(весна и лето 1943 года) Дети войны

В январе прошлого года («ЧЛ» № 4 от 24.01.2008г.) мы опубликовали небольшой рассказ Г.И. Усыниной «Зимой сорок третьего» – о том времени, когда ей было всего шесть лет.
Публикацией Галины Ивановны заинтересовались тогда юные краеведы из школы № 6, ее стали приглашать в другие учебные заведения города, и она рассказывала о трудном военном детстве ребятам разного возраста, находя для каждого особый, понятный слушателям язык.
Сейчас Г.И. Усынина продолжает работать над своими воспоминаниями, именно работать, ведь детская память часто искажает действительность, запоминая события по-своему, путая хронологию. Поэтому Галина Ивановна работает сейчас в музеях, в архивах, сделала запрос о своем отце в Подольский военно-исторический архив.
А нам она принесла два отрывка из уже написанного – как раз ко времени: о весне и Пасхе.

Нам, детям военного времени, выпали тяжелые испытания. Мы стали свидетелями наших поражений. Мы рано познали ненависть и презрение. Мы прикоснулись к рабству. Мы были всего лишены. И только благодать нетронутой природы, как Божий Подарок, простиралась перед нами.
Растаял снег, подсохла земля, и повсюду стала появляться зеленая трава, называемая нами «калачики». У нее были нежные круглые листья, а в середине куста пучок то ли соцветий, то ли семян. Сидя на корточках, мы целыми днями объедали эту растительность. Наверное, мы съели ее полностью, потому что никогда позже она мне не встречалась.
Мы были уже достаточно взрослыми, чтобы оценить грандиозность и величие природы — разлив Дона. На всем пространстве от русла Дона до станицы, покрывая сушу, озера и реки, стояла сплошная водяная гладь. Мелководье насквозь прогревалось солнцем и было исключительным нерестилищем и местом для размножения планктона. К тому времени, когда начинала спадать вода, в русла рек и озер уходило не только новое поколение рыб, но и питание для него. Водоемы кишели рыбой. Рыба на Дону была необыкновенно жирной.
Со спадом воды начинали появляться островки, моментально покрывающиеся растительностью. Над островками носились стаи птиц, устраивая гнезда и торопясь вывести птенцов. Однажды, выпросив лодку и плавая между островками, мы наслаждались райской красотой окружающего мира.
Таинственным и загадочным местом для нас была балка, начинающаяся недалеко от нашего дома и спускающаяся к Аксаю. Из непроходимых зарослей и бурелома вытекала прозрачная и холодная родниковая вода и стекала в реку. Верхушки деревьев едва показывались из балки, и оттуда доносился неугомонный щебет, пересвист и пение птиц. Где-то в глубине, в самом глухом месте, гнездились дикие утки. Впоследствии, когда я читала приключенческую литературу, австралийские джунгли и африканские дебри навевали у меня воспоминания о Бессергеневской балке.
После того, как все разминировали, дедушка стал кормить нас рыбой. За Бессергеневской, в районе садов, у Аксая крутые берега и тихие заводи. Таких огромных чебаков, каких ловил там дедушка, я нигде и никогда не видела.
Однажды, в воскресенье, спозаранку, он ушел проверить вентеря и почему-то задержался. Бабушка, взяв что-то из еды и меня, отправилась ему навстречу. Этот поход остался навсегда в моей памяти.
Воздух был насыщен запахом молодой зелени. Местность была холмистая, и с каждым подъемом открывались новые картины. Все вокруг цвело — деревья, кусты, цветы. Повсюду виднелись фиолетовые и желтые ирисы. Встречались и тюльпаны, называемые в то время на Дону — лазоревые.
После очередного подъема нам показалось, что навстречу идет дедушка. Но сколько бы мы ни шли — дедушки не было. Мы нашли его у реки. Он никак не мог справиться с уловом. А бабушка сказала, что это весенний воздух так опьянил нас, что привиделся мираж.

***
Во дворе сажали картошку. Чтобы чем-то меня увлечь, бабушка стала обращать мое внимание на осколки посуды, встречающиеся в земле. У меня появилась коллекция необыкновенно красивых экземпляров, немых свидетелей, что когда-то здесь жили состоятельные люди, с хорошим вкусом. А годы спустя с особым интересом я рассматривала посуду в музеях, узнавая, что когда-то владела осколками знаменитых фарфоров.
Сознавая, что отсутствие игрушек обедняет мое детство, бабушка подарила мне крючок. Она учила меня обвязывать носовые платочки, незатейливо вышивая их. Мои пальцы приобретали ловкость. Вырабатывались терпение и вкус к творчеству.

***
Сошла вода. Просохла дорога, и бабушка стала носить почту на хутор Калинин. Там же, у самого Дона, ей дали надел земли под огород. На этом месте росла верба с наклоненным стволом. Внутри ее кроны оказалось устланное камышом снайперское гнездо. Из него немцы вели наблюдение за противоположным берегом Дона. Мама частенько ночевала в этом гнезде, чтобы пораньше начать работать на огороде. Иногда я оставалась с ней. Утром я бежала к Дону. Во всей округе не было ни души. Я чувствовала себя хозяйкой окружающего меня мира. Я бегала по песочной косе и смотрела, как в прозрачной воде подплывают к ней рыбы. Остров, заросший деревьями и кустарником, и его отражение в воде были сказочно красивы. Ветви верб спускались до самой воды, и когда ветер шевелил их, мне казалось, они ласкали воду и поэтому Дон был таким Тихим.
К нашему огороду можно было подойти двумя путями: идти по берегу Дона или свернуть раньше и идти проселочной дорогой сквозь заросли ежевики.
На повороте дороги, после того как сошла вода, обозначился холмик. Бабушка посчитала, что это чья-то могилка. Мы часто останавливались возле нее, приносили цветочки и, стоя на коленях, умоляли Господа спасти моего папу.
Путь от станицы до хутора и обратно был для меня нелегким. Чтобы отвлечь меня от усталости, бабушка вела нескончаемые разговоры на библейские темы. И мне казалось, что на горизонте, справа от Бессергеневской, где небо окрашивалось розовыми, перламутровыми облаками, сквозь колеблющийся от жары воздух я вижу мерцающих ангелов.

***
С утра до ночи трудились мама и бабушка. На заре спешила бабушка на хутор, чтобы разнести почту, а затем собрать две корзины ежевики. Таким же ранним утром на следующий день спешила она в Новочеркасск, на базар, чтобы пораньше продать ягоду и поскорее вернуться домой. И все пешком, не зная усталости. Ведь свою зарплату дедушка отдавал фронту.
Мама подрядилась ловить рыбу для фронта. Военные плыли в лодке посередине Дона, а мама с напарницей тащили сети по берегам. Лов проходил в ночное время. На заре приходила машина, и улов увозили в Новочеркасск.
Все были заняты и некогда было глянуть на меня, какая я оборванка. Кто-то подарил моему брату выцветшую бордовую шелковую майку. Он отдал ее мне. Когда я ее надела, то чуть не выпала из декольте. Но все равно — что-то на мне было. И ловко, стоя в воде Аксая, подолом этой майки я выбрасывала на песок рыб, стаи которых нагоняли на меня казаки — мои сверстники. Вода была необычайно прозрачной, и в ней было видно все. Очень быстро наполняли мы ведро рыбой. Поддев через дужку палку, попарно тащили улов в гору, во двор к соседям через балку. Там на всю станицу оставалась дома старенькая бабушка. У нее во дворе топилась углем печка. Она раскладывала на плите наш улов, а мы, сидя рядышком на бревне, терпеливо ожидали блюдо в шелухе. Не забывали мы отнести печеной рыбы и дедушке на почту.
А потом снова бежали к реке и сидели в воде до посинения. Покрывшись гусиной кожей и стуча зубами, мы отогревались на броне немецких танкеток, закинутых на склоны вдоль дороги от Аксая до церкви.

***
Лето было в зените. В воздухе стоял запах дынь. От легкого прикосновения ножа лопались арбузы. Рейсы тачек, груженных до предела урожаем, следовали один за другим. Уговорила меня как-то мама остаться на огороде, ожидая их возвращения. Поначалу одиночество было терпимо. Но потом стало казаться, что ожидаю я их целую вечность. Я соскучилась и пошла им навстречу. Иду по проселочной дороге и чуть не плачу. Только и утешение, что предзакатный пересвист и щебет птиц. С каждым шагом меня все больше охватывало отчаяние.
Уже не одна слеза скатилась по моей щеке, как прямо перед собой на дороге я увидела необыкновенной красоты мертвую птичку. Ее перышки блестели и переливались всеми цветами радуги. Восхищение и горе сошлись и смешались в моем сердце. Присев на корточки, я долго любовалась и горевала, пока не опустились сумерки и меня не сморил сон. Ранним утром меня нашли спящей при дороге.
Как оказалось, мама вывихнула ногу и не смогла идти. Она надеялась, что я засну в снайперском гнезде.

***
Однажды, когда мама и бабушка повезли арбузы на базар в Новочеркасск, мой братик заболел и ему захотелось арбуза. Но арбузов дома не оказалось. И тогда я со своей неразлучной подружкой Люсей, которая была года на полтора младше меня, взявшись за руки, отправились на огород.
Мы прошли уже полпути, целеустремленно шагая по дороге и никуда не сворачивая. И вдруг перед нами, прихрамывая, перешла дорогу какая-то птица и скрылась в придорожном бурьяне. Мы решили, что птичка нуждается в нашей помощи и пошли за ней. Мы пробирались, разгребая сплошной стеной растущие травы, намного превышающие наш рост. Когда мы поняли, что птички нам не найти, то решили вернуться на дорогу. Но не тут-то было. Долго нам пришлось пробираться сквозь высохшую растительность. Исцарапанные, испуганные и выбившиеся из сил, мы выбрались на дорогу. Если бы не этот случай, я никогда не смогла представить себе, что означает выражение «буйные травы».
Придя на огород, мы выбрали по арбузу и повернули назад. Мы несли их на руках, держа перед собой. Люся устала первая. Я предложила ей положить арбуз на землю и катить его, толкая ногами. Недолго катился таким образом Люсин арбуз. Наскочив на что-то, он лопнул, и нам пришлось его съесть.
Мой арбуз мы несли попеременно. Но иногда осторожно катили. Самый трудный участок был от Аксая до дома. Бесконечно уставшие, из последних сил мы тащили арбуз в гору.
Но мы его все-таки больному доставили. Когда он его разрезал, то ел ложкой, так как внутри была каша.
Мама, узнав об этом походе, похвалила меня и сказала, что я уже совершенно взрослая. Мне шел седьмой год. Я росла, а война все дальше уходила от Донского края.

ПАСХА В СОРОК ЧЕТВЕРТОМ
Жизнь по-прежнему была скудная. Была организована поездка на Украину, освобожденную от фашистов. Люди ехали, чтобы поменять какие-то вещи на продукты. У нас нечего было менять. Мама получала на нас какие-то деньги. Может быть, с ними она и отправилась в дальнюю поездку.
Привезла она около четверти мешка кукурузы, но натерпелась лишений в дороге намного больше. Я помню ее рассказ.
Возвращались они в товарном вагоне. Мама сидела на своем «оклунке» и дремала. Напротив, занимая весь угол, стояли несколько полных мешков и возле них были трое женщин. Недалеко от них сидела тихая, скромная женщина. Рядом стоял ее мешок. Мама очнулась от криков. Воспользовавшись, что женщина задремала, эти трое передвинули ее мешок к своим. Женщина умоляла вернуть ее мешок, дома ждали голодные дети. Но все было тщетно. Чем кончилась эта история, мама не узнала. Война породила преступность, с которой еще долгие годы приходилось сталкиваться настрадавшемуся народу.
Поезд прибыл в Ростов, и она поспешила продолжить путь в Бессергеневскую.
Приближалась Пасха. Планировали, что пасхи будут из кукурузы, которую привезла мама.
Бабушку все время что-то влекло на чердак. Было это во время оккупации, продолжалось и после. Как будто неясные грезы притягивали ее снова и снова подниматься туда. И, наконец, перед самой Пасхой бабушка обнаружила то, что так тянуло ее наверх: сумку с мукой. О ней бабушка вспомнила еще в голодную зиму сорок второго, но найти ее не смогла. И уже возникали сомнения в ее существовании. И все-таки она ее нашла.
С каким радостным криком спускалась бабушка с чердака. Мы не верили своим глазам: перед нами лежала забытая на вид белоснежная мука. Было ее не так много, поэтому решили все-таки добавить кукурузной муки.
Готовились к празднику задолго до него. Начиналась генеральная уборка. Мыли потолки и стены не только в квартире, но и на почте. Натирали газетами стекла окон. Чистили до блеска самовар и остальную посуду, а также медные ручки дверей.
Заблаговременно готовились и подарки к Пасхе. В тот год дедушке удалось на базаре в Новочеркасске купить шахматы — подарок для моего брата.
Дедушку ожидала купленная там же модная до войны рубашка из репса. Это была плотная хлопчатобумажная ткань высокого качества. Узкие, параллельно расположенные выпуклые рубчики на ткани придавали мужским рубашкам особый шарм.
Не остались без подарков и остальные. Этот праздник особенно запомнился как светлый луч после тяжких испытаний, а еще от радости, что от папы регулярно приходили письма, где он писал, что они без остановок гонят врага.
И вот уже все было готово к празднику. И он наступил.
Было темно, когда прибежала Люся, и мы отправились на всенощную. Небо в сиянии мерцающих звезд создавало божественную торжественность. И в этом великолепии мы ощущали единство с мирозданием.
Войдя в церковь, мы какое-то время молились, но через некоторое время устали и решили отдохнуть, присев на пол в углу, где никого не было. Мы и не заметили, как заснули и проспали всю службу. Проснулись на заре, когда пасхи уже посвятили и народ стал расходиться.
Люся обнаружила, что на голове у нее нет обновки — шапки, подаренной матерью к празднику. От сознания, что ей здорово влетит, она разревелась во весь голос.
Сколько же у нас было радости, когда, придя домой, мы увидели, что шапка висит на колючей проволоке, натянутой между нашими дворами. Она была легкая, и Люся не заметила, что осталась без нее, когда, пригнувшись, перебиралась к нам во двор. Шапка зацепилась и осталась висеть до нашего возвращения. Мама и тетя Катя видели ее, но решили не снимать, чтобы было похоже на пасхальный подарок.
Утром, все принаряженные, собрались возле праздничного стола. Бабушка развязала белый платок, где на тарелке стояла освященная пасха, осыпанная крашеным пшеном, а вокруг лежали крашеные яйца, кусочек сала и спрессованный, слегка присоленный творог — имитация твердого сыра.
А затем нас ждал пирог с мясом. Тесто, конечно, было из кукурузной муки, но вот начинка — незабываемая.
Дедушка перед праздником принес кусочек мяса. Долго думали, что же из него сделать, и решили — пирог. Но для начинки мяса было слишком мало. И тогда мама, в качестве «пищевой добавки», крутанула в фарш бордовую свеклу. Забытый вкус мяса перебивала ежедневно знакомая свекла. Но от сознания, что в пироге присутствует мясо, он казался необыкновенно вкусным.