Гость «В» Вячеслав Геннадиевич Овчаров работает начальником клуба в Окружном военном госпитале СКО ВВ МВД и помогает военнослужащим адаптироваться к мирной жизни, а, значит, и нам всем — избежать «чеченского синдрома», когда ребята понимают, что в мирной жизни они никому не нужны, а войну, которая их искалечила, в обществе ненавидят и проклинают…

— Как оказывается на войне штатский человек, и тем более, как война становится судьбой?
— Захотелось романтики. Порядок, дисциплина, никакой разболтанности. Человек всегда при деле.
— Какая же романтика в дисциплине?
— Посмотрите на моих сверстников. Человек дисциплины не будет заниматься ерундой.

— Ну, а вы чем хотели заниматься?
— У меня в глубине души всегда было желание помогать людям. Это домашнее воспитание. Мама-библиотекарь на примерах из книг воспитывала. Пошел служить в дивизию особого назначения (ДОН). Меня приняли в медицинский батальон 100-й дивизии. Это было в 1991 году, а в 1992 году впервые выехал «для выполнения служебно-боевых задач» в Дагестан, техником взвода материального обеспечения. После окончания вечернего отделения мехфака ЮРГТУ(НПИ) год работал в таможне, но понял, что это не для меня, и вернулся в госпиталь, где помощь людям была всегда востребована и находилась на первом месте в системе ценностей. Пришел на должность начальника клуба. В 2000 году опять поехал в Чечню в составе рабочей группы по выборам Президента РФ. Пришлось всю Чечню перелетать, переездить, переползти.

— Легко ли служить в армии с таким «книжным» воспитанием?
— Морально — да. А финансово — тяжело. Но это общая беда для всей нашей страны. А моя работа мне нравится, я от нее никогда не откажусь; я нужен солдатам, мой труд ценят, я за него получаю зарплату, этим я живу.
— Как случилось, что вы занимались в Чечне таким богоугодным делом, как восстановление храма?
— В начале марта судьба закинула меня в село Комсомольское. В этих боях меня свела судьба с настоятелем новочеркасского храма Константина и Елены отцом Андреем Немыкиным. Я увидел его впервые, когда отец Андрей, в камуфляже, весь залитый чужой кровью, забрызганный грязью, хлопотал над ранеными, вынесенными из боя, и пытался им помочь…Потом был штурм Грозного, во время которого пострадали почти все дома, так как за каждый из них шли бои, чтобы выбить оттуда боевиков; федеральным войскам приходилось применять артиллерию… А в апреле командующий группировкой ВВ МВД в Северо-Кавказском регионе генерал-полковник Лабунец посетил разрушенный январским наступлением Свято-Михаило-Архангельский храм в Грозном. Вид разбомбленного здания был страшен. Здание храма выгорело изнутри, лестничные пролеты были разбиты, кругом громоздились горы битого кирпича, штукатурки и осколков…Православные прихожане просили его помочь подготовить храм к празднованию Пасхи. Командующий пообещал, что к Пасхе внутренние войска наведут в храме порядок. На следующий день я был назначен старшим команды по восстановлению храма. Нам были приданы отделение солдат инженерно-саперного батальона для очистки территории и здания храма (и извлечения погибших из-под обломков онкологической больницы, она располагалась рядом с храмом) и взвод отряда специального назначения на двух БТР для прикрытия от нападения боевиков. Грозный был пустой и простреливался насквозь. Наши бойцы гибли от снайперских пуль или подрывались на минах. Три бабушки-прихожанки говорили нам, что нужно делать, а мы очищали храм от осколков снарядов и битого кирпича; привозили старушкам продукты, хлеб и консервы. В разрушенном городе работали столовые МЧС, но к ним были огромные очереди. Женщины показали нам на территории храма могилку послушницы, убитой боевиками. На вопрос, кто убил, пожилая прихожанка, боясь, нехотя ответила: «Плохие люди. Хорошие не убили бы». Люди очень напуганы были, опасались, что ночью к ним придут и убьют. Днем, когда мы работали, к нам приходил чеченский мальчик Вахит, лет семи. Его отец был убит в первую чеченскую войну. Жил он с мамой, мама болела, есть было нечего, сын ее кормил — что находил, ей нес. Нам он приглянулся, мы его подкармливали и угощали конфетами, а маме передавали хлеб и тушенку. Он все рвался посмотреть автомат, а патрон в стволе, и мы его отгоняли, потому что боялись несчастного случая. «Тебя не будет, ты погибнешь, — говорили мы ему. «Хочу, чтоб меня не было, попаду к Аллаху, будет мне еда и теплое жилье». Попросился посмотреть БТР, заглянул в ствол пушки…Ребенок с рождения ни разу не ел по-человечески, жизнь вокруг хуже некуда, и он ищет смерти, хочет, чтобы его убили… Мусульманское воспитание подсказывает выход… Может, что-то останется в нем от общения с русскими солдатами?

— Ваши ощущения от Грозного?
— Людей было очень мало. Только что окончился страшный штурм, на этот раз город не пожалели, зато человеческие потери наши были не такие тяжелые. Город был разрушен до основания. Первое время местные жители боялись нас. Они ожидали, что мы могли сделать с ними, все, что угодно. Потом чеченец подошел, попросил керосину, мы налили (дом этого человека взорвали, потому что в нем засели боевики), и немного изменилось к нам отношение жителей близлежащих домов. В один из дней нас обстрелял снайпер. С группой спецназа мы вычислили, откуда велся огонь, и пошли его ликвидировать: больше он оттуда не велся. Я получил медаль «За отвагу». По всему городу стояли блокпосты. Саперы взрывали дома, потому что наши колонны обстреливались чаще всего из девятиэтажек.

— Страшно было?
— Страшно бывает потом, когда вышел из боя, или когда командировка заканчивается, и ты приезжаешь домой. Ты понимаешь, что ты рискуешь, а дома тебя ждут — ребенок, жена. Мой друг подполковник Похлебин погиб при исполнении своего долга. Вертолет, в котором он прилетел за ранеными во время боя, сбили при посадке над мусульманским кладбищем в станице Петропавловской. Я ходил с саперами в этих местах в разведку, пытался найти место, где погиб Сергей, но не нашел, хотя и спрашивал у местных жителей, где был сбит вертолет: никто ничего не знает…

— Как изменились ваши ценности — от мира к войне и обратно?
— Я увидел, что жизнь ничего не стоит. Целое поколение смертников. Больше всего хочу, чтобы прекратилась бессмысленная, ненужная гибель наших солдат, почти детей. Тяжело переживать смерть друзей. Хочу стабильности. Хватит уже испытаний нашему народу. Пора этой войне положить конец.

— Вы служите в госпитале, куда привозили (и привозят) солдат из Чечни. Как они переживают переход к мирной жизни?
— Первое время находятся в состоянии боя, постепенно адаптируясь к мирной жизни. В этот отрезок жизни им нужна помощь лечащего врача и психолога. Если в периоде реабилитации не помочь, начнется «чеченский синдром» — ощущение, что никому не нужен, обида, что воевал, а война эта никому не принесла облегчения. Чтобы не было потом в обществе хулиганских поступков со ссылкой на «чеченский синдром», нужно, чтобы эти люди вышли из боя в душе.

— А вы как выходили из этого боя?
— Первые полгода снились чеченские кошмары…Главное, семья помогает восстанавливать душевный покой…

— Чем вы занимаетесь в госпитале?
— Как и в Чечне, где я отвечал в том числе и за доставку писем, посылок, так и в госпитале, в мои обязанности входит организация культурного досуга пациентов госпиталя и связи с общественностью. Как участник Ростовского регионального отделения Российской общественной организации инвалидов Внутренних Войск, я докладываю Председателю правления обо всем, в чем нуждаются бойцы МВД, прошедшие Чечню. Моя забота — духовные потребности военнослужащих, которые находятся на излечении в госпитале, это не только занятия и концерты, но и беседы со священниками, религиозный обряд крещения…

— Когда мимо меня по улице города идет воинское подразделение, мне просто плакать хочется, и стыдно смотреть в их детские глаза…
— Я сталкивался с таким парадоксом: навесить на такого младенца все обмундирование, которое нужно в бою, — смотреть жалко, а в бою — настоящие солдаты. Чеченцы кричат: «сдавайтесь» — но никто никогда не сдастся, душа наша русская такая. Лучше погибнуть.

— Немногие сегодня идут служить с радостью…
— Однако такие есть. Я понимаю тех, кто хочет остаться в армии сверх срочной службы. Заработает на хлеб, не сопьется, не станет наркоманом… Все зависит от воспитания. Если мальчик ничего не умеет, он поневоле вызывает раздражение, негативное к себе отношение. Из маменькиного сынка трудно сделать супермена.
— Не всем же быть суперменами. Как вы считаете, это оправданно, что воюют едва обученные мальчики?
— Это не ко мне вопрос, а к Президенту РФ. Мое мнение — пацанам там нечего делать, только контрактникам: и смертей меньше, и они более грамотные в военном деле, и более способны помочь чеченцам перейти к мирной жизни. Но, как и большинство российских проблем, все упирается в деньги. Контрактникам нужно платить…

— Как изменилось отношение чеченцев к русским после второй войны?
— Нашим войскам приходится действовать в обстановке полного негативизма. Если в 2000-м году заискивали, то сейчас уничтожают взглядом. Хотят, чтобы русские ушли…

ЭТА ВОЙНА НА МНОГОЕ ОТКРЫЛА МНЕ ГЛАЗА
«В» попросили прокомментировать интервью с героем чеченском войны настоятеля церкви Святых Константина и Елены отца Андрея Немыкина:
— Эта война сложна для понимания. Она не нужна православным, так же не нужна и мусульманам. Нам не понять, из-за чего проливается кровь солдат. Не виноваты и офицеры. Виноваты политики, которые развязывают подобные войны, пользуясь разгулом псевдодемократии: те, кто создал чеченский феномен, кто дал оружие в руки боевикам, кто позволяет уже в течение шести лет выкачивать деньги из российских карманов. Мы дорого заплатили за умиротворение: выбили из Чечни практически все население. Ведь обычные чеченцы воевали не за Басаева с Дудаевым, не за «джихад» против неверных, а против тех, кого считали виноватыми в смерти родных, детей, в разрушении всей своей жизни. Эта война не имеет позитивного решения. Тем более, солдат, которые хлебнули этой бойни, воевали непонятно для чего, по сути дела только друг за друга, нельзя бросать на произвол судьбы. Эта война мне на многое открыла глаза. Раньше я смотрел на это через призму американских фильмов. Но пришлось на собственном опыте убедиться, что война — это страшное, глупое безобразие, а человек — просто кусок пушечного мяса, как у Шолохова в «Тихом Доне» — «говядинка». Но даже в крови и в хаосе остается место для человеческого, и это человеческое побеждает звериное и подлое. Никакие «сникерсы» и «макдоналдсы» и прочая «похабень» не способны заглушить в наших пацанах то, что живет в их душах, когда они, рискуя жизнью, приходят на выручку тем, с кем делят хлеб, воду и палатку, выносят из боя раненых и погибших своих товарищей, командиров — молодых лейтенантов, которые погибают, как правило, первыми…Это и есть не дешевый «плакатный», а подлинный патриотизм…Вячеслав Овчаров мне глубоко симпатичен тем, что он добросовестно выполняет свой долг. Зарплата прапорщика не очень высока, но он продолжает служить. Человек долга. На таких, как он, держится наша российская армия. Они выполняют приказы, идут в бой, рискуют жизнью, теряют здоровье, теряют веру в гуманизм при том беспределе, который творится вокруг… И все-таки у них хватает сил жить дальше, бороться за жизни тех пацанов, которые у них под началом. Они многому научились. Я горжусь дружбой с этими людьми. Они не бросают ни раненых, ни убитых, ни своих солдат, ни своих друзей…