(Окончание. Начало в № 15 от 16.04.2009г.).

В нашей студенческой жизни случались и трагические случаи. Так, шпана 14-16 лет на улице Декабристов возле автомобильного техникума напала с ножами на отличного парня с геолого-разведочного факультета, пятикурсника, боксера-перворазрядника в тяжелом весе. Что толку, что он нокаутировал одного, другому свернул нос? Парня не стало. Он дошел до угла общежития (бывшая гостиница «Европа»), успел постучать в окно и умер…
Но вернемся к преподавателям.
Адамов, инвалид с детства (полиомиелит). Любимым его делом было поймать студента со шпаргалкой. Но ребята нашли и тут выход: делали вид, что шпаргалят, он, злорадно улыбаясь, на своих покалеченных ногах с костылями подскакивал и требовал шпаргалку. Конечно, ее не оказывалось. Так проделывали несколько раз. Ребята «возмущались», что он не дает готовиться, некоторые вставали и уходили в деканат «жаловаться». После очередной осечки Адамов обычно налеты прекращал. Тут уже «шпоры» работали на полную… Но предстояло отвечать. Тут уж преподаватель не по билету спрашивал, а задавал бесконечные вопросы. У него была авторучка — русская, с пипеткой, огромная. По мере ответа он или раскручивал ее или закручивал. Это производило магическое действие. Если откручивал — ставил оценку положительную, если закрутит до конца — двойка. Стипендии не видать, т.к. пересдачи запрещены.
Довольно грубо поступал на экзаменах Степанов. Это был крупный мужчина спортивного вида, стрижен под ежика, имел третий разряд по боксу в полутяжелом весе. А. Куталев в своих воспоминаниях рассказывает о нападении на преподавателя. Я эту историю знаю не понаслышке – ведь нападавшими были наши студенты.
И вот после танцев в один из вечеров, возмущенные отношением к ним на экзамене Степанова Пономарев с Дерибасом решили его отлупить. Надо отдать должное Степанову, он достойно выдержал нападение, несколько сильных ударов получили сами нападавшие. Но угрозы в его адрес продолжались – обещали побить еще. На одной из тренировок кто-то из ребят (Пономарев или Дерибас) нокаутировал Степанова (тот был внештатным тренером). Степанов сам взял у них зачетки, поставил зачет, да и экзамены прошли благополучно. Молва разнесла этот случай…
Появился в вузе доцент Смыслов. Без руки. Читал «Обогащение полезных ископаемых». Женщину, преподававшую до него — отличного специалиста — уволили. Уволили и Пименова, как говорили, по доносу родственника — «за помещичье-мещанский уклон в быту».
Смыслов хорошо поставленным голосом знакомился: «Доцент Смыслов! Прошу не путать: не гроссмейстер Смыслов, а доцент Смыслов — от слова «смысл». Студенты сразу же дали ему «подпольную» кличку «мочевой пузырь». Видимо за то, что он в выходные дни брал немыслимое количество бутылок водки и бочонок пива. Выгонял всех из дома и «балдел» двое суток. Пил и Фролов, в том числе и со студентами, старослужащими. Факультет стал зваться: «без рук, без ног, без головы». Смыслов без руки, Фролов без ноги, а факультетом никто фактически по существу не руководил.
Сдавать экзамены таким преподавателям было и легко, и трудно. Например, Николай Быковский очень подражал Смыслову. Смыслов экзамен превращал в какую-то комедию: каждый билет был в отдельном конверте, потом он перекладывал из конверта в конверт. В каждом билете первым вопросом стояло: «Роль русских и советских ученых…». Смыслову особенно нравилось «новшество» Быковского: «Наряду с выдающимися русскими учеными… в этой области работают и ученые нашего института, такие как доцент Смыслов — от слова смысл!» Это произносилось его тембром, с его ударениями. Преподаватель останавливал: «Хватит! Хватит! Пять!» Заставлял давать ответы письменно помимо устного ответа. Отмечал время получения билета, обдумывания, ответа, дополнительные вопросы и по всему этому ставил оценки и выводил общую. Особенно страдали воевавшие ребята, которые окончили где-то вечерние школы. По письменному у них всегда было 2, по устному – 3. И хотя они отлично знали предмет, а многие работали на шахтах, общие оценки не превышали 3-4. А это был уже предмет профильный, и ребята оценками очень дорожили.
А вокруг кипела культурная жизнь. В театре ставили оперу «Князь Игорь». Надо было украсить сцену. Были щиты, стрелы, ковыль, достали кольчугу, а чего-то не хватает… Я говорю, что могу принести череп. У матери на кафедре в лаборатории пединститута богатая коллекция заспиртованных экспонатов. Есть и череп. Принес.
Прошел спектакль. Надо относить череп назад. Я завернул его аккуратно, в несколько слоев прочной бумаги, перевязал. А Женька Улан взял и положил его на стол. Экзамен закончился. Уходя, «доцент Смыслов» положил мой сверток в сумку и ушел. домой. Что было дальше, я не знаю. Но череп пропал. А у групп, сдававших за нами, успеваемость резко ухудшилась.
Не могу не упомянуть еще об одном «чуде», откуда-то выплывшем — Вернидубе. Он был без ноги. Всячески хотел показать себя знающим предмет. Но потом из его же рассказов-лекций стало понятно, что он был в органах, обеспечивал прослушивание и т.д. Все время он любил повторять, что вот, мол, взяли его в органы, да еще полковником, нашли грамотея и т.д. Вот я могу курс прочесть за один день, могу за месяц, могу за два семестра. Моими лекциями дорожат: попробуйте найти конспекты с моими лекциями — не найдете. Но вскоре оказалось – эти лекции никто не пишет. К примеру он выдавал такие перлы: «Что такое опережающий ток? Ну, вот вы, молодой человек, если мы с вами выйдем на стадион, конечно, вы меня обгоните. Вот это есть опережающий ток». Студент нарочно: «Да ну?! Это надо попробовать. Вы вон на костылях, как махнете — 2 метра, а я или (показывает на маленького) — от силы метр. Вы вон какой здоровый. Да вы на полкруга обойдете…». Так проходит час, Вернидуб соглашается: действительно, опережающий ток может быть и другим. И тут же продолжает «лекцию» о предупреждающих сигналах: «Вы подходите к аппаратуре, а она — «р-р-р-р…». Откликается студент, который играл на трубе и учился в музыкальном училище в Ростове: «Как, как? Повторите! Я записываю нотами».
И вот наш преподаватель целый урок рычит, а студент с ним спорит, что каждый раз предупреждающий сигнал разный — как это может быть?! Подключается другой — у нас одного парня убило, полез в трансформаторную будку — свет погас — и убило. Звука никакого не было. И опять спорят. Кончается обычно так: «Думаете, я умный?». «Да нет, мы так не думаем». «Думаете, я эти знания заработал головой?! … Правильно! Только вы чересчур грубо сказали — усидчивостью».
И вот экзамен. Берешь билет и начинаешь: «Да, вот если бы вы были у нас с самого начала! А то, что ваш предшественник мог нам дать? Его потому и забрали в органы, что он студентам ничего не мог дать!» Ну и различные интерпретации. А если еще сказал что-нибудь про роль русских и советских ученых или назвал просто фамилию — пять. «А ваши же конспекты нигде не найдешь…»
Многие перестали вообще ходить на лекции — даже развлекаться.
И вот второй семестр кончается. Третьего января еду со своей девушкой из Ростова на «кукушке». И в одном купе оказываемся с Вернидубом. Ну, думаю, вот начинается экзамен. «Здравствуйте! Как здоровье? Как праздник?» Помогаю поднести чемодан к автобусу. Еду с ним. Помогаю вылезти, дойти до дома. Напоминаю, что завтра экзамен. Пусть запомнит.
Утром смело беру билет. «Как домашние? Все живы здоровы? Как самочувствие?» А сам подсовываю зачетку — пора ставить четверку. Он не реагирует. Пускаю последний козырь про полковника и конспекты и уже нахально говорю: «Ставьте оценку, а то другие ждут!» Третий раз зачитываю билет от первого вопроса до пятого, с чувством, с толком, с расстановкой, сую зачетку: «А разрешите дополнительный вопрос?»
Вспомнилась театральная поговорка: «У разведчика и артиста, если они переигрывают — гарантирован провал». И вот Вернидуб спрашивает: «А это вы вчера ехали вечером с девушкой из Ростова? Хорошо Новый год провели? А где вы живете — в Ростове или Новочеркасске?» «В Новочеркасске». «Ну, вот теперь мне все ясно. Вы хорошо отпраздновали Новый год у девушки, тетрадь с конспектами оставили в Новочеркасске, к экзаменам не готовились. Вот, идите, почитайте конспект, придете к концу экзамена, а лучше завтра — сдадите с другой группой».
Такого удара я не переживал давно, да и от кого, сказать стыдно! Ну, а что делать? Достал у нашего отличника Сергеева конспект и на другой день с другой группой пришел, получил четыре и стал примером: отсылая таких же бедолаг, как я, Вернидуб говорил: «Вот Петров почитал ночь, пришел и сдал». «Так у него конспект!» «А вы попросите!» А мне было обидно: потерял целую ночь на подготовку к «Геологии СССР». Да и с Лариской не придется встретиться. А на эту геологию всего два дня на подготовку. Одна надежда — преподавательница женщина, да на карте вся геология написана предыдущей группой. Когда оправдывался перед Лариской, рассказывал про свои промахи, становилось грустно и обидно — не верит она всему этому!
… Смотрю на групповое фото группы, вспоминаю ребят. По разному сложилась судьба каждого: кто-то стал неудачником — окончили с отличием, но уехали в Воркуту делать карьеру (Сергеев, Степанов), вернулись. Ничего не заработали, кроме туберкулеза. Нашли работу инструкторами в райкомах. Некоторые погибли в шахте, кто-то утонул по пьянке. Были и такие, кто пристроились торговать пивом в Сочи… Но основная масса стала хорошими специалистами: начальниками (замами) участков, помощниками главного инженера, профоргами, парторгами. А некоторые достигли значительных высот: Сливаев Иван Антонович прошел школу от начальника участка до замминистра; Скибин Наум — зам генерального директора «Гуковуголь»; Быковский Николай — секретарь горкома; Женька Улан — крупный профсоюзный деятель на Украине; братья-близнецы Посыльные — один генеральный директор «Ростовуголь», другой — министр местной промышленности; Миша Айропетян — главный инженер проекта Ростовгипрошах; Костя Сычев (Стасик) — зам министра геологии; Борис Соколов — крупный специалист в Ростове; Бранников Дмитрий — главный механик треста «Богураевуголь»; Александр Балакшей — крупный профсоюзный работник. Все, в основном, честно трудились; капиталов не нажили; остались честными, порядочными людьми — в шахтерской среде подлецам места нет: их быстро выявляют, и они уходят сами.