1. В ТЫЛУ

Когда в воинских частях после сильных боев были большие потери, части отправляли в тыл на доукомплектование или вообще на переформирование. Как бы отпуск небольшой от войны давали солдатам и офицерам.

Но, чтобы совсем воины не расслаблялись, занятия с ними проводили. С офицерами политработу вели, лекции читали, с техникой военной знакомили, а солдат строевой подготовкой загружали. Построят несколько рот и гоняют их по плацу взад-вперед, команды разные приучают выполнять в строю.

Рассказывал отец, что на одном из таких переформирований (или доукомплектований, я не помню) строевую подготовку у солдат проводил красавец-старшина. Высокий, стройный, с зычным красивым голосом, только  прихрамывал немного после ранения. Из госпиталя старшину выписали, а на фронт еще не направили, решили, что пусть в тылу поработает, пока окончательно не выздоровеет.

Офицеры, когда у них свободное время было, специально приходили полюбоваться, как этот старшина занятия проводит. А проводил он их так:

Идут солдаты по плацу в ногу, старшина командует:

— Раз, два! Раз, два! Раз, два!

И вдруг увидит, что кто-то с шага сбился. Тогда:

— Стой! Раз, два! Напра-во! (Или «Нале-во!»).

Останавливаются роты, поворачиваются, куда старшина приказал. Обведет взглядом старшина солдат и командует:

— Боец Иванов (или Петров, или Сидоров)! Выйти из строя!

Выходит боец, как положено. Подойдет к нему старшина поближе и задушевно так, постепенно повышая голос, чтобы все слышали, начинает говорить ему:

— Весь взвод идет не в ногу! Вся рота идет не в ногу! Весь полк идет не в ногу! Вся дивизия идет не в ногу! Вся армия идет не в ногу! Один ты, … твою мать, в ногу идешь! Ты что, не помнишь, где у тебя какая нога?

— Помню, товарищ старшина! Виноват! — отвечает боец, а у самого глаза веселые.

— Встать в строй! – командует старшина, и занятия продолжаются.

 

Для другого провинившегося старшина другие аргументы находил. Вроде и ругал солдат, а никому обидно не было.

***

Офицеров, находящихся на доукомплектовании или переформировании своих частей в тылу, кормили в офицерских столовых. Обслуживали их официантки, и очередность обслуживания была в соответствии со званиями офицеров. То ли правило было такое, то ли чье-то указание, но официантки придерживались своего рода субординации – сначала высшим офицерам еду приносили, а затем уже капитанам и нижестоящим по званию.

Среди офицеров, обедавших в одно время с отцом, был уже немолодой старший лейтенант. Приходил он в столовую вместе со всеми, а обслуживали его в последнюю очередь – звание было самое низкое. Долго приходилось ждать ему обеда. Бывало, что те, кто с ним за столом сидел, уже пообедали и ушли, новые сели, их обслуживать официантки начали, а до него все дело никак не доходит.

Надоело это старшему лейтенанту, и придумал он вот что. На столах тогда стояли графины с водой и со стаканами в тарелках, а еще вазы с  хлебом были и специи различные: соль, перец и горчица.

Посидит старший лейтенант минут пятнадцать, подождет, а официантки к нему не подходят. Тогда пододвинет к себе тарелку с графином и стаканами, выставит на стол стаканы, а из графина воду в тарелку начинает наливать. Медленно наливает, аккуратно, чтобы вода не пролилась через край тарелки. Полную тарелку нальет, с «шапкой», так, что вода пузырем над тарелкой возвышается, но не выливается. А тронуть тарелку, поднять или передвинуть уже нельзя – сразу вода выплеснется из нее на стол и зальет скатерть.

Видели такое официантки, поначалу пытались убрать тарелку с водой, но разливали воду, как ни старались. Потом ругаться стали, старшего лейтенанта стыдить, что вы, дескать, безобразничаете! А он им отвечает:

— Скучно мне просто так столько времени без дела сидеть. А это, какое-никакое, а занятие – налить тарелку так, чтобы больше добавить уже было невозможно. Опыт, можно сказать, да и руку набиваю для точности.

Проделал несколько раз старший лейтенант свой «опыт», поняли официантки, что не успокоится он и стали его первым обслуживать. Не успеет он за стол сесть, как ему уже еду приносят.

Вот, что значит творческий подход к проблеме!

2. СОЛДАТ И СМЕРТЬ

К сожалению, не все раненые после госпиталя возвращались в строй. Некоторые искалеченные и изуродованные отправлялись домой (если, конечно, было куда), а некоторые вообще из жизни уходили. Прямо в госпитале. И уходили по-разному.

Кто-то расставался с жизнью, будучи без памяти, без сознания, а кто-то умирал с ясным умом, понимая, что с ним происходит. Тяжко было на таких смотреть и видеть их последние минуты. Одни умирающие замыкались в себе, молчали и ни на что не реагировали. Другие, особенно молодые, очень смерти предстоящей боялись, врачей просили спасти их, хоть немного жизнь продлить, за свои последние минуты цеплялись. С этими особенно тяжело было, невыносимо. Помочь-то им ничем врачи не могли. Утешали, конечно, да толку от этих утешений никакого не было…

Умирал в мамином госпитале молодой солдатик. Бессильны были врачи  – с фронта привезли его уже умирающего. Делали, что могли, продлили ему жизнь на считанные часы, да и они уже заканчивались.

Понимал солдатик, что умирает, боялся смерти, жить хотел, плакал и врачей умолял помочь. Врачи и рады были бы, переживали, но сделать ничего не могли. Собрались у кровати солдатика, разговаривали с ним, пытались отвлечь его, а у него счет жизни уже на минуты шел. Вместо голоса шепот остался, шептал, что не хочет умирать, что молодой еще, жить хочет. Ужас и слезы в глазах были у солдата.

Мама моя рядом с его кроватью стояла, смотрела на солдатика и руку его гладила.

Посмотрел солдатик на маму и еле слышно прошептал:

— Доктор, наклонитесь ко мне.

Наклонилась мама к нему, думала, что скажет ей что-то солдатик, а он из последних сил приподнялся, обнял маму, сцепил руки у нее за шеей, прижал маму к себе и умер. Как за последнюю веточку жизни ухватился солдатик за маму.

Известно, что вместе с жизнью сила из человека уходит, расслабляется после смерти человек. Только руки у этого солдатика за шеей у мамы долго не могли врачи разжать, как будто судорогой их свело. Видно, не хотел солдатик доктора отпускать, даже когда умер.

До конца дней своих не могла мама спокойно этот случай вспоминать.

3. ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Отец воевал на Карельском перешейке. На островах Тейкар-Сари и Мелан-Сари. Рассказывал, что бои там были очень сильные. Финны там воевали, крепко держались за территории. Однажды отец лицом к лицу с финским автоматчиком столкнулся. Оба за камни спрятались и начали перестрелку – у финна автомат, а у отца пистолет. Отцу больше повезло в этой дуэли. Застрелил он финна. Остался у него от этой встречи финский нож, которым финн был вооружен. Настоящая финка, с короткой ручкой, с желобком для воздуха, чтобы рану делать тяжелее, и с надписью «Made in Finland». У меня эта финка сейчас. Как память об отце храню.

…Двадцать пять лет с окончания войны прошло. Наступил 1970 год. Решили однополчане отца День победы отметить в Ленинграде, благо, что почти все были еще живы. Разослали приглашения, организовали встречу и размещение приезжающих, заказали ресторан и стали готовиться к торжественному вечеру.

Отец с мамой тоже приехали, встретили их и разместили в гостинице «Интурист». Только они расположились, только ночь переночевали, как утром (а это было 8-го мая) появился у них в номере администратор и говорит:

— Выселяйтесь немедленно. Приехали на праздник туристы из ФРГ, будем их поселять.

Отец с мамой были ошеломлены:

— Как же так! Нас вечером поселили, никто ничего не сказал, а утром – выселяйтесь! Что это за безобразие!

Администратор им объясняет:

— Вас поселили, когда были свободные места, и заезд туристов из ФРГ не планировался, а поскольку наша гостиница «Интурист» и приехали иностранные туристы, мы по нашим правилам должны в обязательном порядке их разместить засчет освобождения номеров, занятых нашими гражданами. Не верите мне – идите к руководству гостиницы.

Возмущенный отец пошел к гостиничному начальству. Зашел в кабинет, а там как раз новая смена инструктаж получала. Большинство из смены составляли знаменитые ленинградские старушки. Был такой контингент в ленинградских гостиницах 60-70-х годов. Интеллигентные пожилые женщины лет 70, работающие коридорными на этажах и другой обслугой. Даже я их немного застал. Удивительные люди были! Сейчас таких нет.

Зашел отец в кабинет и обратился не к начальству, а к этим  старушкам:

— Вы помните войну?

— Конечно, конечно! – отвечают.

— А блокаду кто-нибудь помнит?

Закивали головами пожилые женщины, погрустнели сразу, а отец продолжил:

— Так вот, в 44-м я под Ленинградом воевал, на Карельском перешейке. Можно сказать, блокаду снимал. Приехал в Ленинград победу праздновать с однополчанами. А сегодня приехали недобитые мною фрицы и выгоняют меня из вашей гостиницы! Это правильно?

Зашумела смена, завозмущалась:

— Это безобразие! Что это такое! До чего мы дожили!

Окружили начальство, шумят, кричат:

— Мы работать не будем, пока такое творится!

Растерялось гостиничное начальство, стало людей успокаивать:

— Не шумите, мы разберемся, все будет хорошо.

А отцу говорят:

— Не волнуйтесь, никто вас не выселит, идите и живите спокойно. Администратор был неправ. Мы ему скажем.

Так и остались отец с мамой в этой гостинице. И ФРГ-шных туристов тоже куда-то поселили. Спасибо ленинградским бабушкам.

Владимир Боляев