Всем известно: в России, при полном отсутствии дорог, как таковых, главными транспортными артериями испокон веков служили реки.  Летом струги, баржи, ладьи скользили по высокой воде. Зимой лютые северные морозы наводили такой слой льда, что он легко выдерживал не только вооруженных всадников, но и тяжелогруженые сани. Испокон веков новые города закладывались   на берегах судоходных рек.

После того, как Александр I высочайше соизволил  дать разрешение на перенесение столицы донских казаков, начались поиски нового места. И, вопреки сложившейся исторической традиции, вопреки законам логики и здравого смысла Новочеркасск решили построить на безлюдном холме, который древние кочевые народы превратили в огромный некрополь. В позднейшие времена этот холм облюбовали волки, за что он и получил свое название – Бирючий кут.

На вопрос, почему так произошло, в справочных источниках, как печатных, так и электронных, вместо ответа тиражируется невнятица про «комплекс экономических, политических и экологических проблем». Не выдерживают критики  упоминания о донских разливах и неудобствах с ними связанных. Правые берега Дона, в основном, высокие, крутые и вполне пригодные для серьезного строительства. Ростов – прекрасное тому подтверждение. Идеальным вариантом был бы переход из Черкасска в станицу Аксайскую. Кстати, надежда на принятие такого решения сохранялась еще 32 года после официальной закладки первого камня. Но случилось то, что случилось, и столица административного округа, превосходящего по территории нынешние Венгрию и Швейцарию вместе взятые, так и не стала портовым городом.

Такое стало возможным вследствие двух серьезных причин, тесно связанных между собой.

На протяжении двухсот с лишним лет одним из основных видов казачьей деятельности было самое обыкновенное пиратство. Они умели строить легкие, маневренные, но вместительные суда. Прекрасно зная морское дело, они выходили через устье Дона в Меотиду, а затем на черноморский простор. Такие походы обычно заканчивались грабежом и разорением прибрежных городов и поселков не только Крымского Ханства, но и Османской империи. От Азова до Синопа и Трапезунда они хозяйничали на воде, нападая, порой, даже на военные корабли.

Подобный промысел был жизненно необходим слабой, униженной Москве, всеми путями старавшейся задобрить агрессивный Бахчисарай. Такова была политическая норма XVII века. Губернаторы европейских колоний в Новом Свете не брезговали обращаться за военной помощью к флибустьерам.

Но время шло. Его Величество Прогресс творил свое привычное дело. Прогресс сродни бездушной машине, которую нельзя остановить и с которой невозможно договориться. Он навсегда изменяет послушных прагматиков и безжалостно уничтожает строптивых ретроградов.

Пиратство было несовместимо с промышленной революцией и выглядело жутким анахронизмом в эпоху паровых машин и газовых фонарей. Пирата  объявили hostis humani generis (враг рода человеческого) ведущие мировые державы. России, отчаянно стремящейся к имиджу цивилизованной страны, пришлось усиливать контроль над своенравным донским казачеством. Это было возможно только одним способом: навсегда оторвать казаков от большой воды. К тому же главный враг России на Юге был повержен. Османская империя признала аннексию Крыма в 1791 году, и терпеть далее Донскую Тортугу не имело ни военного, ни политического смысла.

Вторая причина состоит в том, что вся история взаимоотношений донских казаков с метрополией – это история постоянного давления и закручивания гаек. Неприятие низкопоклонства и раболепия, отлаженные демократические механизмы, подчеркнутая независимость всегда вызывали непримиримую ненависть в российском центре.

Черкасск оставался труднодоступным с суши большую часть года. В таких условиях, ни о каком серьезном контроле не могло идти и речи. Это означало бы сохранение знаменитой казачьей Вольницы. Той самой Вольницы, дух которой так поразительно изобразил на своей одноименной  картине великий Овечкин. А между тем шел 1804 год. Европа переживала невиданную прежде революцию. Корсиканский гений направо и налево отвешивал пинки холеным августейшим задам европейских монархов. От французской триады «Liberte, Egalite, Fraternite»  российская знать шарахалась как сельская  попадья от пентаграммы. К тому же, в ту пору еще были живы свидетели чудовищных преступлений Пугачева и его сподвижников. Так что с Вольницей пора было кончать.

Все это, так или иначе, определило не только географическое положение, но и характер Новочеркасска: закрытого, режимного города имперской бюрократии и казачьей знати. Города, в котором откровенно не любили пришлых людей и  с подозрительным недоверием относились ко всему новому и прогрессивному.

Переориентация казачества продолжалась весь девятнадцатый век. Переход от большой воды на безводный холм имел, также, и символический смысл. Удалые походы на стругах, борьба с турецкой экспансией, защита христианского населения Юго-Восточной Европы от опустошительных татарских набегов — все это осталось в прошлом. Кроме безусловных, ярчайших военных подвигов, прославивших донцов на весь мир, их ждала сомнительная слава участников подавления польских восстаний 1830 и 1863 годов, похода в Венгрию  1848-49 годов и бесконечная война на Кавказе.

Соответствовало ли это интересам коренных жителей донского края? Вряд ли. Иначе как быть с поговоркой про город «на горе на гóре». Как быть с тем, что на протяжении шестидесяти лет новочеркасцы изнывали от дефицита нормальной питьевой воды и от естественных в такой ситуации кишечных инфекций. Как быть с тем, что в честь градостроителя де Волана казаки не пожелали назвать даже крошечного переулка.

Увы, такова логика развития любой империи. Расширять и набирать свою мощь она может, только игнорируя и нарушая интересы автохтонного населения. Но поскольку все явления находятся в диалектической взаимосвязи, она тем самым закладывает под свой фундамент мину, которая, срабатывая, рано или поздно навсегда стирает империю  с географической карты.

Александр Пряжников