***
Со старого театрального кресла

ОСТРОВСКИЙ А-ЛЯ ХИЧКОК

Эксклюзивный репортаж для «Частной лавочки» любезно предоставило красное, обтянутое бархатом кресло новочеркасского драматического театра, которое не успели прикрыть белым полотном на время летних репетиций спектакля «Гроза». Премьера его состоится лишь в следующем театральном сезоне. Но исключительно для читателей нашей газеты наш «специальный корреспондент» по театральным премьерам приоткроет театральный занавес.

Ни привычных для зрителей трех звонков сегодня я не услышало, ни самих зрителей видно не было… Но зато никто не загораживал мне сцену. Все, как следует, разглядело, все я видело. Тем более, что этот прогон, именуемый среди моих коллег генеральным, отличается от рядовых репетиций. Актеры облачены в сценические костюмы, декорации установлены, хотя еще не все. Я слышало своим запыленным ухом, отвыкшим за последний месяц от аплодисментов и оваций, от нашего нового режиссера, который приехал в наш театр из другого города, что сцена сейчас еще не в том виде, в котором его увидит зритель в следующем театральном сезоне.
Атмосфера провинции Островского передана полностью. Волга буквально разлита по сцене. Лодка усыпана настоящим песком. Герои будто и правда окунаются в воды огромной реки, плещутся в ней, мокнут, Катерина прощается с жизнью… Я тоже окунаюсь в бурлящий поток. Первый раз я сталкиваюсь с такой находкой создателей спектакля: кто придумал это — не знаю. Правда, от такой сырости я могу простудиться и испортиться, обивка, боюсь, разлезется. Надеюсь, что воду на лето со сцены все-таки уберут. Видимо, искусство все-таки требует таких жертв. Да, за годы службы прекрасному я и не такое повидало. И уверено, что для создания для любимых зрителей эффекта реального присутствия в спектакле не жалко ничего.
Два действия даже я, старое, видавшее виды кресло, посмотрело на одном дыхании, не обращая внимания даже на постоянно горящую режиссерскую сигарету. Ну, к этому я еще давно привыкло.
Ну что это я заговорилось. Знаю, что времени у меня предостаточно свободного, а вот читатель занятой, не станет зачитываться мемуарами старушки. Поэтому скорей отведу его в мир Островского, который в режиссерском прочтении чем-то напомнил знаменитого Альфреда Хичкока. Особенно во втором действии. Первое как-то пережилось спокойней. Хотя вся драма, которая и осталась драмой, овеяна неким детективным ореолом.
Начну с Катерины, не буду оригинальной. Слышало я не раз, что сегодня перестали на нее смотреть как на этот постылый всем «луч света в темном царстве», а у нас она все-таки осталась прекрасной женственной женщиной, жаждущей любви и способной любить. Сердце ее щемит с детских лет, оно полнится мечтой, высокими порывами. По классической традиции мечтает она «летать так, как птицы». Она не может долго и покорно жить среди заурядной мелочности. Ей нет места в Калинове. Хотя, я думаю, места себе бы она нигде не нашла, рано или поздно наложила бы на себя руки, но, видимо, создатели спектакля видят ее немного иначе. Театральное действие не может все эпизоды пьесы в себя вместить. И режиссер то ли сознательно, то ли случайно прячет от зрительского глаза рассказ о том, как Катерина еще в детстве хотела распрощаться с жизнью, убегала из дома, из любящей семьи, еще не зная упреков злой свекрови и жизни с нелюбимым мужем. Она всегда в поиске того, чего у него нет. И Бориса она любит, видимо, из-за того, что он – другой, не отсюда. Ярко в спектакле проявляется ее потребность оторваться, подняться, противостоять. Только я лично, старая ворчливая мебель, думаю, что это противостояние исключительно ради противостояния.
Прекрасно передан образ Марфы Савельевны Кабановой. Классический для Островского образ властительницы жизни, владелицы, детально и ярко передан, эмоциональность и колорит кабанихиного характера отображен досконально. Это человек совершенно без правил, измеряющий все собой.
Весь спектакль нас преследуют бесконечно печальные мысли Катерины, ее убийственные победы над самой собой принадлежат женщине, которая не боится жить. Пусть недолго, но с какой силой Катерина испытывала счастье, как любовь окрашивала для нее все! Режиссер здесь, как и Островский, не ищет виноватых, в этом он неотступен от автора. Но вывод о том, что причинить боль и усугубить ее – совершенно не одно и то же, просто красной нитью, прям такой же, какой сшит мой чехол, проходит через всю драму.
Вне зависимости от того, знакомы ли вы с Островским или нет, от вашего отношения к российской классике, «Грозу» посмотреть стоит. Режиссер показывает «лишнее необходимое», что определяет ценности русской жизни, ее бесконечные духовные искания и богатства.
Перед тем, как меня накроют на лето запыленным полотном, хочу успеть сказать о том, что я осталось бесконечно благодарно труппе и режиссеру за его вольности, за дивную его свободу, его поглощенность всем, что испытано, прочитано, увидено.
Я уверено, что, когда вы придете на показ спектакля для массового зрителя, вы почувствуете громадную силу земного притяжения, неугасимо живущую в пьесах Островского, сыгранных и пережитых на сцене театра.

Монолог театрального кресла записала
Екатерина Самойлова.

***
ОЧАРОВАНА, ОКОЛДОВАНА…

Хотите увидеть грозу? Это я не о той, которая непогода, а про ту, что драма Островского.
С 15-го мая в Новочеркасском театре репетировали спектакль именно по этому произведению, знакомому многим (тем, кто читал) еще со школьной скамьи. Это первая постановка, над которой в Новочеркасском театре работал Владимир Геннадьевич Хрущев — режиссер из Тольятти.
Это его виденье «Грозы» и долго вынашиваемая идея:
— Я давно хотел поставить именно эту пьесу. Поэтому когда Леонид Иванович Шатохин предложил на выбор несколько вариантов, я выбрал именно ее. Так что новочеркасская постановка — моя большая удача, ведь не всегда удается сделать то, что хочешь.
О своем выборе актеров режиссер говорит так:
— Я поставил около тридцати спектаклей по всей стране и постепенно понял, что главное в театре – люди. Если актеры отдаются профессии целиком и играют душой, это ничем не заменишь. Я физиогномист, то есть придерживаюсь теории, что судьба человека отражена в его внешности. Поэтому распределение актеров в спектакле я считаю, в основном, «в десятку».
В.Г. Хрущев размышляет:
— Спектакль длится полтора часа – это два отделения, первое из которых психологическая драма, второе — античная монументальная трагедия.
Я увидел у Островского, как мне кажется, что-то свое, например, доведение до самоубийства, то есть состав преступления. Мне хотелось сделать постановку современной.
У зрителя может возникнуть интерес, а может и отторжение.
Я не пытался идти за автором, но и не ушел от него. Это и мой мир, и мир Островского одновременно. Наверняка будут разные мнения. Найдутся критики, которые будут недовольны моим прочтением классики, но это хорошо. Быть может, кто-то, посмотрев спектакль, захочет перечитать оригинал еще раз, чтобы сказать: «А у вас по-другому», или «У Островского этого не было» – и это тоже здорово.

«Что здесь может быть современного? Где Островский, а где мы?» — быть может, возразит кто-то.
Возможно, и нравы не те. Но много и в наше время историй о любви и безразличии, пустоте и пресыщенности, воодушевлении и отчаяньи, потому спектакль предлагаю считать современным.
В этом спектакле декорации не отвлекают, они лишь помогают сосредоточиться на сюжете и личностях.
Генеральная репетиция состоялась 29-го июня. Премьера осенью. Не пропустите!