Радости нашего 6-Б не было предела: вместо последних трёх уроков идём на экскурсию в настоящую типографию! Она от нашей любимой первой школы на противоположном углу, рядом с библиотекой. На старинном здании вывеска «Типография № 7», а где ещё шесть, нам было неведомо. Но оказалось, что увидеть, как печатается главная городская газета «Знамя коммуны», нам ещё рановато, а отправились мы в НПИ, где типография хоть и поменьше, но газета тоже имеется.
Экскурсия началась замечательно: войдя в здание ФМА и повернув налево, мы с радостью увидели на дверях в конце коридора табличку «Буфет» и, оголодавшие от дальней дороги, с диким топотом и рёвом помчались покупать студенческие деликатесы. Через четверть часа, дожёвывая и распихивая по карманам и портфелям чудно пахнущие свежевыпеченные булочки, пирожки и коржики, мы с удивлением узнали, что вход в типографию совсем рядом с буфетом, за железной дверью с секретным кодовым замком! И за этой дверью нас ждали уже совсем другие запахи: бумаги, краски, машинного масла.
Всё было здесь интересно и необычно: лежащие при входе громадные бумажные рулоны, похожие на спилы вековых деревьев; комната цинкографа, где на обычных с виду железных пластинах, после погружения их в какой-то раствор, вдруг появлялись изображения; грохочущая печатная машина, из которой и выезжала газета с мудрёным названием «Кадры индустрии». Но мне больше всего запомнилась комната линотипистов.
Здесь стояла совершенно удивительная машина, соединявшая в себе наборный станок, плавильную печь и пишущую машинку! Мы сгрудились за спиной строгой худощавой женщины, не прекратившей работы при нашем появлении и не обратившей на посетителей никакого внимания. Её пальцы порхали по клавишам с нарисованными буквами алфавита и знаками препинания, и, к нашему удивлению, откуда-то сверху машины с восхитительным металлическим цокотом по специальным желобкам спускались вниз и выстраивались в строчки маленькие пузатенькие буквы, запятые, восклицательные знаки. Когда строчка была готова, она уезжала в отливной аппарат, где кипел расплавленный металл и очень скоро появлялась узкая серебристая пластина с выступающими словами на ребре.
Сопровождавший нас сотрудник типографии, подробно рассказывающий об устройстве этой замечательной машины, говорил негромко, видимо, он сам побаивался этой строгой женщины и не хотел ей мешать. И вдруг линотипист прервала набор, повернулась к нам и, глядя прямо на меня, поскольку я стоял ближе всех, спросила: «Как твоя фамилия и имя, мальчик?» Я обомлел, за что сразу фамилия? Может, я слишком громко рассмеялся, когда узнал из пояснений нашего гида, что место, откуда выпадают буквы, называется «магазин», и, сравнив его с магазином автомата, изобразил бойца, стреляющего буквами вместо пуль? « Халдаев… Женя», — промямлил я, не ожидая ничего хорошего, но женщина снова повернулась к клавиатуре. «Евгений, а не Женя», — поправила она и медленно, чтобы всем было видно, нажала нужные буквы. Через несколько минут я сжимал в руке ещё тёплую свинцовую полоску с фамилией и именем, написанными в зеркальном отображении красивым шрифтом.
Все наши мальчишки немедленно попросили осчастливить и их, но линотипист никак не отреагировала, а наш гид предложил посмотреть бумагорезательную машину с большущим ножом, режущим толстую стопу бумаги как масло, и все ринулись в соседнюю комнату…
Тогда, осенью 1971 года, я, конечно, не знал, что спустя четырнадцать лет буду очень часто бывать в этой комнате и проработаю в газете «Кадры индустрии» пять лет. И лишь один раз, отдавая линотипистам набор своей первой статьи, задержусь, чтобы снова услышать металлический цокот падающих букв и увидеть, как они складываются в мою фамилию.
Было бы лукавством сказать, что полоска металла определила выбор профессии, но всё же в десятом классе я искренне написал в сочинении, что хочу стать журналистом. Поэтому и поступил в… НПИ, на ФМА. Видимо, решающими в этом шаге были запомнившиеся на всю жизнь слова моего одноклассника, сказанные о работниках типографии после той экскурсии: «Вот ведь повезло людям работать рядом с таким замечательным буфетом!»