Эйтаназия — процесс добровольного прекращения биологического существования человека в условиях общественного, гуманитарного и религиозного понимания актуальности, важности и необходимости такого института и культурно-практического его применения, закрепленного юридической базой, в приложении к неизлечимо больным людям при невыносимых страданиях их тела и духа.

«Доктор, помогите мне, дайте мне умереть, прекратите мои мучения… Я больше не могу, не хочу!! Доктор!..». Многие из нас слышали эти слова и часто ставили себя на место страдающего, не раз проклиная работу врача и его беспомощность. Медработники, тем более специалисты по проблемам боли и интенсивной терапии, где чаще всего встречаются «безнадежные» пациенты, единого мнения на этот счет не имеют и навстречу больному не идут. Автор относится к этому сословию, и сразу хочет сказать, что не является ни поборником безоглядного применения эйтаназии в каком бы то ни было варианте (а чисто технически это не представляет в настоящее время никакой сложности), ни ее абсолютным противником. Сама по себе тема имеет настолько высокое общественное, гуманитарное и философское звучание, что медицинский аспект при ее обсуждении на должном уровне теряется полностью. (Вообще, актуальность какой — либо проблемы говорит только о том, что человечество (общество) уже не успело решить конкретный вопрос и по традиции начинает искать зонтик, когда гром уже грянул). Но в то же время к умирающим и страдающим сегодня ближе всего стоит именно практическая медицина. И в известной мере вопрос осложнился следующим шагом нашего правительства: в 1993 году с момента принятия Основ законодательства об охране здоровья граждан РФ было утверждено понятие «информированное согласие» пациента на медицинские действия. С учетом этого положения и в соответствии с ст.ЗО, 31, 32 Основ врач не в праве отказывать больному в полной и достоверной информации о состоянии его здоровья, перспективах и возможностях лечения. Кроме того, человек имеет право знакомиться с медицинской документацией. (Возникающее противоречие с понятием «врачебная тайна» решается просто: в партнерстве врач-больной она не нужна. В нынешнем виде зачастую за этой оболочкой скрывается малодушие врача, а также боязнь обнажить свои профессиональные ошибки). Для иллюзий места не остается. И тогда предугадать реакцию больного человека на слова врача невозможно. Человек будет стремиться к избавлению и реализует свое желание, так или иначе.

А статистика «качества» смерти, если это словосочетание применимо в данном случае, говорит о том, что только ничтожный процент людей умирает так, что остальные могут им позавидовать. Но позвольте спросить: если бывает плохая жизнь, то почему бы не быть хорошей смерти? (Но даже счастливая жизнь не есть оправдание страшной смерти. А наоборот?). Не стоит забывать неизбежность смерти, она является обязательным компонентом жизни, и, быть может, жизнь дается для того, чтобы подготовиться и с осознанным достоинством встретить смерть. Во всяком случае, долг живущих и здоровых — окружить больных всяческим вниманием и обеспечить им при обоснованной необходимости благостный переход в… иные пределы. А потому — достоинство и спокойствие в последние часы, умиротворение и отсутствие изнуряющей боли, страха, ужаса, — разве это не стоит того, чтобы человек живущий не позаботился о том, чем пренебрегла (?) природа (если это не злой ее умысел).

Конфликт здравого смысла с невнятностью общественно-гуманитарных установок, религиозным сознанием, неуклюжей примитивностью юридических подходов в оценке столь деликатной сферы как грань жизни и смерти при наличии ясно высказанной воли больного или умирающего прекратить свое пребывание на земле имеет место постоянно и торопит принятие взвешенного решения по заявленным самой жизнью (или смертью?) проблемам. Уровень общественного сознания, развитие науки, техники, философии дают основания полагать, что данная проблема не относится к неразрешимым.

Повторяя, что наша тема требует многостороннего обсуждения, я все же постараюсь сосредоточиться на эйтаназии в практической медицине. «Я не боюсь оказаться мертвым, я боюсь умирания» (Цицерон). Действительно, горечь и ужас внушает нам именно процесс умирания такой, каков он есть в наше малодостойное время. (Сразу хотелось бы предостеречь наивных читателей, далеких от медицины, что описанное и растиражированное в печати состояние умирания как ощущения полета в тоннеле — это отнюдь не правило, а скорее некое исключение из правил. Из воспоминаний людей, претерпевших процесс умирания, могу сказать, что пока сознание присутствует, человек все осознает (и это, зачастую, и есть самое страшное!); с потерей сознания — темнота. И все. В то же время картина падения в тоннель, колодец, темную трубу и/или объемное наблюдение себя со стороны неоднократно имеют место у пациентов, в рамках наркоза которым вводятся препараты — производные галлюциногенов, чье так называемое психотомиметическое действие то ли по незнанию, то ли по какой другой причине врачом не было учтено и полноценно блокировано. Переживания, о которых мы упомянули, есть продукт мозга, сохранившего способность анализировать и ощущать. И заурядный врач может оказаться чародеем, сняв с помощью фармакологических средств эти сверхсильные переживания. Итак, эйтаназия на сегодняшний день является проблемой не технической, а этической. Как уменьшить страдания людей, самой профессией поставленных рядом с человеком, обреченным на страдание? Негативные стороны процесса умирания можно снять, но для этого требуется изменение общественного сознания.

В заключение данной заметки, цель которой — услышать мнение людей, думающих не только о хлебе насущном, хочется спросить: насколько значимы запреты медицинским работникам быть к людям милосердными до конца? Не правда ли, помогая принять смерть страдающему и безнадежному больному, врач не выходит за рамки милосердия? Не правда ли, что отказ в таком случае хуже убийства в отягчающей форме? Больной из чувства сохранения (!) все равно будет стремиться закончить жизнь, и сделает это, но варварским образом. Позволяя в то же время «усыплять» животных мы, со своим непревзойденным самомнением становимся непоследовательными троглодитами. Не пора ли цивилизованно обсудить проблему, а не отмахиваться от нее?