ЖИТИЁ-БИТИЁ
Мой бывший однокурсник по Ростовскому университету оказался в местах отдаленных — в одной из стран дальнего зарубежья. Быть может, навсегда. Сначала в поте лица (в буквальном смысле этого слова) трудился он в горячем цехе, который что-то там выпекал. Но затем, обжившись малость, перешел на более спокойную работу, о чем мне через некоторое время и сообщил письмом, которое я прочел с неослабевающим интересом. А прочтя его, подумал: «Может, и другим будет интересно ознакомиться с его содержанием?». У меня секретов нет…
«Во первых строках этого своего короткого письма на официальном бланке министерства, где я сейчас работаю, шлю тебе привет! Все некогда было написать тебе, не было времени. На прежней работе мы пахали, как папы (и мамы) Карлы. А сейчас — наоборот: у меня времени, хоть отбавляй. «Лучшей работы я вам, сеньоры, не назову!».
Из пропаганды нам было известно, что русские (т.е. все, прибывшие из бывшего СССР — П.Ч.) тут моют сортиры. И это сущая правда: как раз этим я сейчас и занимаюсь. И с этой работы я не уйду, даже если меня станут гнать палкой.
Вечером, с 4-х до 7-ми (можно уйти и в 6, все равно засчитают 3 часа) я лениво мою полкоридора в главном корпусе примерно за 4,5 доллара в час. Итого получается где-то 13 баксов за эти три часа. Специально тяну там время, читаю газеты, пью казенный кофе и ситро, так как делать там столько времени в общем-то нечего.
Там к нам на этаже все время приходит делать ксерокопии Ваня из Таганрога. Он каждый раз говорит: «А ситра нет?», имея в виду «Кока-Колу» или «Спрайт». Так я у него спрашиваю: «Ванек, в Таганрог не тянет?». Но его не тянет. Он у нас кульки с бумагами вывозит. Кроме зарплаты, нам дают деньги на проезд. Ванек работает неполный месяц и ему выдали денег меньше, чем другим. Он расстроился, а я говорю: «Тебе в Таганроге много на проезд давали?». И дал ему для успокоения бутылку ситро.
Так вот: по сравнению с мойкой половины коридора, пекарня, где мы не могли проработать больше часа без отдыха — Аушвиц (Освенцим), а по сравнению с тем местом, где я приставлен к сортирам по утрам, мытье половины коридора — тяжкая каторга, так как тут я вообще ничего не делаю, а пишут мне здесь 7 часов. А всего за день — 10 часов, итого в день выходит более 40 баксов.
Мытье сортиров, брат ты мой, — это мечта поэта! Там чисто, как в операционной. И не воняет. В мои обязанности входит следить, чтобы были бумага, мыло и т.п. Время от времени я брезгливо, двумя пальцами, выношу на мусорник кулечек с совершенно чистыми салфетками, которыми сотрудницы вытирают руки.
Вся эта работа занимает у меня в день минут по 10 утром, днем и ближе к вечеру. Кроме того, меня попросили за 25 долларов в месяц относить кулек с канцелярскими бумагами на мусорник. Это ровно 100 шагов, я замерял. Вес кулька — 400 граммов. Вот и вся моя работа.
Остальное время я сижу, отдыхаю, читаю газеты, пишу письма, пью кофе. Тут работникам положены все эти напитки, плюс йогурты и молоко. Но мне стыдно вообще ничего не делать, и я иногда по собственной инициативе протираю дамам пол в сортире (это ровно 2 квадратных метра), хотя в мои обязанности это не входит. И вообще, тут до меня кто-то работает ночью, и я просто не знаю, чем бы тут заняться — делать совершенно нечего. И при этом нам еще требуются работники!
Это и есть знаменитая здешняя бюрократия. А так, по-настоящему, я с ней тут ни разу не встречался: в какое учреждение ни придешь, все вопросы решаются за 5 минут. У нашего министерства штук 8 корпусов по всему городу. Со мной тут работает один черт из Полтавы, так он говорит: «Зачем такой маленькой стране такое большое министерство?».
Вот так работают бюджетники в дальнем зарубежье. Как говорится, от добра добра не ищут. Вот поэтому, видимо, как говаривал один из героев «Поднятой целины», «нет и досе мировой революции». И вовсе не они «продали нас за хорошую жалованию от своих хозяев», а министры наши — вроде Александра Починка. Вот поэтому и получается, что спасение бюджетников — дело рук самих бюджетников: взять свое можно лишь после проведения акций протеста.