Очень личное
«Если в газете, не дай бог, заведется писатель, все, пиши пропало, конец газете”,- услышала я как-то, много лет назад безапелляционное изречение одного старшего коллеги, умудренного большим жизненным и профессиональным опытом. В редакции, куда я пришла тогда работать, я первое время, впечатленная услышанным, стыдливо припрятывала свои чисто литературные опусы, которые к тому времени успели у меня накопиться в изрядном количестве: в свободное время я писала рассказы.
Позже, поощренная другими коллегами, я стала с замиранием сердца отдавать некоторые из них для публикации в газете, услышала первые читательские отклики и с удивлением (и удовольствием, разумеется) поняла, что мое хобби оказалось интересным еще для кого-то, кроме меня.
И все же, иначе, чем как к хобби, я к своему творчеству не отношусь. Так что, когда мои нынешние коллеги буквально потребовали от меня пооткровенничать “о писательском труде к Дню писателя”, я отбивалась, как могла. Эти требования напомнили мне шедевральную миниатюру из Жванецкого: “Я никогда не стану…” Помните, как он сетует: “Я никогда не стану спортсменом… Я никогда не стану узбеком… Я никогда не стану женщиной. А интересно, что они чувствует?” Так вот моим коллегам захотелось узнать, “что чувствует писатель”, на том основании, что недавно у меня вышла книжка. Честно скажу, что чувствует писатель, я не знаю. И когда вышла моя книжка, мне было… не то, чтобы совсем все равно. Мне было это принципиально не важно, больше радовались мои друзья и родственники. А я даже немного стеснялась этого. Ведь сочинительство – мое хобби, не больше. Правда, хобби, которым я страстно и давно увлечена.
Частенько сюжеты, как на блюдечке, преподносит мне сама жизнь. Нередко толчком к рассказу становится случайно услышанный разговор. Иногда какие-то конкретные эпизоды берутся из жизни моих друзей, знакомых и родственников. Бывает, в голове очень четко и ясно возникает вполне определенная картинка, яркий диалог, просто неожиданная фраза. Они начинают жить своей жизнью и требовать художественного воплощения. Очень хочется самой узнать, чем же закончится этот внезапно вспыхнувший в сознании эпизод, во что выльется начатый пока еще неизвестными персонажами разговор, куда вывернет сюжетная линия. Бывает, сюжет готов, он как на ладони, остается облечь его в литературную оболочку, и тут понимаешь, что выходит не рассказ, а элементарное бытописание, невыдуманная история.
Рассказ – это нечто другое. Как и в любом литературном произведении, в нем обязательно должен присутствовать художественный вымысел. Как бы близки ни были тебе твои герои, они все равно – не ты, они все равно – не те, с кого в основе списан образ.
Однако выдумывать все от первой до последней строчки – занятие для фантастов, герои земных рассказов бывают обычно очень узнаваемы, особенно твоими близкими.
Однажды на меня не на шутку обиделась свекровь. В одном из моих рассказов в качестве второстепенных персонажей фигурировали бабушка с дедушкой, приехавшие из другого города к женатому сыну в гости. Моя свекровь похвалила мою только что вышедшую книжку, нашла в ней массу достоинств, тактично коснулась недостатков, а под конец слегка напряженным голосом спросила: “Правда, я до этого думала, что у нас с тобой очень хорошие, близкие отношения, а получается, я ошибалась?” “О чем ты, мама?- искренне удивилась я. — Я тоже считаю, что нашим отношениям многие могут только позавидовать”… “Ну как же, ты ведь прямо пишешь в рассказе “Несостоявшийся экзамен”, что наши приезды тебе в тягость”. И она процитировала: “В довершение всего пришла телеграмма от родителей мужа, извещавшая об их приезде. Лена сказала об этом на работе и поразилась духу дружеского коллективного участия. То и дело кто-нибудь подходил со словами утешения”… “Господи, да разве речь про вас?! Это же рассказ, вымысел. И образ свекрови там обобщенный, и отношения представлены типические. И зовут меня не Лена”, — привела я последний аргумент. “Да ладно, — вежливо, но скорбно прервала она мои оправдания, — просто я хотела твою книжку знакомым дать почитать, но не дам, еще подумают, что мы не ладим”.
Моя бывшая одноклассница, прочитав мою книжку, сказала: “ Здорово, конечно, но почему я не знаю этого парня, о котором ты пишешь, ну там, где про лодочную станцию?” “ Но ведь это не реальная история, ты вообще можешь там никого не знать”. “Ну-ну, — осадила она, — многие эпизоды мне знакомы, я их как живые перед глазами вижу, до сих пор не забыла, а про этого парня ничего не знаю. Странно, что ты смогла это скрыть от меня”.
Еще одна моя подруга – ей я несколько лет назад отправила штук пять своих рассказов, в одном узнала себя и долго смеялась над концовкой, говоря, что я чересчур нафантазировала, и с ней такого в принципе произойти не может. Я тогда и не убеждала ее, что рассказ этот наполовину выдумка, но самое смешное заключается в том, что года через три в ее жизни случилось именно то, о чем было там написано.
А вот своей соседке (по прежнему месту жительства) я и сама свою книжку никогда не покажу. Рассказ “Безымянный крест” — один из немногих, где все события подлинные и даже имена персонажей, кроме одного, не изменены. Тамара, которую я переименовала в Татьяну, в любом случае узнала бы себя и обиделась бы навсегда. Ведь это только наше благое пожелание, что на правду не обижаются. На нее как раз обижаются больше всего.
Я долго и счастливо жила в обнимку со своим хобби, пока однажды не испытала настоящий шок, когда ко мне домой приехал писатель Анатолий Калинин. Незадолго до этого я передала ему свои рассказы с просьбой высказать о них свое суждение. Он сказал, что приехал намеренно, чтобы выразить одобрение моему творчеству не по телефону, а в личном разговоре. К моему ужасу, он назвал меня вполне сформировавшимся писателем и пожелал непременно издать сборник рассказов. После его посещения на меня на несколько месяцев напал ступор. Я элементарно испугалась. Разумеется, я понимала, что столь высокой характеристике обязана широчайшей щедрости души А.К., но где-то в подсознании закопошился крохотный червячок сомнения: а может, и вправду взглянуть на себя другими глазами? Может, я увижу что-то еще? К счастью, я скоро пришла в себя.
Мои воззрения с тех пор не претерпели существенных изменений. Я слишком хорошо понимаю, что быть профессиональным писателем – удел немногих. Доказавших свое право так называться исключительно востребованностью читателем.
Пишущих людей очень много. Как вообще – людей творческих. И отлично. Просто замечательно. Ведь творческое начало требует самореализации, и каждый делает это по-своему. Одни поют и танцуют в самодеятельности, другие сочиняют музыку и играют ее в подземных переходах, третьи пишут картины и устраивают выставки на улицах, четвертые сочиняют стихи и читают их на литературных вечерах. А пятые пишут рассказы, и по возможности их где-то печатают. А иногда издают и книги. Причем, как правило, за свой счет. И это тоже правильно. Невозможно издать все, что ныне пишут. Невозможно и прочитать, ибо, как говорит моя юная подруга, “слишком много букофф”. Стенания нынешней литературной многотысячной братии, обращенные к самым “верхам”, напоминают скулеж брошенных в ночи щенят: “ Увидьте нас, услышьте, дайте большой сочный кусок мяса!” Только надо ли, чтобы все “щенята” выжили?
Иногда я не пишу. Причем подолгу. Когда я пытаюсь взбодрить себя установкой великих – ни дня без строчки, тут же на ум приходит еще одно мудрое изречение: “Если можешь не писать – не пиши!” Прислушиваюсь к себе. Иногда действительно могу. И не пишу. Иногда не могу. И пишу. Правда, помня тот давнишний урок моего старшего коллеги, стараюсь не смешивать свою работу со своим хобби. На первом месте у меня по-прежнему журналистская работа. И дай бог, чтоб так было подольше.
Но я твердо знаю, чем буду заниматься на пенсии. Вернее, чем не буду заниматься. Не буду сидеть с соседками у подъезда, а буду сидеть за компьютером и писать свои рассказы. А еще повесть – она у меня пока только в мыслях и разрозненных записях. Правда, рабочее название уже есть – “Хроники пикирующей России”. Никаких дивидендов мое сочинительство мне не принесет, но избавит от необходимости, сидя с соседками на скамейке, обсуждать погоду, нравы современной молодежи и содержание очередного телесериала.
Кстати, перед моим подъездом и скамейку -то лет семь уже как разломали.