№ 20
Одоевский-Маслов Николай Николаевич.
В атаманство князя, помимо, впрочем, его инициативы, произошла мобилизация всех трех очередей войска Донского — для борьбы с внутренним врагом, как известно, протекавшей вполне успешно и покрывшей войско новыми лаврами, которые осмеливаются считать сомнительными и для чести казачьей даже укорительными лишь крамольники, от имени которых выступали с возмутительными речами в 1-й и 2-й Государственных Думах донские депутаты лже-казаки: Араканцев, Харламов, Крбков, Петровский. Надо сказать, что результатами выборов в области войска Донского в Государственную Думу князь при всем своем добродушии был ошеломлен: 10 кадетов, один социал-демократ и один народный социалист. Призвал князь к себе после выборов станичников-выборщиков и начал их срамить. «Как же это вы осрамились, станичники? — говорил князь. — Допустили кадетов побить себя?»
«Да мы, ваше сиятельство, сами теперь все — чисто кадеты».
«Как же это случилось, братцы?» — упавшим голосом, как полководец, получивший весть о своем поражении, спросил атаман. Станичники объяснили: «Начальство и малое, и большое, и здешнее, и петербургское просили; приговоры писали; в комиссии члены из Петербурга по разным вопросам назначались; выборных посылали, а хорошего, кроме плохого ничего не выходит. Земли уменьшаются, войсковыми, кровью добытыми, землями Петербург распоряжается. Служба все тяжелей, все разорительней и, благодаря этой службе, честь казачья омрачена перед всем светом. Верили начальству, пока была вера, затем, впоследствии времени, вера ущербилась, а там вовсе на нет сошла. Вот мы, ваше сиятельство, — заключили выборщики-станичники, — и подались в кадеты: вместе с ними всего себе, дает Господь, и охлопочем».
Излишнее добродушие князя, с принципами твердой власти государственной несовместимое, было причиной отозвания его с Дона, причем он был поставлен во главе московского управления, и доселе занимая в оном пост смотрителя дворцовой штукатурки. В московских великосветских салонах, когда собеседники выражают опасения насчет возможной в грядущем новой революции, — добродушный князь, улыбаясь, успокаивает опасающихся, говоря: «Господа, уверяю вас, — это вовсе не так страшно», и рассказывает о новочеркасской революции. И если рассудить правильно, — князь совершенно прав и рассуждает мудро: это, действительно, не так страшно.
В самом деле: была революция в Новочеркасске, — князь Одоевский-Маслов со всеми своими чинами и орденами и добродушием в придачу остался цел. Была в Москве революция, почище, пожалуй, чем в Новочеркасске, — дворцовая штукатурка осталась фактом действительности и как раз для того, чтобы, приютив и успокоив князя, сохранит в нем его добродушие до гробовой доски.