25 лет назад состоялся исторический вывод советских войск из Афганистана. Мы не будем сегодня давать оценок афганской войне – об этом уже много написано. Сегодня мы дадим слово участнику тех событий. Как это было рассказывает бывший «афганец» Юрий Опалев. Он совсем еще мальчишкой попал в эту страшную мясорубку и остался жив. Давайте вместе с ним вспомним, как это было.

Об этом судьбоносном для нас решении партии, правительства, Вооруженных сил и Комитета госбезопасности мы узнали еще за год до этой ставшей уже тогда исторической даты. Хотя на нас возлагалась такая ответственная и стратегически важная миссия, все это мы тогда восприняли без особого энтузиазма. Даже не то, что нам нужно будет выходить оттуда последними, прикрывая основные силы, а то, что нам автоматически придется при этом переслужить по полгода, повергло нас в состояние легкого шока. «Счастливчикам»- раненым и контуженым, а также студентам, не доучившимся в высших учебных заведениях, представлялось исключительное право быть уволенными в срок. Забегая вперед, скажу, что потом они нам страшно завидовали и говорили, что мысленно были всегда с нами, но тогда было все совсем наоборот.

Между тем, как и было запланировано, с 15 мая 1988 года начался поэтапный вывод войск Советской Армии  из Афганистана, но к ограниченному контингенту погранвойск, к которому мы относились, это не имело никакого отношения. Нам заранее была уготована роль капитана, который должен сойти последним с обреченного судна. Мы тогда наивно полагали, что начавшийся вывод на нас никак не отразится, по крайней мере, думали, что хуже уже не будет. Но как потом оказалось, самое интересное у нас еще было впереди.

С первого дня вывода на нас посыпались директивы, что теперь нам нужно будет действовать как-то подипломатичнее с бандформированиями и, вместе с тем, как и раньше, не допускать прорывов и провокаций на нашей границе со стороны Афгана, чтобы в зоне ответственности наших «точек» был полный порядок.  Каждый раз назначался  какой-то мифический день о наступлении моратория о полном  двустороннем прекращении огня, потому что вот теперь-то уже лишняя кровь никому не нужна.

Следуя той же директиве, нам предстояло отдавать больше полномочий народной власти и армии. На деле же они попросту складывали лапки, до этого целиком и полностью полагаясь только на нас и выжидая, что же будет дальше. Большая часть из них в очередной раз переходила на сторону моджахедов. Почему в очередной раз? Дело в том, что процентов семьдесят нынешних сарбозов — солдат народной армии, когда-то уже были в другом лагере. Там у них куда ветер подует, кто их больше каким калачом заманит. Да, «помощники» у нас были еще те, так на очередной операции или рейде, стоит только засвистеть пулям, они как один падали замертво, так что и дыхания не было слышно, а потом резко вставали и действовали только тогда, когда знали, что впереди относительно чисто и что там будет чем поживиться. Для этой цели на этот случай каждый из них имел по паре мешков. И вот с таким контингентом нам приходилось работать каждый день.

Время шло вперед, а продержаться нам предстояло еще целых десять месяцев. А весь спектр «дипломатических усилий» в конечном итоге привел к тому, что народная власть стала сдавать свои позиции с ураганной скоростью. Практически без боя сдавался город за городом, кишлак за кишлаком. Так, в один прекрасный день в августе 1988-го, как по прописанному сценарию был сдан Имам-Сахиб – вторая после Файзабада «Афганская мекка» и, по совместительству, историческая родина Гульбеддина Хекматияра — одного из лидеров их Большой Семерки. И все бы ничего, и горел бы этот Имам-Сахиб синим пламенем с его многовековой славной историей, если бы не один многозначительный для нас факт: в центре этого города находилась наша «точка». Пришедший тут же приказ большими буквами гласил о том, чтобы мы ни во что не вмешивались,  огонь не открывали и никого не выпускали, а только наблюдали за происходящим и ждали дальнейших распоряжений. А здесь было на что посмотреть – февральское шоу в режиме реального времени, разворачивающееся на наших глазах, вряд ли кого-то оставило бы равнодушным.

Отстреливались только те, кто наверняка знал, что их революционная деятельность за последние десять лет не останется не замеченной. Таких в Сахибе оказалось несколько десятков человек, и все они сейчас, вернее, все уцелевшие, стояли у ворот нашей «точки»,  опоясанной по кругу минным полем.  Но наших «союзников» никто не спешил впускать, у нас ведь был приказ.  И тогда обезумевшие люди, как тигры начали преодолевать считающуюся неприступной нашу «крепость». Тогда они все спаслись – не сработала ни одна мина и никто не погиб от выстрела в спину. Мины на том участке или забыли поставить, или их когда-то «сработали» любопытные шакалы, а  не стреляли в них только потому, что боялись попасть в нас.

Хотя мы и оказались в осаде, наглухо окруженные превосходящими силами моджахедов — наша «точка» насчитывала менее двухсот человек против их трех-четырех тысяч, на нас не только никто не спешил нападать, но нас они стали даже охранять и всячески оберегать. С первого же дня мы беспрепятственно в любое время суток выезжали по своим делам сквозь строй ликующей вооруженной разношерстной публики и, когда нужно, без особых проблем возвращались назад. Поначалу, конечно, было не по себе,  когда духи наводили на нас все имеющееся у них в руках оружие с предварительно передернутыми затворами, впрочем, так, как и мы. Но со временем привыкли. И такое вот наше соседство затянулось на целых пять месяцев.

Единственно, что басмачам не очень-то нравилось позировать перед нашими фотокамерами, но мы просто не могли упустить такую возможность. А все это время мы были относительно спокойны только лишь потому, что между нашим командованием и новой властью был заключен сепаративный мир и гибель хотя бы одного из наших солдат означало их полное уничтожение пристреленными ракетами «Град». Приходившие в очередной раз на переговоры к нашему командованию бандглавари жаловались на то, что уж сильно вольготно расхаживали наши парни по территории. После этого все передвижения были в срочно сооруженных окопах, вырытых в полный рост.

Однажды нашему «спокойному добрососедству» пришел неожиданный, но вполне закономерный конец. В результате одной из операций за пределом города была «накрыта» одна из банд, контролирующая Имам-Сахиб. После чего нам пока в вежливой, но требовательной форме предложили убраться по добру по здорову в двадцать четыре часа. А спорить и протестовать никто не стал. В течение этих суток, пока мы собрались в свой последний отсюда поход, духи чуть ли не каждый час выдвигали все новые и новые требования. Одним из основных условий было оставить минное поле: они уверяли, что займут нашу позицию не раньше, чем через полчаса после нашего ухода. На деле же оказалось, что уже они расхаживали там сразу же после разминирования, когда еще наша колонна только начинала формироваться.

Пока одни победоносно водружали свои пулеметы на наши посты, другие духи, смешанные с многочисленным населением, расхаживали по ставшему нам родному куску афганской земли, высматривая, чем можно поживиться и собирая, что плохо и хорошо лежало. Вот тут-то и начали возникать у нас с ними трения за право обладания принадлежащим нам имуществом. Уж очень им понравились наши бревна, которые нам, в последствии, потребуются для постройки блиндажей. В итоге бревна мы все же отстояли,  хотя до рукопашной чуть было дело не дошло.

Наконец прозвучала долгожданная команда на выход колонны. А выстрелы, вернее, беспорядочная пальба все же началась – новые жители нашего гарнизона разряжали свои автоматы в воздух. Так что наши проводы были достаточно громкими.

До назначенного времени «Ч» оставалось чуть больше двух месяцев, когда нам предложили покинуть ставшее родным насиженное место.

Мы по своей наивности думали, что отправляемся ближе к нашей границе, но, как  оказалось, нас перебросили вглубь страны. Стоило нам встать на одно место, только начать обустраиваться, как приходилось срочно менять место дислокации. Так повторялось несколько раз до самого вывода войск с  территории РА.

Выходили мы, как и было запланировано, 15 февраля 1989 года. Сам вывод для  нас прошел довольно спокойно и гладко. Из донесений нашей разведки и из радиоперехватов в те дни мы знали, что бандформирования не очень-то и старались мешать нам поскорее убраться с их Родины.

А нас только от одной мысли, что вот-вот окажемся на своей Родине, переполняло эмоциями, распирало от счастья. И когда позади осталась эта черта между прошлым и будущим, мы, не сговариваясь, перешли на раздирающий продолжительный крик сумасшедших.

Это был крик чудом спасшихся с того терпящего бедствие обреченного судна. Это был внутренний голос не победителей и не побежденных, а просто счастливых людей, еще до конца не понимающих, что же все-таки произошло.

 Юрий Опалев, воин-«афганец».