Сказка о любви
Кочкуркин считал, что все люди должны уметь летать. Сам он был ученым, но в перерывах между большими научными изысканиями занимался малым дельтапланеризмом и повсюду возил с собой огромный рюкзак, чтобы бескорыстно обучать всех желающих искусству птичьего полета. Он брал рюкзак со сложенным в него крылатым аппаратом, когда ехал в отпуск, в командировку и даже на симпозиум в Швейцарию. Правда, именно там его рвущийся в облака коллега запутался вместе с дельтапланом в проводах и на час обесточил целую деревушку под Цюрихом. Кочкуркину пришлось выложить в качестве штрафа всю свою международную премию. С тех пор он заметно охладел к заграничной планерной деятельности и предпочитал на иностранных улицах держаться ближе к земле. Но так как большую часть жизни Кочкуркин проводил в краях родных, а если даже не родных, все равно российских, то и процесс приобщения сограждан к высоте прерывался редко. Люди хотели летать. Некоторые вообще хотели бы улететь подальше от тех мест, где жили и работали, состояли в законном браке, платили алименты, получали пособие по безработице и судились с соседями по дачному участку. Однако возвращение назад было обязательным условием полета, о котором инструктор Кочкуркин предупреждал первым делом. Потом критически осматривал экипировку потенциального Икара, редко оставался доволен, но летать все равно разрешал всем.
С того дня, как от Кочкуркина насовсем ушла жена, так и не пожелав ни разу разделить с ним восторженного ощущения высоты и назвав его «блаженным, впавшим в детство», он сделался гораздо сдержаннее в проявлении чувств, но увлечения своего не оставил. Обычно, приезжая в незнакомый город, он вывешивал на остановках стандартные неброские приглашения и терпеливо объяснял всем пришедшим нехитрые, на его взгляд, премудрости дельтапланеризма.
На этот раз группа новичков, собравшаяся на большой поляне, полого спускающейся к реке, была крайне разношерстой. Первым в очереди стоял солидный мужчина средних лет. Он проявлял нетерпение, торопя Кочкуркина скорее заканчивать инструктаж. «В небо! В небо! — в тоске восклицал он, перебирая в руках ремни дельтаплана, — Хоть на час оторваться от всей этой суеты, убогости и мерзости!». «Не на час, а на десять минут, — строго поправлял Кочкуркин, — и не надо торопиться, поспешность в нашем деле абсолютно ни к чему». «Да уж, разумеется, торопиться не надо», — безоговорочно соглашался нервный мужчина. Это был Модест Арнольдович Листоверхов. Дожив до пятидесяти пяти лет, он имел единственную радость в жизни: исправно работающий лифт, который ежедневно и бесстрашно охранял от вредительств окрестной мелко возрастной шпаны. Представитель этой шпаны, мальчишка лет двенадцати, стоял тут же, опасливо поглядывая на Модеста Арнольдовича и в то же самое время, стараясь не пропустить ни единого слова инструктора. «А твоя мать знает, что ты здесь?», — спросил его вдруг Кочкуркин. Мальчишка поспешно и усердно закивал головой, из чего можно было сделать безошибочный вывод, что мать не только не знает, что ее сын здесь, она вообще не имеет понятия, где он. «До шестнадцати лет летаем только в присутствии родителей», — твердо сказал инструктор и обратился к молодой женщине в голубой куртке, из-под которой едва виднелась черная узкая юбка: » Вы вообще представляете вид на вас с земли? Мне кажется, это будет любопытное зрелище для ожидающих своей очереди. Впрочем, решать вам». Женщина в куртке, фыркнув, отступила в сторону, и тут инструкторскому оку предстала ОНА, вся из себя спортивная от стриженой макушки до джинсово-кроссовочных ног. Глаза ее цвета тучи, из которой только что пролился дождь, светились неподдельным любопытством, смешанным с испугом и легким вызовом.
— А ну-ка, подойдите ближе, — скомандовал Кочкуркин, внезапно охрипнув и поражаясь тому, как несмело прозвучал его голос. — Он сделал над собой усилие и повторил:
— Подойдите, подойдите, вы для полета больше подходите.
— Едва ли, — тихо возразила ОНА.- Наверняка я подхожу меньше. Во мне с детства живет страх высоты. Я просто боюсь…
— Все боятся в первый раз, — осмелел Кочкуркин.
— Но я боюсь и во второй, и в третий. Видимо, я существо, рожденное только ходить. Пожалуй, мне и здесь хорошо.
— Да вы просто закомплексованны, зажаты в своих ограниченных представлениях о возможностях человека. Вот, к примеру, ваше земное предназначение, в чем оно?
— На сегодня? — уточнила ОНА.
— А хотя бы и на сегодня.
— Мне нужно купить кефир, навестить подругу, подготовиться к семинару, сходить на свидание, — огласила ОНА список в порядке очередности.
Последний пункт пришелся инструктору явно не по душе, потому что именно на нем он сосредоточил свои контраргументы:
— Нельзя планировать так много дел на один день, и уж совсем не годится ходить на свидания по будням. Для этого существуют выходные. А в будние дни надо совершенствоваться, работать над собой, приобщаться к чему-нибудь светлому и высокому. К небу, например. Так что ждите своей очереди. Пожалуйста…
Она дождалась. Кочкуркин прокатил на дельтаплане всех собравшихся. И Модеста Арнольдовича, и женщину в короткой юбке, и прибежавшую позже других девчонку со смешными белыми косичками, и даже двенадцатилетнего врунишку.
А потом он помог ЕЙ устроиться на аппарате за его спиной… Это был первый случай в практике Кочкуркина, когда он нарушил обязательное условие своих полетов: на поляну, полого спускающуюся к реке, они решили не возвращаться.