Обычно она не возвращалась в дом родителей, а шла жить к крестному или крестной, и как только она входила в их дом — сразу вступал в силу закон неприкосновенности. Если в дом тестя или тещи брошенный муж мог придти как ко вторым родителям, мог попросить их помочь вернуть жену, то крестный не считал себя родней мужа своей крестницы и вел себя совсем по-другому. Он мог встретить мужа на пороге с нагайкой в руке, а то и с шашкой или с ружьем:
— Ступай к атаману, я тама с тобой гутарить стану.
Атаман вместе с двумя-тремя стариками внимательно выслушивал обе стороны, не вникая в мелочи, и тут же определял, кто из них виноват. Как правило, это был муж. Вряд ли женщина, зная за собой какую-либо погрешность, побежала бы к крестному.
Так что если уж дело доходило до атамана, вина казака была большой и очевидной. Мужчина к атаману жаловаться никогда бы не пошел: его бы засмеяли, задразнили казаки.
В качестве наказания атаман мог послать казака вне очереди в сменную сотню в полк, а жене и детям назначал немалые «алименты». Как правило, пока возмущенный супруг остывал в сменной сотне, полгода или год, обиды стирались и брак не расторгался. Примирение в семье расценивалось станицей всегда положительно.

«ТАЛАХ» — ВОСТОЧНЫЙ ОБЫЧАЙ

В книге историка Е.П. Савельева «История казачества» упоминается следующее: поскольку у казаков, мол, царила свобода нравов, то любой казак мог прогнать прежнюю жену и взять себе другую. Будто выводил казак жену на майдан, в Круг и говорил: «Братья казаки! была мне жена угодлива и пригодлива, а ноне она мне не надобна. И якобы любой, кто выходил из толпы, накрывал её полою архалука, становился её мужем.
Это попытка рассказать о древнем казачьем обычае — талахе, что в переводе с тюркского означает «отойди». Но рассказано об этом не точно, а односторонне и тенденциозно. Талах — обычай древний, восточный, приобретший у казаков особый смысл.
…Окружённые со всех сторон врагами, казаки часто бывали на грани полного истребления. Как и все народы средневековья, они жили в состоянии постоянной войны. Но в отличие от лесных и горских народов, казакам было труднее спрятаться и отступить. Чтобы спастись, нужно было оторваться от преследователей, уйти как можно дальше, запутать следы. А для этого требовалось время. Если становилось ясно, что отступающий враг силён, движется быстро и нет возможности разбить его во встречном бою, что его можно только задержать до подхода подкреплений, — призывались на помощь охотники-добровольцы. И они всегда выходили — те, которые вызывались задержать врага до подхода помощи, и для того, чтобы дать возможность станице откочевать, скрыться. Все понимали, что они — смертники, потому и отбор был строгий. По возможности не брали единственных кормильцев. Не брали холостяков, «не имеющих потомства, чтобы казачий корень не пресекся». И вот, когда отбор защитников был произведен, казак-смертник произносил ритуальную фразу:
— Братья-казаки! Перед Господом Богом нашим Иисусом Христом — кто возьмет моих сирот и вдову за себя? Была она мне угодлива и пригодлива, а ноне — не надобна…
Тогда-то и выходил добрый человек, способный взять на себя ответственность за содержание и воспитание детей и вдовы при живом муже, накрывал ее и детей буркой (что сохранилось в обычае «взятия под шинель») и говорил «Я, (имярек) берут твою жену за себя!». Атаман произносил: «Талах!» После чего жена и дети считались детьми и женой нового отца. Прежний становился для них мертвым.
Однако, если вопреки всем предположениям, казак-смертник все же не погибал? Тогда и срабатывал талах. Казак имел право вернуться в свою станицу, но к своей бывшей жене и детям не имел права прикоснуться и сказать, что он их отец. Он имел право взять в жены другую казачку. Но чаще всего чудом оставшийся в живых менял имя и уходил в другое войско. Проходили годы, и случалось, что перед очередным призывом на срочную службу возникал в станице незнакомый уже никому казак и спрашивал:
— Кудиновы, старшие сыны, нонче в службу идут? Да? Вот я и поведу их и вахмистром у них буду.
Открывался ли кто-нибудь своим сыновьям? Говорил ли им, что он их кровный отец? Дело семейное! Так что к браку и казаки и казачки относились весьма ответственно.
…Наверное, в этом-то и вся соль.
Именно ответственностью — за свою семью, за свою родину, за свои поступки — проникнут каждый пункт неписанного казачьего домостроя. Мы вырастаем из былых обычаев, как малые дети из старых штанишек, но почему-то очень хочется упаковать в свой саквояж что-нибудь «домостроевское» — мудрое и трогательное. На память…