Любите ли вы общественный транспорт так, как люблю его я? До самозабвения. Потому что в нем порой забываешь про себя. До исступления. Потому что, вылезая наружу, ощущаешь, что все твои острые углы сгладились, и ты стала тупой-тупой. До боли в ногах и руках. Потому что ноги тебе оттоптали, а руки отдавили. Проводите ли вы в транспорте значительную часть своей сознательной жизни, как это делаю я? Скучаете ли по своим любимым автобусам и «ГАЗелям» в выходной, как скучаю я?
Да? Да? И да? Тогда этот текст исключительно для вас, дорогие собратья и сосестры пассажиры.

Но на сей раз речь в нем пойдет, главным образом, не о тех, кто нас перевозит, но о нас, любимых, ибо далеко не только к водителям, их начальникам, к дорогам и начальникам дорог накопилось у нас немало претензий, но и друг к другу тоже.

Туда…
Во-первых, хочу спросить: вам знакомо такое понятие, как телефонный терроризм? Нет, не путайте с анонимным звонком о заминировании стратегически важного объекта. Я говорю о людях, научившихся разговаривать по мобильному телефону и безнаказанно применяющих это свое умение в замкнутом пространстве. Причем, когда с ними вместе «замкнуто» несметное количество людей. Например, в салоне общественного транспортного средства. Вот вместе со мной в «ГАЗель» загружается мужчина средних лет и, едва плюхнувшись в кресло, прямо с места в карьер раскрывает телефон. Семь минут он рассказывает своему приятелю про втулку. Которую он уже сделал. И теперь все. Он ее положит, и пусть лежит. Или пусть забирают. Или выбрасывают. Ему все равно. Он сделал, что положено, и его не колышет. А потому что! Он делал ее три дня, и она его уже задолбала.
Он не подозревает, что сам «задолбал» уже всех сидящих рядом, так как, едва закончив разговаривать с одним приятелем (а может, коллегой), звонит другому. И начинает выяснять, какой барабан лучше – 43 на 10 или 50 на 13. То есть, какой толще. В смысле, больше весит. На исходе пятой минуты надрывной телефонной дискуссии я понимаю, что речь вовсе даже не про музыкальный инструмент, а про тормозной барабан, а телефонные собеседники сходятся во мнении, что лучше все-таки тот, который 40 килограмм. Обогатить свою память знаниями о преимуществах ступицы с подвесными кольцами я, слава богу, не успеваю: говорун-механик выходит возле электродного завода. А у нас аккурат с этого места начинается пробка. Та, которая на Хотунке. Ту, которая на Молодежке, мы давно миновали.
Мы замедляем ход, несколько минут занимаемся не ездой, а ерзаньем, и, наконец, вовсе останавливаемся. Регулировщик на оживленной развилке, увы, отсутствует. Транспортный поток нервно дергается, продвигаясь вперед миллиметровыми шагами. Надежда доехать вовремя до работы постепенно испаряется, но тут же вспыхивает с новой силой, когда мы замечаем маневры нашего водителя. Давай, родной, давай, не тушуйся! Твой собрат на белом «HYUNDAI» уже пустился во все тяжкие по правой обочине. Но ты же не такой, ты же не поедешь по глубоким ямам и ухабам, наполненным жидкой грязью. Ты любишь своих пассажиров… Вот! Правильное решение! По встречной-то полосе куда как удобнее. Она ровнее. И машины на ней нечасто попадаются. Разве что вот этот самосвал, будь он неладен. Впрочем, он все понимает, вон как к обочине жмется, пропуская тебя, знает, что ты при исполнении. И «Жигуленок» прямо между деревьев проворно сворачивает в сторону. Тоже понятливый. Пассажирский транспорт – элита! А это кто на всей скорости несется нам прямо в лоб? С ума, что ли, сошел, не видит, что нам деться некуда? А, так это «ГАЗель» конкурирующей фирмы, уж она точно дорогу не уступит. Ну ладно, еще посмотрим, кто кого. У кого броня и нервы крепче! Уф, пронесло! Теперь бы в гору без происшествий подняться – и на работу с чистой совестью.
Ан, нет. Не все испытания пройдены. По телефону громко начинает разговаривать водитель. Он не стесняется в выражениях. А и то правда – кого стесняться-то? Чай, не графьев везет. Поэтому разговор его с собеседником лаконичен, но крут. В выходные он работать не будет, потому что собрался на рыбалку. И ему нас..ть, что у напарника День пограничника. Хоть два дня. Хоть еще десять других праздников. Ему нас…ть. И никто его работать в выходной не заставит. Да пусть что угодно начальник предлагает. Он решил, что едет на рыбалку, и на остальное ему…
Пассажиры еле слышно ропщут, им неприятно, что водитель грубит, им не нравится, что он не отрывает руку от телефона с самого Спуска Герцена, а уже миновали собор. Вдруг резкое торможение, сидящие едва не валятся в проход, а водитель, бросивший наконец-то телефон, через весь салон, пользуясь открытым с пассажирской стороны окном, угрожает водителю остановившейся рядом «ГАЗели» выйти и одно место ему как следует набить, а некоторые части этого же места оторвать. Говорит он другими, конечно, словами, но аргументирует свою агрессию большим аргументом: он-де везет ЛЮДЕЙ, а этот… нехороший человек его подрезает. Слава богу, вспомнил, что везет все-таки людей…

…и обратно
Через восемь часов. Практически в том же транспорте. Декорации остаются прежними, изменения в действующих лицах незначительны. Но добавляется терроризм «простого человеческого общения». Пристроившись на уцелевшем свободном месте в самом заду автобуса, пожилая женщина замечает свою знакомую, вошедшую на следующей остановке. «Надя, — живо окликает она ее через весь салон, — как здоровье?». Надежда, несмотря на внушительные габариты, ловко вклинивается в пассажирский монолит, устремляется на голос и зависает монументальным, но отнюдь не молчаливым укором над сидящей девушкой постстуденческого вида. Юное создание, вопреки устоявшимся взглядам, что молодежь нынче пошла не та, уступает место. Может, просто боится быть раздавленной прикорнувшим на ее голове мощным бюстом. Разговор между давно не встречавшимися знакомыми возобновляется – о житье-бытье, о садиках-огородиках, о детях-внуках. Огород (чтоб его!) опостылел, ничего уже не хочется на нем делать. Ни сил нет, ни желания. И ведь никто вкалывать на нем не собирается. Зато с огорода потом — давай! Да еще как давай! Ни от огурцов не отказываются, ни от помидоров, ни от лука, ни от картошки. Только мешки подставляют. Но вот в прошлом году с картошкой незадача вышла: три ведра семенной посадила — два ведра «гороха» вырыла. А внучат знай подкидывают, то по очереди, то всех пятерых сразу…
В другом крыле автобуса пассажиры, сатанея, погружаются в подробности семейной жизни юной особы. Женщина, вредно столько времени говорить по мобильному телефону! Зато девушка, сидящая у окна, отрешившись от всего мира, чуть слышно воркует, прильнув к телефонной трубке. Девушка, я тебя люблю! Две подружки беседуют так тихо, что никому из окружающих их разговор не слышен. Вас, барышни, я бы тоже взяла с собой в разведку!
И вдруг!
«Люба!» – врывается мне в ухо пронзительный голос. Я не Люба, но ответить соседке по креслу хочется конкретно! Между тем громогласная пассажирка, не обращая на меня ни малейшего внимания, но повернувшись ко мне вполоборота, продолжает публичное общение с телефоном. Говорит она напористо, громко, так, что некоторые перестают слышать даже собственные мысли. «Собирайся, выходи уже. Где, где – в рифму тебе ответить или как? На Хотунке. Ну и что! Знаю я, как ты собираешься. А мне надо, чтоб ты встретила. Прям к остановке подходи, на Картофельном я выйду. Да говорила же, сумка у меня с собой. Тяжелая. Нинка нагрузила, ей Славик крупы всякой напривозил из рейса. Как какая Нинка? С нами работала, муж у нее еще первый алкаш был конченый. Бузил все время, в милицию его то и дело забирали. Ой, нет, брешу! Это у Татьяны алкаш-бузотер был. Да, развелась она с ним. А у Нинки Толик был, ну тот, что под поезд по пьянке попал потом. Вспомнила? Ну вот, теперь она со Славиком живет, он грузоперевозками занимается. Она мне с барского-то плеча и подкинула. Да куда мне столько? И не дотащу я, у меня грыжа вчера выскочила опять, а мне на смену в ночь. Выходишь ты или нет? Где, где, на НЭВЗе я уже!».
А-а-а! Залейте мне уши воском! Завяжите глаза повязкой и введите в состояние анабиоза, пока я еду до работы и обратно домой!