и всю последующую неделю я с переменным успехом отбивалась от настойчивых предложений о встрече. Отказ я аргументировала своими высокоинтеллектуальными запросами, к которым Борюсик оказался категорически не готов. По моему неколебимому разумению, встреча в ресторане могла стать только продолжением просмотра театральной постановки, или, на худой конец – посещения музея. Однако выяснилось, что он на дух не выносит театры, музеи и прочие культурные очаги, в которых, по его признанию, переварился в детстве. Так что он давно уже предпочитает декоративно-прикладную досуговую тематику.
— Чего ты от него хочешь? – спрашивала меня дочь. – Чтобы он свозил тебя в Лувр? Достал билеты в БДТ? Как дети, ей богу. Сходите в кино, на какую-нибудь психоделику. Будет вам и зрелище для ума, и темнота для тела. И общее удовлетворение.
И это говорит моя дочь, воспитанная в лучших традициях постсоветского романтизма! (Моя мама непременно перефразировала бы мое восклицание: «А что еще могла сказать твоя дочь, воспитанная в худших традициях постсоветского драматизма!»)
Встречу Борису я назначила в фойе кинотеатра «Галактика». Он предупредил по телефону, что взял билеты и заказал столик, чтобы перед сеансом посидеть в местном кафе. Мечты Бориса начинали сбываться.
Я зашла в зал и окинула взглядом окрестности. Среди пьюще-жующих киноманов не было никого в белом пальто. Я вскинула брови, вздернула плечи и развернулась в сторону выхода. Терпеть не могу опаздывающих мужчин. В это время я увидела Бориса. Но не узнала. Он был в военном. Вместо белого пальто – китель с золотыми пуговицами, на кителе – погоны с широкими красными полосами, на погонах – по три звезды.
Я потеряла сознание, осторожность и чувство меры:
— Товарищ прапорщик, а я что-то не узнаю вас в гриме. Вроде бы Новый год прошел, а вы все в маскарадном костюме. Кстати, вы у себя в части столовой заведуете или продскладом?
… Я тщетно прождала звонка от Бориса четыре дня. На пятый сама набрала его номер. И вздрогнула. Вместо привычных гудков мне в ухо грянула громкая музыка. Борис не отвечал, и я прослушала полную версию его нового телефонного гудка. Мое нарастающее смятение сменилось, в конце концов, запоздалым восхищением: в трубке звучал марш «Прощание славянки»…