К 65-летию Великой Победы

(Продолжение. Начало в «ЧЛ» №№ 13,14).

Но вот, в конце сентября или начале октября, среди бела дня в небе внезапно появилось три или четыре «горбатых» — так называли пикирующие бомбардировщики — «Юнкерс Ю-87», которые в два захода прицельно отбомбились, должно быть, имея целью двухэтажный кирпичный дом, расположенный на улице, где проходила трасса. В этом доме, как нам было известно, располагался какой-то щтаб. Правда, буквально за день до бомбежки этот штаб срочно снялся и укатил в неизвестном направлении, но некоторые хозяйственные службы еще оставались. Вот они-то и понесли основной урон. Дом прямым попаданием был полуразрушен (крепко строили наши предки — если бы он был современной постройки, то от него наверняка осталась бы кучка щебня и обломков). Были убиты две обозные клячи и осколком тяжело ранен пожилой боец-возница. Я никогда не забуду его широко раскрытого в диком крике рта, вылезших от боли из орбиты глаз, хлеставшей из огромной раны крови и жалких попыток приладить на место ногу, которая практически была оторвана у самого бедра и держалась на каких-то ниточках, при этом из нее торчала часть ослепительно белой, как сахар, кости.
Припоминается, что этой бомбежке предшествовали странные события. Как и большинство местных жителей, наша семья содержала домашнюю живность — корову, свинью, кур. Естественно, для их пропитания требовался корм, поэтому мы проводили много времени в собирании различных трав и бурьяна, в изобилии произраставших на улицах и в заброшенных садах. К нашему саду с тыльной стороны примыкал один из таких заброшенных садов, который граничил с подворьем здания, где располагался вышеупомянутый штаб.
Так вот, однажды утром, наша бабушка, по обыкновению, подалась в этот сад за очередной добычей, но очень скоро вернулась, весьма взволнованная и, заикаясь от страха, рассказала следующее: когда она с мешком и серпом пробиралась между кустов к облюбованной, заросшей травой поляне, к ней вдруг подошли два военных — важных, как она сказала, и очень вежливо попросили ее удалиться восвояси. Когда она стала ретироваться, то случайно краем глаза заметила, что на садовой скамейке расположились и беседовали, покуривая, два еще более важных военных, в одном из которых, как уверяла, она явственно узнала самого Буденного — его, благодаря выдающимся усам, действительно было трудно спутать с кем-либо другим. И вот, буквально на другой день — эта бомбежка. Известно, что в те времена маршал Буденный являлся командующим Южным направлением, а вражеская разведка не дремала… Но и наши были не промах — смылись, как говорят, вовремя.
После бомбежки мы ходили смотреть воронки и с интересом подбирали осколки с зазубренными, острыми, как бритва краями, имеющими форму, как будто бы нарочно придуманную для того, чтобы как можно сильнее изувечить того, в кого они попадут.
Уже позже, изучая технологию металлов в институте, я узнал, что изощренный, но падкий на всякие аморальные мерзости, человеческий ум разработал специальный способ кристаллизации сталей для боеприпасов, который как раз и приводит к разделению корпуса снаряда или бомбы при взрыве именно на такие зловещие осколки.
В общем, первая бомбежка ощутимого урона и каких-либо связанных с этим ощутимых перемен, не вызвала, и жизнь в городе продолжалась своим чередом.
Потом начались более или менее регулярные бомбежки аэродрома, где располагались какие-то большие остроносые одномоторные самолеты, похожие на огромные истребители. Эти самолеты нам так и не удалось увидеть в полете. Немцы точно, как по часам, в определенное время появлялись над аэродромом и сыпали на него бомбы. Но так же точно и тоже, как по часам, ровно за полчаса до налета, наши самолеты приходили в движение и, производя оглушительный рев своими моторами, нет, не взлетали, чтобы достойно в воздухе встретить своих обидчиков, а, к нашему глубочайшему разочарованию, медленно расползались по земле в разные стороны, укрывая свои длиннющие тела в прилегающих к аэродрому лесопосадках.
Мы наблюдали эту, ставшую чуть не ежедневной, процедуру с недоумением и горькой обидой за наших прославленных «сталинских соколов», как величала летчиков пропаганда. Однако потом мы узнали, что эти устрашающие на вид самолеты были вовсе не истребителями, а прославившими себя в ходе войны штурмовиками — «Ил-2», которые сами нуждались при вылетах в защите истребителей.
Вдруг, как всегда неожиданно, приблизился фронт. Разнесся слух, что немцы захватили Ростов и находятся в нескольких километрах от города. Это резко изменило установившийся порядок жизни. Бесследно исчезли городские власти — все ответственные лица в панике разбежались. Они, как тараканы, расползлись и забились по щелям, опасаясь не столько немцев, сколько мести собственного народа, которому за короткое время успели здорово насолить. Чтобы это себе представить, вспомним события после поражения августовского путча — также вдруг рассыпалось как карточный домик все здание власти, основанной на главенстве коммунистов.
Были оставлены на произвол судьбы продуктовые склады, магазины. Спешно эвакуировались из госпиталей раненые; практически весь инвентарь, запасы продовольствия и имущество были брошены. Этим незамедлительно воспользовались обыватели, устроившие грандиозную, как ее тогда называли «грабиловку» (теперь существует более интеллигентное понятие — «приватизация»). По домам тащили все, что плохо лежит. Из глубочайших двухъярусных подвалов Кафедрального собора перли зерно, рис, горох, причем многие, не имея тары, использовали собственные облачения, вплоть до кальсон. Из молзавода — сметану, творог и сливочное масло. Из брошенных госпиталей — белье, продукты, инвентарь. Чего только не тащили… Ко всему, что могло перемещаться, «приделывали ноги», как тогда любили говорить.
В городе было два «злачных» производства — винзавод, на котором выделывали неплохие донские вина, и ликероводочный завод. Оказалось, что их склады буквально забиты готовой продукцией, и чтобы предотвратить возможное повальное пьянство и связанные с ним эксцессы, у начальства хватило ума выпустить содержимое емкостей в канализацию.
Слух об этом молниеносно распространился среди мужского населения, которое, забыв про «грабиловку», тут же бросилось к наиболее доступным объектам — канализационным колодцам. Силен наш народ на выдумки! Тут же нашлись умельцы, которые соорудили ковшики на длинных ручках и принялись черпать прямо из канализационных люков живительную влагу и, предварительно профильтровав через тряпицу, а иногда и не затрудняя себя этой операцией, поглощать ее, так сказать, «не отходя от кассы». Многие, трогательно обняв так выручившие их ковшики, тут же живописно располагались на отдых. В общем, в городе кипела и била ключом какая-то непонятная, но интересная жизнь.
Время от времени на улицах появлялись потрепанные воинские части, которые тоже старались держаться поблизости к злачным заведениям. Особенно интересно было наблюдать за действиями бывалых фронтовиков, которые для того, чтобы набрать котелок вина, тупо дырявили из пистолета или винтовки огромную бочку. На изливавшееся после этого тонкой струйкой вино они не обращали никакого внимания — пусть льется, лишь бы врагу не досталось.
Наша ребячья компания в грабиловке практически участия не принимала, разве что так, по мелочам… Зато мы с огромным интересом вступали в контакты с фронтовиками — носили им воду, помогали разобраться в городе и найти нужный маршрут, с огромным интересом слушали их не всегда веселые рассказы о боях, немцах, сравнение нашей и немецкой техники, в те годы — не в нашу пользу.
Да… После этих разговоров надежды наши на скорый разгром врага растаяли, как дым. Мы поняли — надо готовиться к самому худшему…
Однако луч надежды все же блеснул: в город вернулись власти, и из возобновившей свой выпуск местной газеты мы узнали благую весть — освобожден Ростов и немцы разгромлены под Москвой. В кино показали документальные кадры, где особое впечатление произвели бесчисленные скопления брошенной немцами при отступлении боевой техники. Неужели начинали оправдываться слова нашего «Величайшего и Мудрейшего»: «…будет и на нашей улице праздник»?
В школах возобновились занятия. Среди учеников нашлись ребята, побывавшие в Ростове в течение семидневной оккупации. Они уже повидали настоящих немцев, и мы с огромным интересом слушали захватывающие рассказы о свирепых приказах оккупационных властей, расстрелах заложников и других жутких событиях, а также о сокрушительном ударе наших войск, с ходу переправившихся через Дон и выбивших немцев из города. После этих разговоров и бравурных заверений прессы о решительном повороте в течении войны никаких сомнений в скорой победе у нас не осталось. Но мы были молоды и глупы, а поэтому не могли знать, какие испытания готовит нам будущее…

ПЕРЕД НАШЕСТВИЕМ
Первую военную зиму мы прожили сравнительно легко. Еще полностью не иссякли запасы продовольствия, хотя было голодновато, но переживать трудности помогала уверенность в скором окончании войны. Казалось, что после блестящих побед под Москвой, Ростовом и Тихвином осталось только добить врага и гнать, гнать его до самого главного логова — Берлина!
Но после весеннего освобождения земли от снега городские власти вдруг стали проводить мобилизацию мирного населения на строительство оборонительных сооружений в пригородной зоне, говорили: «на окопы». Пропаганда называла это профилактической мерой, объясняя тем, что враг хотя и разбит, но еще до не конца и поэтому еще может на отдельных участках фронта осуществлять прорывы.
Не минули эти работы и нас, школьников, так как все могущие держать в руках лопату, от мала до велика вывозились или устремлялись пешком за город, где со стороны Ростова в степи возводилось два рубежа обороны — дальний, километрах в десяти—двенадцати от города, и ближний, проходящий прямо по окраине, где теперь проложен трамвайный маршрут № 2. На самом деле «рубежи», как эти сооружения громко назывались, представляли собой обычные противотанковые рвы шириной и глубиной около шести метров, вырытые исключительно вручную без всякой механизации. Как показали последующие события, эти препятствия не представили никакой трудности для наступавших немцев, которые легко преодолевали их, загоняя на дно рва специально оборудованные танки, которые служили как бы мостками для других…
Время от времени, над работавшей публикой на бреющем полете пролетали немецкие самолеты. Высунувшись из кабин, летчики кричали что-то, размахивая руками, и разбрасывали листовки, которые нам запрещали подбирать и читать специальные серые личности. Но разве пацанам что-нибудь запретишь? Делая вид, что листовки нас совершенно не интересуют, мы тайно знакомились с их запретным содержанием, изложенным на глянцевой, невиданно плотной бумаге. Обычно там были изображены наши вожди в очень непотребном виде, впрочем, примерно так же, как в наших газетах изображались фашистские фюреры. Встречались рифмованные и нерифмованные тексты. Особенно почему-то запомнились такие «шедевры» стихотворчества, как: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича!» и «Дорогие дамочки — не ройте свои ямочки, приедут наши таночки, и не помогут ямочки!». Это было первое знакомство, как сейчас принято говорить, с альтернативной прессой. Было даже как-то страшновато, когда наши мудрейшие и непогрешимейшие вожди, трепетное почтенье к которым прививалось нам, можно считать, с самой колыбели, представлялись в таком гнусном обличьи…

(Продолжение следует).