Весной нынешнего года мне довелось побывать в Волгограде. Честно говоря, слово «Волгоград» рука выводит с трудом, поскольку город, вытянувшийся многокилометровой дугой вдоль русской реки, навсегда вошел в историю совсем под другим именем.

Произошедшее здесь более шестидесяти лет назад – не поддается рациональному объяснению. Трудно представить, что от немецких бомбардировщиков, поднявшихся в небо 23 августа 1942 года, над городом наступила ночь. Не укладываются в голове точные статистические данные о том, что на Мамаевом кургане солдат жил в среднем не более пяти минут. И уж совсем жутко звучит свидетельство старожилов: там, где сейчас красуется, наверное, самый знаменитый мемориальный комплекс, невозможно было дышать аж до сорок седьмого года: настолько силён был запах разложения…
Наши соотечественники выдержали все. Они отстояли город в тяжелейшем сражении, спасли его от эпидемии, отстроили заново, под восхищенные возгласы всего мира. А потом город переименовали, не поинтересовавшись мнением его жителей и защитников, оскорбив историческую память. Но время идет, воцарившийся рынок диктует новые законы, перечеркивая преступные глупости сорокалетней давности, и легендарное имя города осталось не только в учебниках истории. Волжские предприниматели вовремя сообразили, что старое название – это прекрасный торговый бренд, известный во всем мире. Да и расчетливые иностранные туристы голосуют валютой, покупая те сувениры, на которых написано гордое и грозное слово – «Сталинград».
Вернувшись домой, мне захотелось услышать рассказ о событиях, решивших исход второй мировой войны, из первых уст. К счастью, совсем недавно я познакомился с одним из участников обороны Сталинграда, живущим в Новочеркасске. Гвардии подполковник артиллерии в отставке Николай Петрович Володин накануне Дня Победы согласился встретиться со мной. Мы беседовали более двух часов. Николай Петрович рассказывал, а я слушал, лишь изредка позволяя себе задавать вопросы.
Биография этого человека и обычна, и уникальна одновременно. Он родился в 1923 году. Уже от одного только сочетания этих цифр мороз пробегает по коже: в соответствии с упрямыми данными все той же статистики, из сотни мальчиков, рожденных в 23-м, пережили войну только трое…
Окончание школы и начало войны случились практически одновременно. Уже 27 июня его отправили в Сумское артиллерийское училище. За два месяца из вчерашних школьников успели сформировать орудийные расчеты. Техническое превосходство Вермахта было очевидным, и в небе каждый день кружили самолёты-разведчики с тевтонскими крестами на крыльях. А потом был первый бой. В конце августа 1941 года под деревней Бабаевкой курсантов выдвинули на огневые позиции. Где-то впереди прорвался разведывательный отряд немецких мотоциклистов. Расчеты сделали несколько выстрелов и получили благодарность.
Война вошла в жизнь молодых ребят тяжелым изнурительным трудом. Новоиспеченные артиллеристы постоянно меняли огневые позиции, отступая на Восток. Послушные лошади перетаскивали 122-миллиметровые гаубицы и 76-миллиметровые пушки. На то, чтобы окопать и замаскировать их, уходило очень много времени и сил, но приходил приказ, и на новом месте нужно было начинать все сначала. Ребята до изнеможения копали землю, шашками рубили кустарник, сооружая маскировку. Эта маскировка спасала им жизнь. Немецкие самолеты пролетали над ними и вовсю бомбили тылы. Гибли и люди, и лошади.
— Николай Петрович, какие были потери в эти первые месяцы войны?
— Потери были небольшие. В основном от бомбежек. Доставалось тем из нас, кто находился в обозе и при лошадях. Один такой печальный эпизод запомнился особо. В какой-то деревне нам вызвались помогать двое мальчишек. Помощники нам были нужны. Родители их отпустили. Мы на радостях подарили ребятам гармошку. Так они переходили вместе с нами с места на место до тех пор, пока их обоих не накрыло бомбой. После налёта разбитая гармошка валялась рядом с воронкой.
А нам везло. Уже потом я понял, что нас берегли, надеясь в дальнейшем сделать из нас полноценных артиллерийских офицеров.
Осенью 1941 года курсантов сняли с фронта и отправили доучиваться в сибирский город Ачинск. Там они после нескольких месяцев окопной грязи и вшей попарились в настоящей бане. Кормили хорошо. Учили дельно и старательно. Поджимало время: на фронте дела у Красной Армии складывались неважно. По окончании Николаю Петровичу присвоили звание лейтенанта. В петлицах сверкнули два новеньких «кубика».
Как известно, первая половина 1942 года вошла в историю катастрофическими поражениями наших войск в Донбассе и на Керченском полуострове. Немцы рванулись на Кавказ и к Волге.
— Когда Вы попали под Сталинград?
— Осенью сорок второго года нас погрузили в эшелоны, ничего не объясняя. Только по изменившемуся пейзажу, да по названиям железнодорожных станций мы поняли, что нас везут на Юг, к Сталинграду. 5 октября выгрузили на станции Камышин и мы пошли своим ходом вдоль левого берега Волги. Чем дальше шли, тем больше усиливался гул. Мы поняли, что драка предстоит серьезная.
Они вышли к Волге и попали под минометный обстрел. Правый берег представлял собою одну непрерывную огненную дугу. Это горел Сталинград, а в небе над ним по кругу летали «юнкерсы», уверенные в своей полной безнаказанности. Пламя отражалось в воде, и казалось, что горит Волга. Когда пришли морозы, войска по льду переправили на правый берег. Начались бои в сталинградских развалинах. Пожалуй, более нигде артиллерийскому офицеру Володину не доводилось так близко видеть немцев. Порой воюющие армии разделяла всего одна улица. Снайперы состязались в своем страшном мастерстве. Стоял страшный холод, и в растопку пускалось все, что уцелело под бомбежками: и развороченные вагоны, и найденная в руинах мебель, и школьные парты. Когда кольцо окружения замкнулось, и армия Паулюса попала в котел, немцы стали сбрасывать контейнеры с боеприпасами и провизией. Русские солдаты, изучив систему вражеской сигнализации, научились обманывать опытных гитлеровских пилотов, и огромные контейнеры, похожие на неразорвавшиеся авиабомбы, попадали на нашу территорию. В них находили свиную тушенку, шоколад, иногда шнапс и коньяк.
— Там в Сталинграде Вы понимали, что участвуете в грандиозном сражении, которое должно войти в историю?
— Мы об этом не думали, но по тому колоссальному количеству боевой техники, которое удалось собрать на Волге, нетрудно было понять, что происходит что-то очень значимое. Какое-то особое, солдатское чувство подсказывало, что если мы победим на Волге, то выиграем войну.
После того, как Паулюс вышел из подвала сталинградского универмага и сдал оружие, установилась непривычная тишина. Николай Петрович со своим товарищем решил пройтись по городу, в котором невозможно было найти не то что целого здания, но и неповрежденного осколками кирпича. Солдаты гнали бесконечные вереницы пленных гитлеровцев. Изможденные голодом, холодом и чувством обреченности они шаркали по февральскому снегу непослушными ногами, обутыми в соломенные лапти. Неподалеку выжившие сталинградские мальчишки кололи штыками мёртвых немецких солдат.
— Чем еще запомнился Сталинград той страшной военной зимы?
— Там я получил свою первую награду – медаль «За боевые заслуги». Там мы впервые увидели, что наша страна обладает огромными ресурсами. Советский Союз постепенно набирал военную и промышленную мощь. В какой-то момент наступил перевес. Этот перевес в полной мере мы ощутили уже на Курской дуге. Когда наши штурмовики поднимались в небо эскадрилья за эскадрильей, мы бросали в воздух пилотки и плакали…
Сталинградский серп перерезал жилы на крепких ногах Вермахта и он, прихрамывая, заковылял восвояси, на Запад. Николай Петрович прошел Курскую дугу, освобождал Украину и Польшу. Топил немецкие катера в устье Одера. А после войны судьба преподнесла очередной сюрприз: ему довелось послужить военным советником в Германии.
— Вы учили немцев военному делу?
— Правильнее будет сказать, что я учился у них. Самое любопытное, что там было немало офицеров, служивших в частях Вермахта.
— Как складывались отношения с ними?
— Нормально. Во всяком случае, никакой неприязни друг к другу мы не испытывали. Не раз и не два сидели за столом, пили водку. Это был 53 год. Умер Сталин. Немцы горевали искренне. Помню, в парке установили бюст, выкатили орудия, давали салют.
Говорить о войне, не упомянув имени Сталина, просто немыслимо. Наша беседа подходила к концу, и я решил задать участнику Сталинградской битвы тот самый вопрос, который мучил меня последнее время.
— Николай Петрович, как Вы отнеслись к тому, что Сталинград переименовали?
— Резко отрицательно. Считаю, что рано или поздно городу должны вернуть то имя, под которым он вошел в историю.
Этим суждением пренебречь нельзя, под ним можно лишь подписаться.

Фото автора