Объяснять рядовому зрителю, кем и о чем снят художественный фильм «Адмиралъ» – это примерно то же самое, что пересказывать детям «Смешариков» и «Шрека»: послушать-то тебя послушают, но пальцем у виска покрутят.

Еще бы! Хотя страна наша, как и сотни лет назад, велика, обильна, и порядка в ней нет, на всей огромной российской территории вряд ли найдется хоть сколько-нибудь значимое количество людей, исхитрившихся остаться в счастливом неведении на предмет нового проекта Первого канала (зеки и монахи по известным причинам не в счет). Колчак и Тимирёва, гордость и честь, снег и кровь, эпичность и драматизм, человек и эпоха – дорогостоящий и любовно сделанный трейлер «Адмирала» с четко расставленными акцентами и музыкальной темой из «Властелина колец» недвусмысленно обещал публике эдакий голливудский блокбастер а-ля рюс, поверхностный, но увлекательный. Эта нехитрая мысль всячески подчеркивалась и в многочисленных интервью режиссера новой нетленки Андрея Кравчука: рассказать все о выдающейся и трагической фигуре одного из лидеров белого движения все равно невозможно, а посему съемочная группа сконцентрировалась исключительно на войне, любви и революции. Увы – как это часто бывает в новорусском кинематографе, авторская интерпретация обернулась авторской вивисекцией, бессмысленной и беспощадной.
С легкой руки Никиты Сергеевича Михалкова, кинематографические попытки обратиться к истории царской России неизменно сводятся к красочному лубку о Золотом веке империи, развесистой клюкве о временах, когда благородство было благородством, изящество изяществом, а простой народ (принадлежность к коему, впрочем, признавать нынче немодно) знал свое место. В этом смысле «Адмиралъ» является логическим продолжением того же «Сибирского цирюльника» – те же фанты, шляпки, портсигары, вальсы Шуберта под хруст французских булок плюс крестные знамения, частота совершения которых может тягаться разве что с регулярностью употребления слова «fuck» в фильмах Тарантино. Разница, тем не менее, есть и чувствуется: в отличие от того же Михалкова, творческий тандем Кравчук-Эрнст замахнулись на персонажа реального и куда как непростого. Александр Васильевич Колчак, человек-эпоха и Верховный правитель России, семьдесят лет изображавшийся в самых черных красках, и при жизни-то был фигурой неоднозначной. Выдающийся морской стратег, полярный исследователь, патриот и романтик, он, тем не менее, не всегда хорошо разбирался в сухопутных делах, отличался буйным холерическим темпераментом и, по свидетельствам иных очевидцев, имел нехорошую привычку злоупотреблять спиртным. Политические взгляды Колчака тоже не так просты, как могло бы показаться на первый взгляд; во всяком случае, монархистом адмирал не был и никаких долгов перед отрекшимся от престола Николаем II за собой не чувствовал. Да и обстановка в колчаковской Сибири была более чем взрывоопасной: местное население, большевиков в общем не жаловавшее, в равной степени ненавидело и белых, справедливо обвиняя последних в мародерстве и беспределе… Увы – историю жизни своего героя съемочная группа «Адмирала» сочла чем-то вроде балласта, ограничивающего фантазию сценаристов. Настоящий Колчак не желал влезать в выбранный формат, а потому все лишнее было отсечено безжалостно и подчистую. И результат не замедлил сказаться.
Несмотря на многообещающее название и потраченные на взрывы и стрельбу миллионы американских денег, «Адмиралъ» имеет такое же отношение к войне, как морская свинка – к морю. Немногочисленные батальные сцены почти полностью процитированы в рекламном ролике, заявленные эпичность и размах сводятся к крупным планам и затертым штампам. Героический Колчак в исполнении любимца народных масс Хабенского тянет в лучшем случае на оловянного солдатика – за исключением самоличного расстрела немецкого линкора и утопления любимой сабли в набежавшей волне его роль сводится к последовательной демонстрации мундирного ряда. Лишенный какого бы то ни было стержня, равнодушный гражданин с непроницаемой физиономией болтается в кадре, как продукт людской жизнедеятельности в проруби; в проруби же – только в форме креста – это бессмысленное блуждание и завершится. Прославленному соратнику Верховного правителя Владимиру Каппелю повезло и того меньше. Традиционно слащавый Сергей Безруков в папахе и дурно наклеенной бороде выступит перед подчиненными с номером «Патронов нет, да и кому они нужны?!», по глупости лишится ног (вызвав тем самым корчи у склонной к каламбурам части зрителей) и благополучно испустит дух в ближайшей деревушке… Все эти безобразия происходят стихийно и безо всякой логики. Ни внутренней драматургии, ни мало-мальски связного сюжета в ленте нет, а демонстрируемые на экране обрывки событий упорно не желают складываться в единую картину.
Ампутированную биографию политика и военачальника заменяет нелепый протез высосанного из пальца «амора». Странное чувство Колчака и Тимирёвой являет собой нечто среднее между малобюджетным сериальчиком и любовной линией из советского производственного романа: каменные лица героев чудесным образом совмещаются с бочкой засахаренно-розовых слюней и подаются как нечто в высшей степени «блаародное». Между тем красующихся на экране мужчину и женщину можно заподозрить в чем угодно, кроме взаимной страсти, и остается только подивиться прозорливости жены и тещи Колчака, почуявших роман в ленивом обмене ничего не значащими репликами. Константин Хабенский привычно изображает мебель. Поскольку роль эта для актера не нова, в его безразличие веришь как-то сразу и бесповоротно. Юное дарование Лиза Боярская тужится выдать роковую женщину, однако неуместно игривые интонации в сочетании с ледяным равнодушием глаз превращают ее героиню в многоопытную резвушку из провинциального дома терпимости. Настойчивость, с которой создатели фильма вычеркивают из жизни персонажей все телесное (прикосновения, даже случайные, строго табуированы, герои целуются ровно один раз и, вероятно, друг с другом не спят), заставляет подозревать сценаристов в сексуальной фрустрации и тайных пороках: столь вымороченное стремление «к приличиям» нехарактерно даже для викторианских романов. Лишенный физиологии дух принимает совершенно гротескные формы. Пока Колчак неловко переступает с ноги на ногу, обосновывая необходимость в очередной раз расстаться, Тимирёва заученно несет какую-то высокопарную чушь о боге, страсти и долге; сопереживать этим инвалидам любви, адресующимся не столько друг к другу, сколько к публике, может разве что очень снисходительный или наивный зритель. Слово в слово списанная с камероновского «Титаника» пятнадцатиминутная слезливая концовка, очевидно, признана олицетворять победу «чистейших чуйств» над грязным блудом и подчеркивать особенную стать исконно русской духовности.
Единственное, что удается авторам «Адмирала» безо всяких оговорок – политический манифест на заданную тему. Большевики сплошь грязны, грубы и глупы, а их противники на сто процентов интеллигентны, добры и хороши собой; неясно, правда, каким образом поддержанные Западом профессиональные военные ухитрились продуть вчерашним крестьянам и рабочим. Весь этот густой бульон с разваренной в кашу лапшой для зрительских ушей годится скорее для пропитания бактерий в чашке Петри, чем для взращивания в народе высоких патриотических чувств. Честь, по мнению авторов «Адмирала», – это неспособность хотя бы минуту побыть живым и искренним, героизм – непроходимая глупость плюс умение не моргнув глазом послать подчиненных на верную и бессмысленную смерть. Понравилась бы такая трактовка самим героям, чью память режиссер Кравчук и Первый канал ухитрились опоганить почище советского агитпропа, – вопрос из разряда риторических… Я агностик и не склонна верить в загробный мир. Но, право же, лично для меня было бы большим утешением знать, что на том свете Константина Хабенского встретит адмирал Колчак со словами: «За что же ты меня, братец?» Каппелю, к сожалению, придется подождать: кроме него свидеться с Сергеем нашим Безруковым наверняка захотят Есенин и Пушкин. Ну и, само собой, в белом венчике из роз впереди – Иисус Христос.
Впрочем, анемичность любовных переживаний, отсутствие батальных сцен и попытки самостоятельно перекроить историю отечества – весомые, но далеко не главные проблемы «Адмирала». Самое ужасное заключается в том, что съемочная группа, подобно царю Мидасу, извлекает выгоду из всего, за что хватается. Это бесстыдное и циничное использование самых светлых и святых человеческих чувств задевает, пожалуй, больше всего остального вместе взятого. Остается только надеяться, что большая часть многомиллионной аудитории все-таки разберется, кто есть кто, и допетрит наконец, что из букв «ж», «о», «п» и «а» в принципе невозможно сложить слово «вечность».