СКРИЖАЛЬ, (стар.). Доска с написанным на ней священным текстом. (Словарь русского языка С.И. Ожегова).

«У меня все ходы записаны», — говорил заезжему лжегроссмейстеру председатель шахматного клуба города Васюки в бессмертном романе Ильфа и Петрова. Примерно так же пришлось говорить мне после выхода статьи «Ославить в бронзе суждено» в «ЧЛ» № 49 в ответ на замечания сведущих людей по поводу того, что в приведенной мною надписи, помещенной на металлической доске конного памятника М.И. Платову, пропущена одна строка.

Пришлось срочно отправиться к монументу, чтобы на месте разобраться, в чем причина этих замечаний. И тут выяснилось, что замечания в мой адрес все же имели основание, но вины моей в том не было: строка оказалась не пропущенной в газете, а дописанной на металлической доске. Сама же доска оказалась новоотлитой, а размеры ее — существенно увеличенными. Крупноформатная доска позволила использовать и более крупный шрифт, в результате чего помещенную на ней надпись читать стало значительно легче. Получается, что упоминавшийся мною очевидец видел, как крепили к постаменту абсолютно новую доску.
В этот раз, в отличие от раза прошлого, я легко прочел и записал весь текст, в который были внесены две незначительные поправки и одна новая строка. Строка та сообщала, что конный памятник М.И. Платову был установлен при войсковом атамане В.П. Водолацком не только в правление «Губернатора Ростовской области В.Ф. Чуба», но и «Мэра города Новочеркасска А.П. Волкова». Одним словом, глава администрации нашего города, имя которого увековечено теперь на бронзовой скрижали, вошел в историю с тыльной стороны постамента конного памятника донскому атаману-юбиляру. Что дано отнюдь не каждому.
Не вошел в число избранных для занесения его имени на памятную доску, например, полномочный представитель Президента по Южному федеральному округу. Вполне возможно, потому, что наличие его имени на доске подталкивало бы людей к мысли завершить уже выстроенную иерархическую лестницу высочайшим именем. Но для этого имени места на доске могло уже и не хватить: доска-то та — бронзовая, а не резиновая.

Как видим, для человека инициативного и деятельного отлить новую деталь из бронзы и закрепить ее на нужном месте не составляет особого труда. Поэтому хотелось бы обратиться к нему с просьбой о содействии в столь нужном деле, как доработка памятника, заключающаяся в изготовлении и закреплении на нужных местах упущенных автором памятника шпор и знака ордена Андрея Первозванного. Уж Бог с ней, с отсутствующей сумкой-лядункой для пистолетных зарядов: обойдется атаман и без таковых, коль автор памятника не догадался пары пистолей в притороченных у седла кобурах изобразить. А вот без шпор всаднику никак не обойтись!

Интересно отметить, что изображать знаменитое казачье седло автор монумента также не стал, а, не мудрствуя лукаво, закрыл его некой «шкурой неубитого медведя». Хотя куда выигрышней смотрелся бы покрывающий круп лошади чепрак с положенным генералам шитьем в виде вензелей Александра I на нем. Однако после того, как я разобрался с текстом на бронзовой доске, меня вдруг осенило: «Ба! Да седло-то ведь закрыто вовсе не шкурой, а … буркой!». Ведь в прошлой публикации уже говорилось, что за основу была взята пешая фигура первого памятника, с которой автор памятника конного и копировал все детали. Лядунку и знак ордена Андрея Первозванного, скрытые буркой, он не изобразил потому, что просто не знал, что они там должны быть. Сняв бурку с фигуры, он, чтобы не забирать ее у седока, подложил бурку под него, вместо того, чтобы свернуть ее и приторочить к седлу сзади.

И это называется «творческий поиск»? Бурка была авторской находкой скульптора А.А. Иванова, придавшей фигуре стремительность. Он работал над пешей фигурой памятника М.И. Платову в самый разгар Кавказской войны, во время которой русские и казачьи офицеры стали использовать перенятые у горцев бурки как часть военного костюма действовавших на Кавказе войск. А в период наполеоновских войн бурка частью военного костюма донцов еще не была. Не имели в тот период казаки и эполет (за исключением лейб-гвардейцев), которые были введены для них лишь в 1814 году. Платов впервые надел эполеты перед поездкой в Англию в составе свиты Александра I, а до этого он носил плетеные из серебряной канители погончики. С ними его и изображали на всех гравюрах конца XVIII — начала XIX веков. Но мало кто из современных художников и скульпторов отходит от образа Платова, созданного живописцем Доу и скульптором Ивановым, так как гораздо легче заниматься копированием, чем творческим поиском своего видения образа.
Не утруждают себя современные авторы и стремлением как можно детальнее изучить предмет своего творчества, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что им предстоит изображать. Вот и появляются те или иные «ляпы» на их, с позволения сказать, «произведениях искусства», которые трудно после этого не назвать халтурой. Мотивация авторов «а я так вижу» здесь вряд ли уместна. Где, например, скульптор А.А. Скнарин мог видеть заткнутым за пояс пернач — знак атаманской власти? Ведь это — не кнут извозчика, который тот действительно мог заткнуть за свой кушак. А за офицерский шарф-пояс никто уже и подумать не мог что-нибудь заткнуть.

Так что стремиться увековечить свое имя рядом с именем автора того или иного произведения сомнительного достоинства — по меньшей мере неосмотрительно. А именовать в казачьем крае на иноземный манер свою должность — просто непатриотично.