У Ирины Викентьевны была мечта. она хотела в Париж. Эйфелева башня, Елисейские поля, Нотр-Дам де Пари, Мулен-Руж, настоящие французские духи… Мысль о Париже постепенно превращалась в навязчивую идею, лишая сна, заставляла задумываться о бесцельно прожитых годах и напрасно загубленной жизни. Жизнь тем временем явно шла на закат, не суля в обозримом будущем никаких кардиральных перемен, и мечта о Париже становилась все пронзительней и целомудренней, как грезы старой девы о несбывшейся ночи любви. Муж Ирины Викентьевны, обеспечивающий семью стабильным, но явно недостаточным для поездки во Францию, заработком, справедливо полагал, что без Елисейских полей его жена явно обойдется, а вот дочка без зимних сапог и дубленки — едва ли. Дочка была на выданье, и отец беспокоился не напрасно. Давно прошли времена его молодости, когда спутников жизни выбирали исключительно по любви, и материальное положение избранников вмешивалось в этот процесс чуть ли не в последнюю очередь. Найти жениха (равно как и невесту) на танцах стало так же нереальным, как выбиться в люди обычному инженеру из конструкторского бюро без предварительно наворованного первоначального капитала.
Ирина Викентьевна все понимала, но умереть и увидеть город, о котором она с упоением рассказывала детям на уроках истории, было равносильно тому, чтобы смириться с участью тургеневской Муму. И Ирина Викентьевна начала копить деньги на поездку. С каждой зарплаты, мучительно стыдясь содеянного, в тайне от семьи она покупала в банке 10 долларов и надежно прятала их в известное для всех воров-домушников место — в платяной шкаф под стопку постельного белья. За два с половиной года ей удалось скопить немыслимую сумму в 300 долларов, и жизнь начала заново расцвечиваться в любимые ею розовые и бирюзовые тона.
В конце декабря дочка объявила, что выходит замуж. Это известие поразило Ирину Викентьевну, как гром средь безоблачного неба. Из всего приданого она успела собрать для дочери мясорубку завода КАТЭК, 2 комплекта постельного белья и кофейный сервиз на 6 персон. Предметом особой гордости являлась сковорода с антипригарным покрытием, но она была отдана дочери в пользование несколько месяцев назад и потому приданым считаться уже не могла.
— Кто он? — спросила Ирина Викентьевна, ненавидя себя в эту минуту всем сердцем. Она должна была прежде всего поинтересоваться чувствами дочери.
— Научный сотрудник из нашего НИИ.
— Всего лишь научный сотрудник, — беззвучно прошептала Ирина Викентьевна. — История повторяется. — Перед ее глазами закружился разноцветный хоровод: Монмартр, Сена, Лувр, Гранд-Опера.., исчезающие в розовой туманной дымке…
— У тебя будет чудесный свадебный наряд! — сказала Ирина Викентьевна вслух. — Я видела недавно в одном салончике изумительное платье цвета «шампань», длинное, с кринолинами, открытой спиной и оригинальным корсажем.
— Я знаю такие платья, они же стоят уйму денег!
— Ха! Уйма денег! Всего каких-то десять тысяч. Да мы с тобой хоть завтра можем пойти в магазин. Ты будешь самая красивая невеста!
Ночью Ирине Викентьевне снился сон. На ночном парижском вокзале ее встречают дочь и зять. Она приехала к ним в гости во французскую столицу, куда в научно-исследовательский центр муж дочери был приглашен на годичную стажировку как самый перспективный специалист в своей области.
На перроне малолюдно. Из вагонного окна хорошо видна кокетливо подмигивающая огнями ажурная Эйфелева башня. Левее высится мрачная готическая громада Собора Парижской Богоматери. Над входом в него медленно вращаются крылья знаменитой Красной Мельницы. На заснеженном перроне, прижавшись к высокому молодому человеку, чем-то неуловимо похожим на певца Джо Дассена, стоит ее дочь. На ней длинное, с кринолинами, свадебное платье цвета «Шампань»…