Это удивительно. Или наоборот – естественно? Сначала мы искали людей, которые могли бы рассказать о своём военном детстве – это ведь ценный и уникальный опыт, без которого история Великой Отечественной войны была бы неполной. А потом наоборот, начали звонить нам. «Моя подруга Людмила Силкина подтолкнула меня к тому, чтоб написать эти воспоминания, — сказала Светлана Юлиусовна. – Это лишь малая часть. Я помню многое с ранних лет до мельчайших подробностей, не уверена, что всё стоит рассказывать, такое тяжёлое было время».
Я уверена, что рано или поздно эти события, эти воспоминания увидят свет.
Мне было 3 года и 3 месяца, когда началась война. Об этом говорило радио – чёрная тарелка, которая была в нашей квартире. По лицам мамы и бабушки я понимала, что произошло что-то тревожное, не такое, как всегда.
Два брата маминых были призваны сразу же в начале войны. От них не было никаких известий. Дяде Володе было 17 лет, он прибавил себе год. В армию вступил в партию, писал потом нам в Казахстан патриотические письма с полной уверенностью в победе Красной Армии. Так как он меня нянчил, то моя фотография всю войну была у него в кармане, так он с ней вернулся с войны, хранил её в партбилете, чтобы не помялась. Она только пожелтела.
Однажды мама (она работала заведующей архивом г. Новочеркасска) взяла меня с собой на работу, где я видела, как она связывает и упаковывает в ящики папки, а двое милиционеров постоянно её подгоняют словами – «Скорей, скорей»! Затем они выносили ящики и грузили на подводу. Свой телефон она бережно завернула в новый сарафан, так ей нравившийся; она думала, что расстаётся с ним ненадолго. Все вокруг говорили, что Красная Армия скоро погонит немцев, через несколько дней…
…Шёл последний поезд из Новочеркасска в далёкие среднеазиатские страны. В нашем вагоне, перевозившем раньше скот, было много сена, из него мама устроила для нас постель мягкую и удобную. Мама была самая молодая в вагоне. На вокзалах она бегала с котелком за кипятком, а люди пожилые заваривали и давали нам чай.
Уже скоро наш поезд стали бомбить с самолётов. Надо было быстро открывать тяжёлые двери вагона, и это делала моя сильная мама, с условием, что когда она спрыгнет, ей подадут меня. Она со мной на руках бежала в степь и там ложилась, прикрывая меня своим телом…
Самолёты, сбросив бомбы, возвращались снова и из пулемёта, спускаясь как можно ниже, стреляли по лежащим на траве людям. Пули жужжали возле моей головы. Я лежала, смотря в небо, и ясно видела улыбающегося лётчика, совсем не страшного — как были нарисованы фашисты с рогами и клыками – нелюди. Я спросила маму – «А что мы ему сделали? За что он хочет нас убить?» Мама не могла ответить на мои вопросы. Когда мы возвращались к поезду после бомбёжки, бригада поезда рыла могилу, в которую хоронили убитых. Люди с чемоданами далеко не могли убежать и погибали. Мама говорила мне: «Не смотри!»
Наконец приехали и вышли на каком-то вокзале. Всех эвакуированных покормили в столовой горячим жидким супом из крупы. Потом везли на подводах в какой-то аул. Приходили казахи и разбирали эвакуированных по домам. Уже к вечеру нас повёз к себе пожилой узбек на подводе, запряжённой осликом. Поместил он нас в небольшой лаборатории, где стояли ящики с коконами шелкопрядов, кровать, небольшой столик и стул. Однажды нам сказали, что женсовет создал детский сад, и я стала туда ходить. Нас кормили три раза в день манной кашей, и только утром давали маленький кусочек хлеба. Я, зная, что мама одна лежит голодная, делала вид, что откусываю хлеб, а когда воспитательница не смотрела в мою сторону, прятала его в маленький карманчик, и целый день придерживала его рукой, чтоб не потерять хлеб. Прихожу домой и радостно сообщаю: «Мамочка, я теперь твоя кормилица, я тебе хлебушка принесла, и завтра опять принесу». Я очень была удивлена, когда она вместо радости заплакала.
Хлопок во время войны – стратегический материал. Собирать его отправляют всех, даже матерей с грудными детьми. Их чем-то опаивают, что они спят, лёжа под деревом. Объявляют норму в килограммах. У мамы большая корзина, я собираю в подол своего платьица и перекладываю в её корзину. Еду и питьё надо брать с собой. По кусочку хлеба у нас есть, и бутылка воды. Всё это съедено, вода выпита, а температура к полудню доходит до 60 градусов. Невдалеке стоит бочка с водой. Возле неё узбек с ружьём и учётчица. К бочке нельзя подходить, пока не выполнишь полнормы. Я уже не могу терпеть и тереблю маму за платье – «Хочу пить, дай воды!» Мама не выдерживает,подходит к учётчице и говорит: «Валя, скажи ему, что мы собрали полнормы». Она глядит на моё красное от жары лицо, жалеет – и говорит. Он, наверно, тоже понимает ситуацию и разрешает подойти напиться. Много лет спустя я спрашивала маму: «Почему воду нужно было охранять, да ещё с ружьём? Может, мы в тюрьме были?» Мама отвечала: «Не хочу и вспоминать»…
И всё-таки – вспоминать надо. Вспоминать, записывать, рассказывать – не дать бесследно исчезнуть. Накануне 9 мая мы начали публикацию цикла воспоминаний новочеркасцев «Война и победа глазами детей». Лишь несколько свидетельств из десятков тысяч. Накануне 22 июня мы завершаем этот цикл. Недавно на встрече с ветеранами мэр города В.В. Киргинцев поддержал идею Книги памяти» с воспоминаниями фронтовиков. Думается, воспоминания детей войны также достойны того , чтоб их собирать и систематизировать.
История Светланы Юлиусовны Блок,
записана Ириной Городецкой
