Перья летят…
«Мы не можем позволить Вам чтение лекций, в которых ставится под сомнение свобода слова» (случай из практики одного американского профессора)
Не так давно мы отпраздновали трехсотлетие российской прессы. И, надо сказать, отпраздновали неплохо. Речь идет не о застолье праздничном, а о том, что впервые в истории города был организован конкурс журналистов — профессионалов и не очень, маститых и совсем начинающих. Удивления достойны поистине героические усилия организаторов, прежде всего Ирины Мардарь. Насколько я знаю, для Ирины проведенный конкурс журналистских работ «Вдохновение» отнюдь не явился источником даже копеечного обогащения (хотя, казалось бы, почему бы и не оплатить человеку эту титаническую работу?). Напротив, организационная работа, похоже, оказалась сродни черной дыре, безвозвратно глотающей личное время, нервы и энергию. Спасибо Вам, Ирина, спасибо всем, кто организовал и финансировал этот конкурс. Я и сам в нем участвовал, и бог с ней, с наградой, которая нашла не меня — теперь мне кажется, что я и в самом деле ни на что не рассчитывал. Награждены оказались действительно достойные, таким и уступить не грех. Хотя конкурс не спорт, дело не в призе — я все равно чувствую себя выигравшим. Потому что в выигрыше наш город.
Журналист, если дать ему возможность говорить правду (то, что он считает правдой, а не только то, что принято считать правдой), может осуществлять адекватную обратную связь, проще говоря, быть зеркалом. И чем меньше на него давить, тем меньше он прогнется — прямее, вернее будет зеркало. А для управления нужна достоверная информация, не из кривого зеркала. Хорошо, что руководство города это тоже понимает. Десятки людей писали о том, о чем не могут молчать. Возможно, не будь конкурса — и не взялись бы они за перо. А, единожды взяв, бросить его трудно. В конкурсе выплеснулся целый вал информации…
Хотя кому это нужно — чтобы люди писали сами? Есть профессионалы, они пописывают, читатели почитывают. Но думается, что свобода слова есть одно из достижений, которым и обычному человеку, не отягощенному журналистским дипломом, стоит хоть иногда воспользоваться. Конечно, если это не повлечет за собой неприятных последствий. И вот эти последствия ставят под сомнение всю хлипкую конструкцию, название которой — миф о свободе слова.
А вот тут, читатель, не откладывайте нашу газету в сторону, дальше пойдет, как мне кажется, нечто интересное: я с вами поделюсь своими мыслями. Может быть, у вас таких мыслей и не было — тогда наш контакт с вами будет познавателен для вас, а может, вы тоже на эту тему думали нечто подобное — тогда приятная встреча с единомышленником. А если думали, да не то? Прекрасный повод обменяться мнениями в дискуссии при встрече. Ей-богу, читатель, не бросайте меня читать (ведь вы же читатель, так читайте!), продолжим — не пожалеете!
Так я вот о чем — о самом распространенном мифе, называемом по-разному: «независимая газета», «свободная пресса», «свобода слова»…
В уставе КПСС был параграф, обязывающий (цитирую) «смело развивать критику и самокритику, бороться против парадности и зазнайства». Чем не свобода слова? Даже, получается, уставная обязанность у коммуниста такая была: этой свободой хочешь — не хочешь, а пользуйся. Но я не стану ерничать по поводу тех времен, в которых мы все жили, и большинство жили не хуже, чем сейчас. Кому-то там свобод не хватало, а кому и гарантий было гораздо больше, чем сегодня. Мой немецкий друг, он грамотный дядька, работал управляющим крупного банка в ФРГ, банк имел дела с СССР, а тогда политический курс нашей страны был ровным, и партнеров мы себе выбирали не абы каких. С фирмой «Нога» дел не имели. Так вот, тот немец и сказал мне как-то: «Вы, русские, умеете мечтать, но не всегда даете себе труд посчитать, чем обернется для вас ваша мечта. Дело в том, что свободы и гарантии в обществе в сумме дают сто процентов. Вам не хватало свобод, но зато у вас были такие гарантии, о каких и у нас в Германии только мечтать могут. Увеличив себе свободы, вы уменьшили долю гарантий. И та свобода, о которой вы не задумывались, — свобода умереть с голоду — первой вломилась к вам в дом. Больше всего свободы в джунглях, там вы вольны делать, что вам угодно. Только первый вами встреченный крокодил тоже волен делать, что ему угодно. Хотя бы в отношении вас. А ему угодно вас съесть. Вот тут вся ваша свобода и кончится».
Но я речь веду не о свободе вообще — этой химерой, как болотным огоньком, можно в любую трясину завести. Какие только дела не делаются во имя свободы и прогресса!
Речь идет о смысле фразы «свобода слова». Давайте задумаемся, может ли быть свобода на рынке для продавца? То есть, может ли продавец торговать на рынке чем угодно, неизменно получая при этом максимальную прибыль? Наверное, нет. Торговать можно только тем, что у тебя покупают. Аксиома? Да. А что же слово? Оно на рынке — товар. Как сказал однажды в передаче «Итоги» Евгений Киселев (он тогда еще на НТВ работал), «Наша профессия — делать новости». Заметили? Не сообщать о новостях, а делать их. Киселев — профессионал высокого уровня, цену слову знает, вряд ли он ляпнул не подумав. Тогда, если новости производят как товар, то кто-то же их потребляет. Да мы с вами, кто же еще! Но странное дело, потребитель лишен права заказывать. Заказывает-то новости, которые делают, тот, кто платит журналисту деньги. Вот тут и кончается свобода слова так же, как кончается свобода в джунглях.
Тут еще одна закавыка. Новости есть товар. При этом есть производитель этого товара (Киселев, например), есть потребитель товара — мы с вами. Но потребитель не влияет на производителя, будучи лишен возможности заказать! Как вам обед в ресторане, где вместо меню на столе лежит табличка «лопай, что дают»? Я ведь не могу заказать такие новости, которые мне нравятся. Мне скажут, переключи программу, но и там новости заказывает кто-то, кого я не знаю, а делает тот, кого я вижу на экране. Потребляю я, но заказывает тот, кто покупает журналиста. Такой вот рынок. Такая вот свобода слова.
А независимым быть трудно. Пробовали? Тогда согласны, что невозможно? Причем, невозможно в принципе. Журналист ли, эксперт ли, подкрепляющий своим авторитетом то или иное политическое решение, — все они зависят как минимум от того, кто им платит зарплату. Так, на Западе общеизвестно, что ученый, который работает для правительства или для промышленной фирмы, никогда не высказывает публично своего мнения, если нет приказа начальства публично выступить в защиту интересов организации. И, разумеется, начальство может заставить выполнить это условие, в чем могли убедиться на собственной шкуре многие ученые. Например, как в Великобритании, так и в США эксперты в области ядерной энергетики, которые публично выразили свои технические сомнения, моментально остались без работы.
А ведь никто не будет платить людям за то, чтобы они причиняли ему вред. Отдельный случай — наше государство. Только у нас государство может финансировать антигосударственную деятельность. Но это бывает, когда от лица государства действуют люди, не преследующие государственные интересы. Но редкая фирма ведет себя так самоубийственно, как наше государство; обычно фирма оплачивает только то, что приносит выгоду. Невыгодному журналисту платить никто не будет. Сколько стоит правда? Это зависит то того, кому она нужна (и какая правда нужна), а то могут и хорошо заплатить. Вот и получается, что свободно лишь то слово, которое покупается. Не нами и вами, а тем, кто платит за это слово. Мы-то его потребляем. Вот такой рынок.
Как быть журналисту, когда совесть диктует сказать одно, а интересы фирмы, где работаешь, требуют говорить противоположное? Куда деть совесть и нравственность? Ответ дал в 1992 году известный российский экономист Н. Шмелев: «Мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, — безнравственно и, наоборот, что эффективно — то нравственно». Вам платят? Ну и перестаньте сказать, как говорят в Одессе. А то носитесь с этой совестью, будто она есть. Почем совесть нынче? Да нипочем. Стало быть, ее и нет вовсе, ежели купить нельзя.
Так что свобода слова — миф. Ее нет. Однако, наверное, есть те люди, которые все-таки говорят правду и руководствуются при этом не соображениями выгоды, а тем, чего купить нельзя — той же самой совестью. Говорить правду проще делать тем, кто главную зарплату получает не в редакции. Или вообще в редакции не получает ничего, кроме морального удовлетворения. Пишут же люди из любви к этому занятию… Такие могут позволить себе роскошь говорить, что думают. Вот это и есть свобода, это и есть независимость: когда тебе денег не платят, говори что хочешь. А на рынке платят деньги за товар. Это в начале было Слово, сегодня — товар. Который можно продать тем, кто его купит.
Есть у свободы слова еще одна оборотная сторона: ответственность за слово сказанное. Свобода в нынешнем вульгарном понимании для многих означает отсутствие запрета. При том, что внутренних запретов часто нет никаких. И вот перед вами… не узнали? Да тот самый крокодил! Он свободен. А вы от него?
Мне один священник сказал: «Свобода без ответственности есть дьявольский соблазн, это свобода человека для греха. Есть более высокая, истинная свобода — свобода от греха». Но какой грех может быть там, где нравственность определяется экономической эффективностью? Всяк кататься любит, только вот саночки бы не возить, а? Да и потянем ли мы свободу вкупе с ответственностью за нее?
Вот и получается, что огромной тяжести груз ложится на произносящего слово. «Слово гнило да не исходит из уст ваших», — просил нас Н.В.Гоголь. В нашей стране долго не сбавляла обороты рожденная в советские годы инерция безоговорочной веры печатному слову. Интересно, верят ли журналистам те, кто их читает? Верят ли в то, что есть люди, для которых свобода слова есть и ответственность за него? И речь тут не о возможной мести того, о ком написали правду. Осознание ответственности без возможности быть наказанным за гнилое слово — это и означает держать ответ перед Богом. Перед людьми.
А свободно ли слово оплаченное? Или по-настоящему свободно лишь то слово, которое нельзя купить?.. Пожалуй, так. Только его никто не купит, стало быть, никто не напечатает, никто не прочтет. Проблема, стало быть, имеет три аспекта: как обеспечить слово некупленное? Как обеспечить свободу от слова покупного? Как их отличить одно от другого?